517 Имя подобным проекциям – легион. Отчасти они благоприятны, так как служат в качестве мостков, облегчающих действие либидо; отчасти они неблагоприятны, хотя практически и не принимаются в расчет в качестве препятствия, потому что в большинстве своем выдворяются из круга интимных отношений. Невротик, конечно же, представляет собой исключение: его отношения – сознательные или бессознательные – с ближайшим окружением столь тесны, что он не в состоянии помешать неблагоприятным проекциям влиться в ближайшие объекты и тем самым породить конфликт. Поэтому, если он ищет исцеления, он принужден вникать в свои примитивные проекции в значительно большей мере, чем это делает нормальный человек. Последний создает точно такие же проекции – они лишь более дифференцированны: для благоприятных проекций избирается объект, находящийся в непосредственной близости, для неблагоприятных – намного более удаленный. То же самое, как известно, происходит и у первобытных людей: чужой – значит враждебный и злой. У нас еще в позднем Средневековье слово «чужбина» ассоциировалось со «злополучием и изгнанием». Такая расстановка проекций целесообразна, потому нормальный человек и не ощущает никакой надобности в том, чтобы осознать свои проекции, несмотря на то, что они опасны в своей иллюзорности. Психология войны отчетливо выявила это обстоятельство: все, что делает наша собственная нация – хорошо, а все, что делает другая, – плохо. Центр всех злых и несправедливых поступков неизменно обнаруживается на расстоянии нескольких километров за границей вражеской территории. Эту же первобытную психологию несет в себе каждый человек в отдельности, и поэтому любая попытка сделать подобные проекции, испокон веков бессознательные, осознанными, действует раздражающе. Мы, разумеется, хотели бы улучшить отношения со своими ближними, но, конечно, только лишь при одном условии: если ближние будут соответствовать нашим ожиданиям, то есть если они станут добровольными носителями наших проекций. Когда же такие проекции становятся осознаваемыми, в отношениях с другим человеком очень скоро начинают возникать препятствия. Почему? Да потому, что отсутствует мост для «транспортировки» иллюзий, по которому могли бы свободно перемещаться любовь и ненависть, по которому можно было бы перенести на другого человека все те мнимые добродетели, которые «возвышают» и «улучшают» его. В результате либидо оказывается запруженным, по причине чего неблагоприятные проекции начинают осознаваться. Тогда перед субъектом встает задача: все то подлое, соответственно, всю ту чертовщину, которую он без малейших колебаний ранее приписывал другому лицу и из-за чего негодовал и гневился на протяжении своей жизни, принять на собственный счет. Эта процедура вызывает раздражение, так как, с одной стороны, существует убежденность в том, что если бы все люди так и поступали, то жизнь была бы существенно более сносной, с другой стороны, ощущается самое жесткое сопротивление тому, чтобы этот принцип применить к самому себе, причем без шуток, на полном серьезе. Если бы это сделал кто-то другой – то лучшего и не пожелать; если же я должен сделать это сам – то подобное непереносимо!
518 Невротик принужден своим неврозом сделать шаг вперед; нормальный человек – нет. Вместо этого последний переживает свое психическое расстройство в качестве социального и политического: в формах массовых психозов, к примеру, войн и революций. Существование реального врага, на которого можно навесить все злое, – безмерное облегчение для совести. По крайней мере, не колеблясь можно сказать, кто есть дьявол, то есть ясно увидеть, что причина твоего несчастья находится вовне, а не где-то там, в твоей собственной установке. Как только мы отдаем себе отчет о неприятных последствиях того, что уяснили на субъективном уровне, тут же подступает возражение изнутри о том, что все-таки невозможно все дурные качества, возмущающие нас в других, приписывать самому себе. Таким образом, самый великий моралист, фанатичный воспитатель и реформатор мира оказывается в самом скверном положении. О соседстве добра и зла можно было бы многое сказать, равно как и о непосредственном соотношении данной пары противоположностей, – но это увело бы нас слишком далеко от темы.
