когда это необходимо, как в IX.2 – «хотэ́». Для противопоставлений «добро-зло» он неизменно пользуется парой «цади́к – раша́» («праведник» – «нечестивец»): см. стихи III.16-17, VII.15-17, VIII.14, IX.2 и др.
Необязательное отступление
Крайне интересно проследить эту не столь уж бросающуюся в глаза разницу в лексике между Автором и редакторами: Кохелет ВООБЩЕ никогда не пользуется вполне обычными и для подобного рода назидательной литературы, и даже для просторечной лексики оборотами «боящийся Бога», «бояться Бога», «благоговеть перед Богом». Это не может быть просто незначащей случайностью: уже одно это весьма и весьма показательно, и уже одно это многое говорит об Авторе и его отношении к Богу. То есть, надо думать, такого Бога и бояться не стоит, и благоговеть перед ним – тоже. Автор вообще весьма далёк от религиозной назидательности (наподобие: «Бога бойся, заповеди его исполняй!» – вставка ст. XII.13-14) и всегда использует точные, но обычные и довольно нейтральные слова «цади́к – раша́», что, как уже сказано, означает просто: «праведник – злодей».
Конец отступления
***
С определённой долей вероятия мы можем отнести ко вставкам концовку «блока религиозных поучений» (ст. IV.17 – V.8) – строку:
V.8б Ибо бойся [ты] Бога!
Сам этот блок (ст. IV.17 – V.8), который можно условно назвать «блоком культовых поучений», оставляет у Автора странное впечатление: Автор только здесь, и нигде больше в Книге, касается чисто религиозных, культовых вопросов, причём – что очень странно и, может быть, показательно – абсолютно не главных (из всего гигантского объёма религиозных предписаний Торы – 613 заповедей! – он выбрал, в частности, абсолютно второстепенный вопрос о принесении обетов). Создаётся двойственное впечатление: в этом блоке приводятся две точных цитаты из Торы – возможно, Автор хотел продемонстрировать свою осведомлённость и образованность и в чисто религиозных вопросах? Но, с другой стороны, религиозные («галахические») поучения здесь собраны абсолютно второстепенные, да и скомпонованы они как-то вяло, неумело. Весь этот блок, несмотря на то, что затрагивает чисто религиозные вопросы, выглядит второстепенным, не очень вразумительным, и, честно сказать, неизвестно зачем вставленным в Книгу. Однако весь этот блок – довольно сумбурный, как бы слепленный наспех – завершается весьма энергичной концовкой:
V.8 Ибо бойся [ты] Бога!
Снова, как и в случае с только что рассмотренной вставкой ст. VII.18, эта категоричная реплика, выглядит почти самодостаточной, как бы в отрыве от предыдущих рассуждений Автора (об обетах, сновидениях). И снова, как в несомненной вставке ст. XII.13-14, наблюдается буквальное сходство фразеологии:
V.8б: Ибо Бога [ты] бойся! («Эт хаЭлохи́м йера́»)
XII.13б: …Бога [ты] бойся /…/ («Эт хаЭлохи́м йера́»)
Что даёт основание отнести эту дописку ст. V.8б, как и вставку XII.13-14, вероятно, ко Второму редактору.
Еще один, хотя и слабый, аргумент: эта вставка, хотя и мало связана с предыдущим материалом, а особенно – с предыдущей строкой, имеет одинаковое с ней начало – «Ибо…». Это – обычный приём редакторов: сделать начало вставки таким же, как у предыдущей или последующей авторской строки – чтобы вставка минимально «вписалась» в текст, не выглядела чужеродной, более-менее не выпадала из контекста (что в данном случае редактору всё равно не удалось). Вот как выглядит концовка «блока религиозных поучений» – впечатление чужеродности в ст. V.8 однозначное:
V.8 Ибо во множестве сновидений много тщетных слов…
[// Ибо бойся [ты] Бога!//]
Об этой характерной особенности редакторских вставок – «маскировке» – ещё будет сказано ниже.
Сложным стихом является концовка V главы – ст. V.18:
V.18 Ибо не много вспоминать ему [человеку] дни своей жизни;
[// Ибо Бог отвечает ему радостью его сердца. [букв.: «Бог – ответ
ему…] //]
Вторая строка, вероятнее всего – редакторская вставка. Идиллическая картинка вроде того, как «ответ Бога человеку» расцветает у того в сердце пышным цветком радости, уж слишком напоминает идиллию, с которой мы уже знакомы во вставке ст. II.26. Это близкое почти до интимности общение Бога с человеком уж совсем не вяжется с философией Автора; Бог Автора, напротив, грозен, непонятен и непредсказуем и уж конечно не снисходит до подобного почти интимного отношения с человеческой душой. Вспомним у Автора (контраст слишком велик):
V.1 Бог – в небесах, а ты – на земле…
или
IX.3 …Злом и полнится сердце сынов человека,
И безумие в их сердцах, пока они живы…
(Какая там «радость сердца»! БЕЗУМИЕ в их сердцах!)
Таким образом, ст. V.18 – «Ибо Бог отвечает ему [человеку] радостью его сердца» – вероятнее всего, следует отнести ко вставкам. Какого редактора? Всего вероятнее, Первого: настроение, эмоциональный заряд у этой строчки и у вставки ст. II.25 уж слишком схожи.
Дополнительным, хотя и достаточно слабым, доказательством в пользу того, что эта строка – вставка, является следующее обстоятельство. Текст Книги в этом месте (концовка V главы, итоговые стихи) написан характерной строфой. Это форма из 5 строк в виде 4+1, где первые 4 строки – сообщение и развитие мысли, обычно длинными по размеру строчками, а 5-я, последняя строка – концовка, резюме, часто с укороченным размером и начинающаяся (так как она – резюме, вывод) с частицы «ки» («Ибо», «Потому что»).
Приведем ст. V.17 и V.18-19 полностью:
V.17 [– И] вот – [то,] что почёл я за счастье:
Что прекрасно есть, пить и видеть благо во всяком труде своём,
Чем [кто] трудится под солнцем
[В] считанные дни его жизни, что дал ему Бог:
Ибо [в] том – его доля. [Здесь резюме]
V.18 И любой человек – которому дал Бог богатства,
И имущество; и власти пользоваться этим,
И брать свою долю, и радоваться в трудах –
Такое – дар Бога:
Ибо не долго вспоминать ему дни своей жизни… [Здесь резюме]
Ибо Бог отвечает ему радостью его сердца. [Вставка?]
(В настоящем переводе длина строк в строфах выглядит очень разной, но не следует делать из этого вывод о том, что у Автора здесь – обыкновенная проза, всего лишь искусственно подобранная переводчиком в некие строфы. В подлиннике здесь – довольно чёткая строфическая форма; всё дело в том, что длина древнееврейских строк и их русского перевода может очень сильно не совпадать. Древнееврейский – очень компактный язык, и там, где русский перевод даёт длинную фразу – например, «и видеть благо во всяком труде своём» (7 слов), подлинник обычно гораздо короче: «вэлир’о́т то́в бэхо́л амало́» (4 слова). То же и с другими строками; в подлиннике их длина не разнится так сильно, как в переводе; они хорошо совмещаются друг
