Меня постоянно одолевают сомнения… Мне кажется, что все меня ненавидят…
– А почему это происходит?
Я попыталась вернуть разговор к абстракциям: поговорить о школах, о межпоколенческой травме, о чем‑то таком, что больше, чем я. Но Джейкоб снова и снова устанавливал какой‑то странный визуальный контакт и возвращал мои вопросы ко мне же самой: почему я спросила? Что уже испробовала? Прощала ли я себя, когда терпела неудачу? Это интервью не было похоже ни на одно другое, и это было поразительно. Прошло полтора часа, а я все еще не понимала, удалось ли мне чему‑то научиться и что‑то понять. Я не могла понять, как и почему я столько рассказала о себе.
Когда я уже собиралась уходить, Джейкоб посмотрел на меня и с небольшой заминкой спросил:
– Хочу у вас кое о чем спросить. Не знаю, этично ли это – надо будет посоветоваться с коллегами. Но мне все же любопытно. Вы не позволите мне лечить вас? Бесплатно.
– Что?!
– Я буду лечить вас бесплатно, но записывать наши сеансы. А потом вы, возможно, захотите что‑то сделать с записями.
Джейкоб сказал, что увлечен сторителлингом и давно хотел попробовать нечто подобное. С разрешения пациентов он записывал некоторые сеансы, и прослушивание оказалось весьма полезным. Мой энтузиазм и стремление исцелиться ему понравились. Кроме того, я оказалась аудиопрофессионалом и хотела помочь другим своим примером. Но, конечно же, это возможно лишь в том случае, если я открыта для подобного.
– Мы попробуем поработать четыре месяца. Если вам это не поможет, вы сможете в любой момент остановиться. Вы можете уйти, и я не стану задавать вопросов. Никакого давления, никаких обязательств. Конечно же, записи будут полностью принадлежать вам. В ваших руках будет полный контроль. Если в конце курса вы решите, что вам это не нравится, вы можете с этим ничего не делать. Просто мне кажется, что это будет очень интересный эксперимент.
Я мгновенно решила согласиться. Мне нужен был хороший психотерапевт. Конечно, Хэм немного странный. Но в то же время он показался мне заслуживающим доверия, добрым и приятным в общении человеком. Он оказался на удивление хорошим слушателем. И я не имела ничего против записи наших сеансов. Я и раньше спрашивала разрешения записывать сеансы, думая, что это может быть интересным, но мне всегда отказывали. А я никогда не могла понять почему.
– Конечно! – с энтузиазмом воскликнула я. – Да! Я хочу это попробовать… Но… чисто из любопытства… сколько стоят ваши сеансы?
– Четыреста долларов в час, – спокойно ответил он.
– ЧЕТЫРЕСТА ДОЛЛАРОВ В ЧАС?!
– Я же работаю директором проекта с полной занятостью, – объяснил Джейкоб. – Поэтому у меня очень мало времени на терапию.
Джейкоб Хэм более сорока часов в неделю работает над молодежными программами, связанными с травмой и зависимостью, в Маунт-Синай, создает центры травмы для чернокожих в Гарлеме и для ЛГБТ-сообщества по всему городу, а также занимается подготовкой сотрудников этих центров и другого персонала.
На следующий день доктор Хэм перезвонил мне и сообщил, что переговорил со своими коллегами и руководством. Поскольку никакого давления и манипулирования с его стороны не было и я не ощущаю дискомфорта, он может предложить мне бесплатный курс.
Это была невероятная удача. Настоящий, востребованный специалист будет работать со мной. БЕСПЛАТНО. Я быстро подсчитала – такая терапия обошлась бы мне в 6500 долларов! И все же я медлила. Меня мучили этические вопросы. Имею ли я право на такую привилегию? Многие ли могут позволить себе вложить такие деньги в психическое здоровье? Но все сомнения исчезли под давлением мучительной боли – я жаждала облегчения.
– Договорились! – согласилась я.
Некоторые специалисты полагают, что узнать о способах исцеления нужно на первом же сеансе. А все остальные сеансы – всего лишь вариации на тему, отдельные части первого разговора, повторение уроков до полного их усвоения и превращения в фундаментальные убеждения. Но первый сеанс с доктором Хэмом оказался совершенно не похож ни на один другой в моей жизни. (Чаще всего пациенты называют его Джейкобом, но я с самого начала называла его «док» или «доктор Хэм».)
К этому времени на моем счету был добрый десяток психотерапевтов, и я отлично знала структуру первого сеанса. Ты рассказываешь, чего ожидаешь от терапии. Затем излагаешь сокращенную версию своей жизни, чтобы они поняли твою проблему. Все это время психотерапевты сочувственно кивают. А в конце рассказываешь о сегодняшних проблемах – реальная работа откладывается до следующего сеанса.
Первый сеанс с доктором Хэмом начался по протоколу. Он спросил, есть ли у меня программа. У меня она была. Конечно же! Я пришла с целым списком целей терапии.
– В целом могу сказать, что из-за диагноза я испытываю острую нелюбовь к себе и неуверенность. Я необщительна, потому что боюсь навязывать подобное людям, – отрепетированно сообщила я. – Я хочу изменить свое отношение к диагнозу и лучше понимать себя.
– Расскажите, каким образом все это влияет на ваши отношения?
– Я просто все замечаю. Постоянно. Дурные поступки. А еще я делю людей на «безопасных» и «небезопасных». Когда мне кто‑то не нравится, я сразу считаю человека небезопасным и не могу с ним общаться. И еще мне тяжело ощущать чужой дискомфорт. Я всегда стараюсь помочь и все исправить. Некоторые говорят, что я слишком эгоистична, все стремлюсь сделать по-своему. У меня негативный настрой, и я постоянно жалуюсь на жизнь. Я постоянно ощущаю себя в кризисе, потому что не научилась успокаиваться.
Я говорила, а доктор Хэм кивал. Он не раз видел подобное.
– Очень знакомо – типичное или классическое состояние. Но я воздержусь от такого определения, потому что не знаю, хотите ли вы…
– Именно! Вот почему я никак не могу признать свое состояние. Я прочла массу книг, где говорится, что с людьми с комплексным ПТСР трудно общаться. Действительно очень непросто. Я превратилась в неоптимального человека. До диагноза я знала, что со мной что‑то не так, но не считала себя неисправимой.
– Значит, диагноз помог вам понять, почему вы ведете себя подобным образом, но в то же время заставил думать, что исправить ничего нельзя?
– Я поняла, что мне нужно изменить, осознала негативные паттерны своего поведения. Но исправлять нужно слишком многое – это меня угнетает. Мне кажется, что я даже разговаривать с друзьями не имею права – столько во мне дурного. Я всегда боялась быть нелюбимой. А теперь я нашла массу научных доказательств этого состояния. И, думаю, это главное, что мне нужно, – провести рефрейминг этого страха.
Доктор Хэм изумленно улыбнулся.
– Это потрясающе. Думаю, достигнутый вами
