не просто сложность – это факт!
Теперь я окончательно запуталась. Почему мой тон так важен?
– Значит… когда я говорю таким тоном, то отпугиваю людей?
– Нет, конечно же, нет! Я вас вовсе не осуждаю! Осуждение останавливает анализ! – воскликнул доктор Хэм. – Я лишь пытаюсь указать, на что вам нужно обратить внимание. Проанализировать ваши чувства, когда вы что‑то говорите. Потому что я не считаю, что вы хотели просто меня поддержать.
Что за черт? Что я чувствовала? Понятия не имею. Доктор казался озадаченным, поэтому я попыталась сказать что‑то ободряющее. Довольно странно было так вести себя на сеансе у психоаналитика, тем не менее я сделала именно это.
– Думаю, я пыталась одновременно поддержать и вас, и себя, потому что именно об общении я и думала, верно? А сказала я это таким тоном, потому что… устала?
– ДА! ИМЕННО! – воскликнул доктор Хэм, вскакивая на ноги. – Вы устали! Вы устали держаться!
– Да, у меня много работы. Я должна стараться общаться более эффективно.
Тоже мне, капитан Очевидность!
– Что вы почувствовали? Вы занялись микроанализом?
– Господи, если бы я занималась микроанализом всей этой фигни… на это ушла бы вечность! Но в чем смысл? Вы хотели вывести меня на эту мысль?
– НЕТ! Нет, конечно! – доктор Хэм с отвращением закрыл лицо руками и покачал головой. – У меня снова не вышло! Вы снова думаете, что я вас осуждаю!
– Извините, – автоматически произнесла я.
– Вы снова меня опередили и спросили: «Разве не этого я не должна делать?»
Я пожала плечами. Мне по-прежнему казалось, что он критикует меня. Или что‑то другое? Как странно! Я не понимала, что он делает. Как я должна была реагировать? Я запуталась и попросила подсказку:
– Почему вы зацепились за мое желание сделать вам приятное? Для микроанализа?
– Потому что в нашем опыте возникли разногласия. Произошел мгновенный разрыв нашей коммуникации. И этот разрыв сразу очевиден. Мы будем тренировать любопытство и исследование, а не осуждение. В процессе вы начнете лучше относиться к себе. Понимаете, о чем я?
– Да… В этом есть смысл.
В этом действительно был смысл. Не в словах о разрыве. В последней части – в том, что я буду лучше относиться к себе.
– Мне безумно интересно, почему я поступаю именно так. Но это любопытство не типа: «А, оказывается, вот почему я себя так веду!» Я думаю иначе: «Так вот почему ты так поступаешь, чертова идиотка!»
Доктор Хэм вновь с улыбкой кивнул мне. Его глаза говорили: «Да, именно!» Он вновь пристально на меня посмотрел:
– Это очень интересно, потому что большинство людей, узнав о диагнозе ПТСР, чувствуют себя гораздо свободнее. Ведь другие диагнозы – биполярное расстройство или депрессия – это патология. А ПТСР позволяет сказать, что все это не ваша вина. Такой диагноз дает оправдание. Но у вас…
Я пожала плечами.
– Для меня это антиоправдание.
Вновь повисла долгая пауза, и прервала ее я.
– Итак, док, что мне теперь делать?
– Из того, что я услышал, я понял, что вы хотите абсолютной любви и не согласны на подмену. Вы хотите, чтобы я проявил заботу и подтолкнул вас к тому, чтобы стать лучше? Хотите, чтобы я одновременно был и жестким, и добрым?
Сама я такого не говорила, но да, я хотела именно этого. Когда Хэм это сформулировал, все показалось мне совершенно невозможным. Слишком много противоречий, слишком много вещей, требующих внимания. Я съежилась на кушетке, постаравшись стать совсем крохотной.
– Я хочу слишком многого? – робко спросила я.
– Вовсе нет! Это именно то, что вам нужно! – уверенно заявил доктор.
Звучит неплохо. Даже очень хорошо. Но сможет ли доктор Хэм это сделать?
Выйдя из кабинета, я поняла, что не понимаю, что происходило эти полтора часа. Но, как всегда, я могла разобраться. Я отправилась в кафе за углом, загрузила аудиозапись сеанса на компьютер и запустила программу автоматической расшифровки. Через несколько минут у меня была расшифровка сеанса. Я скопировала его в Google Docs, отправила доктору Хэму и начала читать.
К моему удивлению, в письменном виде бессмысленный разговор приобрел глубокий смысл. Когда во время сеанса доктор Хэм перебивал меня и просил объяснить, почему я что‑то сказала, его слова казались мне случайными и бессмысленными. Но, читая расшифровку сеанса, я заметила, что он включался каждый раз, когда я говорила что‑то уничижительное о себе, когда резко меняла тему, когда отвлекалась и переходила на незначащие темы. Пока я читала, на экране стали появляться комментарии. Доктор Хэм комментировал расшифровку! «Замечательное резюме», – написал он там, где я в самом начале высказала свои пожелания. Он выделил одно предложение и написал: «Вот здесь вы впервые перешли к преждевременным выводам». Доктор отметил и два момента, когда я выражала сомнение в себе.
– Могу я тоже добавлять комментарии? – написала я доктору.
– Конечно! – мгновенно ответил он.
Вместе мы лучше разобрались в том, что только что произошло. Доктор на полях объяснил, почему так часто перебивал и делал замечания. Я выделила моменты своего раздражения, и он с веселой щедростью их подтвердил, извинившись за свою резкость и настойчивость. Я выделила моменты, когда в моей душе происходило нечто важное. И заметила, что часто обрывала разговор и меняла тему, когда не понимала его слов. Запутавшись, я не просила пояснений, а инстинктивно полагала, что он меня критикует. Делала выводы и перебивала его, а потом извинялась за неправильное поведение. Я сказала много плохого о себе. Часто уходила в сторону безо всякого повода. Один раз я слишком увлеклась рассказом о работе Джоуи. На полях я написала: «Что за чушь я говорила! О чем я только думала?» Доктор Хэм подхватил: «ДА! Это последствие диссоциации».
Да? Интересно… А почему возникла диссоциация? Я принялась читать дальше.
Прямо перед тем как уйти в сторону, я говорила о физическом насилии и несвязно рассказывала о ножах, приставленных к моему горлу. Ага! Я переключила осознание, чтобы рассказать о своей травме. А потом свернула за угол и заблудилась, почти не осознавая, о чем говорю. Удивительно!
Мне понравилась эта форма терапии. Если бы доктор Хэм позвонил мне в тот момент, я бы начала защищаться или попросту запуталась. Но изучение текста обеспечило мне комфортную дистанцию, а нашему общению придало объективность – каждый мог выявить истину. Так терапия из депрессивного выявления собственных недостатков превратилась в интересный исследовательский проект. Когда мы с редакторами изучали черновики в Google Docs и точно так же вносили правку, я не воспринимала это на личном уровне.