519 При интерпретации на субъективном уровне, разумеется, нельзя доходить до крайностей. Речь тут идет лишь о том, чтобы критически отмерить и взвесить, что принадлежит объекту, а что – субъекту. То, что мне бросается в глаза в объекте, действительно может быть его свойством. Однако чем более субъективным и аффективным является подобное впечатление, тем скорее следует понимать это свойство как проекцию. При этом мы должны все время проводить существенное различие между действительным качеством объекта, без которого проекция не могла бы иметь место, и ценностью, значением или энергией этого качества. Совершенно не исключено, что некое качество (или свойство) проецируется на объект, в то время как в действительности объекту оно присуще лишь в едва заметной степени (к примеру, примитивная проекция магических качеств на неодушевленные объекты). Иначе обстоит дело с обычными проекциями черт характера или сиюминутных установок. В этих случаях часто объект проекции дает некий повод или даже провоцирует ее. Последнее обычно происходит тогда, когда данное качество (или свойство) не осознается объектом – в этом случае оно действует непосредственно на бессознательное самого проецирующего, потому что все проекции провоцируют контрпроекции тогда, когда объектом не осознаются свойства, проецируемые субъектом, – точно так же, как аналитик отвечает на перенос контрпереносом, если в переносе проецируется некое содержание, не осознаваемое самим аналитиком, хотя и наличествующее в нем14. Контрперенос, соответственно, полезен и значим, но в равной степени может служить и препятствием, как и перенос пациента – в зависимости от того, будет или нет этот контрперенос служить установлению лучшего раппорта, который весьма существен для осознания определенных бессознательных содержаний. Контрперенос, так же как и перенос, есть нечто принудительное, некая несвобода, так как он означает «мистическую», то есть бессознательную идентификацию с объектом. Подобные бессознательные привязки постоянно вызывают сопротивления, – сознательные, если субъект настроен отдавать свое либидо лишь добровольно, а не тогда, когда у него это либидо выманивают или вымогают; бессознательные – если субъекту предпочтительнее, чтобы у него это либидо отняли. Поэтому перенос и контрперенос – если их содержания остаются бессознательными – создают аномальные и несостоятельные отношения, с неизбежностью ведущие к своему собственному разрушению.
520 Однако если в объекте можно отыскать предполагаемые следы проецируемого качества, то практическое значение проекции чисто субъективно и она ложится тяжелым бременем на субъекта: ведь своими проекциями он как бы одалживает или ссужает чрезмерным значением тот объект, у которого имеются лишь намеки на данное качество.
521 Если проекция действительно соответствует некоему качеству объекта, то проецируемое содержание существует также и у субъекта, составляя часть объектного имаго. Собственно, имаго объекта есть некая величина, психологически отличная от восприятия объекта. Это имаго есть образ15, существующий независимо от восприятия, хотя и на его основе. Самостоятельная жизненность, относительная автономия этого образа остается бессознательной до тех пор, пока он полностью и всецело не совпадет с действительным поведением объекта. Поэтому автономия имаго не признается сознанием, хотя бессознательно проецируется на объект, то есть контаминирует с его автономностью. Это, естественно, обеспечивает такой объект навязанными ему реалиями по отношению к субъекту и наделяет его повышенной ценностью, обусловленной проекцией имаго на объект, априорно отождествляемой с ним, благодаря чему внешний объект становится также и внутренним. Таким образом, внешний объект бессознательным образом может оказывать непосредственное психическое влияние на субъекта, причем, благодаря своей идентичности с имаго, в некоторой степени он может даже функционировать в качестве психического механизма субъекта. Соответственно, объект приобретает «магическую» власть над субъектом. Превосходные примеры тому можно найти у первобытных племен, которые обращаются со своими детьми или с другими объектами, наделенными «душой», точно так же, как и со своей собственной психикой. Они не отваживаются сделать что-то против детей или объектов из страха оскорбить душу ребенка или душу объекта. Поэтому их дети практически не получают воспитания и образования – насколько такое возможно – вплоть до пубертатного возраста, когда на них вдруг обрушивается запоздалое «обучение», зачастую весьма жестокое (инициация).
