Причину можно сформулировать достаточно просто, хотя действующий механизм совсем не прост. Мы предлагаем детям любовь, но на наших, а не на их условиях. Мы выражаем свою любовь в заботе о них, в удовлетворении их физических потребностей, но в подсознательном стремлении удовлетворить собственные психологические потребности часто игнорируем истинные физические потребности ребенка.
Когда мать настаивает на том, чтобы ребенок ел, когда тот уже наелся, она удовлетворяет собственный голод. Возможно, это голод на удовлетворение, которое она получит от полного ребенка с ямочками, самого упитанного в квартале. Возможно, это голод по проявлению любви к ребенку, потому что другие формы любви ей недоступны. Она может перекармливать ребенка из-за своей материнской тревоги. Как мы уже замечали, многие матери испытывают значительную тревогу, а некоторых эта тревога побуждает в первые годы жизни ребенка совершать целую цепь ошибок.
Сегодня матери обычно заняты ребенком утром, днем и вечером; лишь изредка их выручает приходящая няня. Маленький ребенок требователен, но и у матери есть свои требования и потребности, и хотя внешне мать целиком занята ребенком, собственные потребности заставляют ее быть невнимательной к подлинным физиологическим нуждам ребенка. Она просто не распознает физиологические пределы его способности делать то, чего она от него хочет, быть таким, каким хочет его видеть она. Она кормит его, чтобы удовлетворить свою любовь, а не его голод. Иными словами она говорит: «Позволь мне любить тебя, а не то!..»
Их становится труднее любить
Еда яснее всего показывает, как мы вместо удовлетворения создаем себе трудности, выражая свою любовь как родители. Естественно, мы сосредоточились на матери, поскольку обычно именно она кормит ребенка. Детские психологи склонны рассматривать проблемы с едой у детей как проявление протеста против матери. Приучение к туалету — тоже обычно ее задача, как и дневной сон. По мере роста ребенка возникают другие возможности неправильного проявления родительской любви, и ошибиться может не только мать, но и отец. Становится все трудней уложить ребенка спать — кажется, некоторым родителям это никогда не удается. Ребенок начинает ходить. Он взбирается на мебель, стаскивает все вниз, ломает. Он часто попадает в опасность. Растущее ощущение собственной личности заставляет его сопротивляться ограничениям и контролю. Он впадает в неожиданные приступы гнева или плача. Испытывает свои первые страхи. Его становится все трудней любить.
Меняется и наша роль как родителей. От простой вегетативной заботы мы переходим к более трудной задаче — задаче превращения этого маленького животного в цивилизованное существо. Мы должны научить его безопасно вести себя, научить гигиене, а позже — хорошим манерам. Должны научить думать о других и одновременно учитывать свои интересы. Мы представляем собой канал, через который к ребенку переходят все стандарты и ценности нашей культуры. Мы — самое первое и самое сильное влияние в его жизни — к лучшему или худшему.
Это очень отличается от других разновидностей любви. В других видах любви мы мало учим, не оказываем сильного влияния, а если и изменяем любимого человека, то незначительно. Но только родительская любовь несет всю ответственность за любимого, по крайней мере в первые шесть или семь лет жизни ребенка. Мы ощущаем эту ответственность и часто невольно ведем себя так, словно никакой другой ответственности у нас нет. В конце концов, добросовестный родитель — это хороший человек. Мы не осознаем, что переигрываем в этой роли. Власть, которую нам дает наше родительское положение, огромная возрастная разница между нами и ребенком, даже наши добрые отношения — все это соблазнительно внушает нам преувеличенное представление о собственной важности, и, сами того не замечая, мы начинаем слишком давить на ребенка.
Некоторые виды отношений к ребенку и к себе самим могут у нас меняться по мере того, как он достигает новых стадий развития. Его индивидуальность начинает проявляться, и он может становиться все интересней; в особенности интересно с ним, когда он начинает говорить. Но мы редко отступаем на шаг и просто с удовольствием наблюдаем. Мы носим с собой снимки детей и рассказываем коллегам по работе об их последних забавных выходках и словах; некоторые из нас даже вывешивают в своем рабочем кабинете их детские рисунки. Но неизменным остается один факт: по мере роста ребенок становится все более независим и нам приходится пересматривать свою родительскую роль.
