не решилась, а попыталась успокоить:
– Ну что вы, Алексей Петрович! Сколько лет живу, а лет мне не так уж и мало, как может показаться на первый взгляд, – напустила я на себя вид умудрённого жизненным опытом человека, – но до сих пор ни разу от этого не болела. Представляете? Мне папа всегда говорил, что самый хороший учитель – личный опыт. Вот он мне и подсказывает, что ничего страшного в том, что я облизала пальцы, нет.
– А не говорил ли тебе папа, что умный человек учится на своих ошибках, а мудрый на чужих? – спросил профессор всё тем же маминым тоном.
– Говорил, – вынуждена была признаться я, – но о чужих ошибках мне ничего не известно. Это, во-первых. А, во-вторых, здесь просто негде помыть руки, – попыталась оправдаться я.
– Только незнание и может тебя простить, Катя! – строго сказал профессор. —
Иначе пришлось бы тебя отправить в инфекционную больницу на обследование. А сейчас подумай о том, что тебе надо уничтожить микробы и вирусы, попавшие тебе на руки после еды, и протяни руки над столом.
– Зачем? – не поняла я.
– Сделай, о чём прошу, и увидишь, – попросил Алексей Петрович.
Я вытянула руки, подумала, что надо после еды их помыть, и тут же яркая вспышка света на мгновение озарила стол. Она была настолько кратковременна, что я едва сумела её заметить.
– Ну, вот и молодец! – похвалил профессор. – Теперь я спокоен за твоё здоровье.
– Что это было, Алексей Петрович? – с недоумением спросила я.
– Знания человечества, – учительским тоном начал говорить профессор, – продвинулись далеко вперёд. Мы уже около пятидесяти лет используем силу мысли для бесконтактного управления процессами. То есть, стоит тебе чего-то захотеть, и это тут же исполняется, если, конечно, твоё желание не наносит никакого вреда.
– Всё – всё? – удивилась я.
– Да, – подтвердил профессор. – Но управлять этими процессами тоже надо учиться, потому что, как показала практика, нет ничего труднее, чем управлять своими мыслями, и держать их под постоянным контролем, чтобы не натворить бед. Сейчас я помог тебе своей мыслью вызвать поток обеззараживающих ионных частиц. Сама бы ты этого сделать не смогла.
– Вы плохо обо мне думаете! – самоуверенно возразила я.
Профессор усмехнулся и снисходительно спросил:
– Хочешь попробовать?
Я кивнула в ответ, и Алексей Петрович предложил:
– Подумай о том же самом! Посмотрим, что у тебя получится.
Я попыталась сосредоточиться на мысли о том, что мне нужно избавиться от заразных бактерий, но ничего не произошло. Абсолютно! Хотя я была совершенно уверена, что смогу добиться нужного результата. Это открытие огорчило меня, но не настолько, чтобы признать поражение, поэтому я сделала ещё одну попытку. Ничего не получалось. «Надо изменить тактику», – подумала я. Набрала в грудь как можно больше воздуха, задержала дыхание, считая, что под давлением воздуха мысли будут сильнее выходить из моей головы, и стала тужиться. От напряжения мне казалось, что глаза стали вылезать из орбит, но опять ничего не случилось. У меня помутнело в голове, и передо мной поплыли какие-то разноцветные круги. Я поняла, что потерпела очередное фиаско, и громко выдохнула. Профессор с улыбкой наблюдал за моими потугами. Глядя на него, я решительно подумала, что не сдамся ни при каких условиях, но, как заставить этот стол услышать мои мысли, не знала. Я делала одну попытку за другой, меняя силу мысли, но результат был один и тот же. Желания сдаться и признать своё поражение у меня не было и в помине. Я решила собрать все силы и предпринять последнюю отчаянную попытку, но тут прямо передо мной словно из воздуха возникла голографическая голова несносного Верховцева. Появление было настолько неожиданным, что я позабыла обо всём на свете, и тупо уставилась на его ухмыляющуюся физиономию. При этом голова не только ухмылялась, подмигивала, но и строила издевательские рожи, откровенно насмехаясь надо мной. От возмущения я позабыла обо всём не свете. Мне казалось, что я лопну от злости, которая стала собираться где-то внутри меня и превращаться в безграничное желание избавиться от этого издевательства. Это чувство переполняло меня и требовало выхода. Я уже была готова с кулаками броситься на мерцающую физиономию, когда мелькнула ярчайшая вспышка света. Физиономия на прощание издевательски показала язык и исчезла. В тот же миг в голове пронеслась непонятно откуда взявшаяся мысль: «Все бактерии, микробы, а также тараканы в твоей голове успешно нейтрализованы. Виктор Анатольевич Верховцев.» Не мысль, а телеграмма какая-то! Из охватившего ступора меня вывели рукоплескания и радостный смех профессора. Я с удивлением смотрела, как солидный седовласый мужчина смеётся, хлопает в ладоши и подпрыгивает от радости. Наконец, устав от этого буйства эмоций, профессор уселся за стол, и радостно произнёс:
– Удивительно! – с воодушевлением воскликнул он.
– Что удивительного? – не поняла я.
– Вот что значит поколение предков! – восторженно всплеснул руками Алексей Петрович, не ответив на мой вопрос. – А мне всё не верят, что раньше люди были куда способнее, чем сейчас.
– Кто не верит? – спросила я, не понимая до сих пор, о чём идёт речь.
– В основном студенты, – пояснил профессор, – но и не только.
– А почему они должны вам верить? – с интересом посмотрела я на профессора.
– Как почему, Катенька? Как почему? – с недоумением спросил профессор. – На то, что тебе удалось с первого раза, у современных детей уходит не меньше года упорных тренировок.
– Объясните мне толком, о чём вы говорите вообще, Алексей Петрович! Я ничего не понимаю, – не выдержала я.
– Для того, чтобы научиться с такой силой управлять своей мыслью, требуется не менее года тренировок. Это не я придумал, Катя. Это – статистика! У кого-то чуть меньше, у кого-то чуть больше, но среднее необходимое время обучения именно такое. Ты понимаешь? – с надеждой в голосе спросил профессор.
– Понимаю, – кивнула я в знак согласия, – но я-то здесь причём?
– Да при том, что не было ещё в истории нашей отечественной педагогической школы никого, кто сумел бы с первого раза сделать это! Это же научная сенсация! – восторженно воскликнул Алексей Петрович, подняв при том указательный палец.
Только тут до меня стало доходить, что причиной научной сенсации была я сама. Сладостная радость елейным маслом стала разливаться по моей душе. А что в этом удивительного? Кому бы такое известие не доставило удовольствия? Ещё утром страдала от того, что мне в очередной раз читал нотации этот несносный Верховцев, обвиняя меня во всех грехах на свете, а тут в одночасье стала научной сенсацией. Во как! Мой носик стал самопроизвольно подниматься всё выше и выше. Я с долей снисхождения посмотрела на профессора и важно заявила:
– Какая же тут сенсация, Алексей Петрович? У нас вся семья такая! Мой папа, например, лучший на свете лётчик. Так что нет здесь ничего удивительного.
