на снарядах
такая травма произошла, что о детях и речи быть не могло. А откуда я на самом деле вылупился –
в цирке никто не выдаст.
– Покажите мне этот удар, – просит Роман.
– Только покажу, и всё. Больше ни о чём не проси, – предупреждает Махонин.
Прапорщик мажет мелом кулаки, становится против боксёрской груши.
– Смотри внимательно.
Увиденное уже не забыть никогда. Раздаётся щелчок, а на чёрном брезенте уже две белые
отметины. Махонин же, как стоял неподвижно возле груши, так и стоит. Потом слегка поводит
руками, расслабляясь, шевелит жёсткими, сухими плечами и отходит в сторону.
– Как видишь, – комментирует он, – было два нехилых удара.
– Вижу, но я не видел, – отвечает потрясённый Роман.
– Это и есть «Щелчок волшебника». Тут он даже двойной, а вообще для того, чтобы потрясти
противника, хватит и одного.
И тут Роман понимает, что он сделает всё, чтобы обязательно освоить этот приём. Целый месяц
изо дня в день он ходит потом за Махониным, напрашиваясь в ученики.
– Зачем тебе это? – спрашивает прапорщик, кажется, уже жалея о своей откровенности.
8
– Потому что это красиво выглядит и красиво называется.
– Ага, – как-то даже злорадно усмехнувшись, говорит Махонин куда-то в сторону, или воде как
докладывая кому-то, – наша рыбка сглотнула наживку…
– Кроме того, – настаивает Роман, – я знаю, что я способен его освоить. И уже только поэтому
должен это сделать.
– О! – удивлённо оглянувшись, восклицает прапорщик. – Речь не мальчика, но мужа.
Убедительно, убедительно. Но ты ещё себя не проявил.
Если и раньше на занятиях по рукопашке более прилежного ученика, чем младший сержант
Мерцалов не было, то теперь нет и вовсе. Он терпит всё, отдаёт занятиям каждую свободную
минуту, если не читает свою сельхозлитературу. Он готов как угодно услужить прапорщику, лишь
бы тот сдался. Самостоятельные занятия ничего не дают – что-то он делает не так. Странная
задача – научиться тому, чего будто и нет. Это до какого же совершенства и простоты нужно
оттачивать что-то, чтобы оно стало невидимым?! Однажды прапорщик застаёт его за тренировкой,
наблюдает и не удерживается, чтобы не указать на одну очевидную ошибку. С того всё и
начинается.
– Ты меня просто достал, – признаётся Махонин.
Их занятий никто не видит, а если и видит, то не много в них понимает. Собственно, прапору и
самому нужен напарник для тренировок.
– Знаешь, Справедливый, – признаётся он как-то, – тоскливо мне здесь. Но ждать уже не долго
– скоро снова по самые ноздри вчухаюсь в настоящую жизнь.
И, говоря это, он кивает в сторону той пыльной страны, границу с которой они охраняют.
– И всё же, – говорит он однажды, – это не тренировки, а так – баловство. Без контактного боя
ты не боец. Вкус боя – это вкус крови, в том числе и собственной.
– Так давайте, – тут же соглашается Роман.
– А не боишься?
– Боюсь. Но если надо, значит надо.
– Прямо сейчас?
– Ну, как говорит мой отец, чего тянуть с хорошим делом?
– Молоде-ец… Это правильно. Лучше всего – когда не раздумывая. Это хороший принцип:
думать в жизни надо всегда, однако в некоторые моменты выгодней не думать.
Они становятся друг против друга. Стояли так уже не раз. Так, да не так. Вот он перед тобой –
человек, способный убить голыми руками. Что ж, тем это и интересно. Махонин ростом лишь чуть-
чуть пониже, с тонкими, быстрыми мышцами.
– Если хочешь доставить мне удовольствие, – спокойно произносит прапорщик и вдруг с
нарастанием кричит, – то нападай по-настоящему! Как в бою! Убей меня! Убей! Приказываю – убей!
Заводя его, Махонин делает обманное движение, слегка бьёт в ухо – такой слабый, но обидный,
оскорбительный шлепок, от которого звенит в голове. И включение происходит. Роман знает – не
понятно откуда, но знает, как войти в особое боевое состояние, когда жизнь становится на грани. В
этом состоянии бешенство чётко дозируется с точностью мысли и мгновенной реакцией. Убью! Он
бросается вперёд, нанося удары быстро и точно, как научен. Но всюду лишь воздух. Прапорщик
здесь, и его нет. А если в опережение? Так, как ещё не делал. Если бить не туда, где он есть, а
туда, где, по предположению, сейчас будет? И удар впервые достигает цели. Хороший удар,
который чувствуется жёстко и приятно, всем кулаком. Ну, держись!
Но на этом всё и кончается. В ответ тут же прилетает что-то невероятно тяжёлое, от чего на
мгновение встряхивает свет. А потом – целая серия ударов, под градом которых кажется, будто
твой черепок – это тонкая спичечная коробушка, которую хлещут щелчками жёстких пальцев.
Бой продолжается не более двух минут. Роман, скрючившись, лежит на полу. От удара в
солнечное сплетение невозможно дышать. Изо рта течёт кровь. Да уж, вкус крови есть – она
солёная. Прапорщик, склонившись, сидит возле него.
– Ну-ка, ну-ка, взгляни на меня, – просит он, – всё целое?
Он ощупывает его челюсть – слава Богу, всё нормально. Потом, сидя в сторонке, ожидает, пока
ученик отойдёт. Роман становится на карачки, через минуту садится, тряся очумелой головой.
– Ну и как? – спрашивает Махонин.
– Кайф, – шепеляво отвечает Справедливый, почти счастливо улыбаясь разбитыми губами и
выталкивая изо рта сгусток крови.
– Молоток, – усмехнувшись, говорит Махонин, тоже сплёвывая сукровицу, – и меня порадовал.
Достал ведь всё же разок. Ну, ничего, полезно иногда приятные воспоминания освежать. Я хотел
просто вымотать тебя, сделать всё так, будто ты машешься с тенью, а потом нос разбить и на этом
закончить. Но когда ты меня зацепил, то я понял, что тебя пора успокаивать, а то и впрямь
утрамбуешь меня. Более того, признаюсь, дружок, ты показался мне всерьёз опасным. У тебя есть
неплохое качество. Хорошо, когда реакция, как голые нервы, но у тебя вообще нечто другое. Ты
реагируешь не после факта, а до него. Я вдруг обнаружил, что ты меня обгоняешь. Запусти я чуть-
чуть ситуацию, и ведущим стал бы ты. И мне показалось лежать перед тобой с расквашенной
9
мордой, а то и, хуже того, убитым, как я тебе приказал – совсем уж не по статусу. А ты бы мог, я
видел – мог. Почему мог? Да потому что твой внутренний зверь – это монстр. Тебя поддерживает
что-то очень мощное. Ты просто демон какой-то! Мой зверь перед ним – комар, хотя так низко
оценивать себя бойцу не позволительно – собственную психологию надо уважать. Я уложил тебя
сейчас лишь мастерством и опытом. То есть, по большому-то счёту, я, можно сказать, проиграл. Ты
думаешь, мне, мастеру, легко сейчас признаться в