Эта перемена не бывает быстрой и не всегда к лучшему. После первых шагов наши дети за два-три месяца из круглых розовых херувимов с рекламы продуктов детского питания превращаются в испуганных маленьких стариков и старушек. У них есть причина быть испуганными. Одним простым переходом к ходьбе они изгнали себя из райского сада, врата которого навсегда захлопнулись за ними. Теперь родители стоят между ними и их желаниями со своими вечными «сделай» и «нельзя», с неодобрительным выражением лица, с угрозами и наказаниями. Хотя умение ходить помогает детям стать менее зависимыми, этот же переход делает матерей не менее, а более авторитарными.
Неужели это обязательно должно быть так трудно и тяжело и для ребенка, и для родителей? Если мы заинтересуемся и начнем разбираться, мы сможем попытаться ввести его в новый мир, вместо того чтобы препятствовать его усилиям. Вместо того чтобы торопиться с приучением к туалету, мы можем остановиться и вспомнить, что рано или поздно любой нормальный здоровый человек приучается пользоваться туалетом почти без нашей помощи. Если бы мы проявили больше терпения, это могло бы произойти даже быстрей.
Обычно именно под действием собственных психологических потребностей мы оказываем слишком сильное давление на ребенка. Мы сами не знаем источников своей тревоги, которая заставляет нас в один момент быть излишне покровительственными, а в другой — излишне требовательными. Мы не всегда в состоянии справиться с собственным ощущением неадекватности и вины, которое и делает нас либо слишком уступчивыми, либо слишком строгими.
Было бы нереалистично ожидать, что наши трудности не вмешаются в такие интимные и требовательные отношения. Мы помним, что родительская любовь, как и все другие виды любви, есть результат всех тех разновидностей любви, которые мы испытали раньше. И мы не можем требовать от этой любви большего совершенства, чем от других. Но, возможно, мы сумеем выработать такую политику, которая позволит быть ближе к потребностям ребенка, одновременно удовлетворяя и свои.
Один из выдающихся современных архитекторов Людвиг Мес ван дер Рое, понимая, насколько современная технология способна загромоздить здание, призвал к чистоте формы в виде принципа: меньше — это больше. То же самое может стать основой новой программы родительской любви, вопреки тому, что это положение может показаться неожиданным и даже аморальным. Политика заключается в том, чтобы быть менее добросовестными родителями, делать скорее меньше, чем больше.
Посмотрим, как этот принцип действует в проблемах вегетативной заботы. Если бы мать могла быть немного ленивей, не такое большое внимание обращала на то, что именно и сколько ест ребенок, если, приготовив нужную пищу и дав ее в нужное время, она могла бы обратить внимание на что- нибудь другое, она на самом деле лучше бы выполняла свои обязанности по кормлению ребенка. Она полнее удовлетворяла бы его физиологические потребности; не следя слишком пристально, она была бы менее склонна кормить его насильно, за пределами природного аппетита.
Если бы она была менее добросовестна относительно приучения к туалету, ребенок двигался бы естественным темпом и тем самым избежал бы многочисленных стычек, не говоря уже о вредном воздействии на будущее развитие личности. Если бы мать не была так озабочена дневным сном, она могла бы признать, что он просто не устал и сегодня не хочет спать; завтра он, возможно, снова днем поспит. Или он перерос потребность в дневном сне, и теперь ему достаточно спокойно поиграть после еды. Потребности детей во сне, как и все другие, очень различаются и могут измениться буквально за ночь. В руководствах приводятся средние данные, но каждый ребенок индивидуален.
Сегодня мы все знаем о соперничестве с братьями и сестрами. Мы знаем, что истории Каина и Авеля, Иакова и Исава,[68] повторяются в наших семьях. Поведение может модифицироваться, но чувства остаются прежними и вряд ли менее сильными. Сражение начинается с рождения второго ребенка и с различной интенсивностью продолжается до тех пор, пока дети живут в родительском доме. Как только каждый новый ребенок становится достаточно большим, чтобы понять, что у него есть интересы, которые нужно защищать, и потребности, которые нужно удовлетворять, он объявляет войну остальным братьям и сестрам.
