Но и о душе своей король не забывал, и заботы о ней входили в подготовку похода. Гог и Магог посланы нам для исправления (что бы ни понимал под «исправлением» император Фридрих II). Церковь для этого должна принять «святые меры» (какой бы смысл ни вкладывал в это выражение Роджер Бэкон). И именно этим, исправлением пороков своего правления, занялся святой король перед походом на Восток, откуда придут (пришли?) орды антихриста (татары и сарацины?), где Иерусалим, где долина Иосафатская, в каковой и начнется Страшный суд. В 1247—1248 гг. Людовик предпринимает особую ревизию, которая ставила своей задачей составить перечень беззаконий и злоупотреблений, совершенных служителями короля на местах от его монаршьего имени, дабы устранить их и возместить ущерб ущемленным в правах королевским подданным. Государство перед концом света должно благоустроиться, а сам король – очиститься от грехов путем исправления несправедливостей, которые свершил пусть и не он, но его люди.
Правда, политические, да и геополитические усилия дали меньшие результаты, нежели усилия административные и религиозные. Историки доныне спорят, что же было первоначальной целью похода. Одни настаивают на том, что Людовик думал лишь об Иерусалиме. Они утверждают, что идея похода на Египет по планировавшемуся в Четвертом и состоявшемуся в Пятом крестовых походах пути была внушена ему уже на Кипре местными и прибывшими туда сирийскими баронами. Те доказывали, что Египет – ключ к Палестине. Другие исследователи утверждают, что именно государство Айюбидов являлось направлением главного удара. Аргументом в пользу последнего предположения является то, что, по словам мусульманского хрониста Киртаи ал-Иззи, император Фридрих II, публично поддерживавший Людовика, тайно сообщал султану Айюбу, что на его царство готовится нападение. Он якобы писал Айюбу: «Остерегайся! Знай, что франки – а их 60 тысяч! – собираются взять Иерусалим, сперва же – овладеть Египтом». Однако другие историки отрицают истинность этого сообщения.
Впрочем, Папа Иннокентий IV, как и другие римские первосвященники, являвшийся врагом императора, не слишком активно поддерживал идеи французского короля. Он сначала уговаривал его не идти в Палестину или долину Нила. Королю предлагалось прийти на помощь Латинской империи в Константинополь, теснимой Никейской империей и православными болгарами. Кстати сказать, собранные Папой деньги на крестовый поход Папа Иннокентий потратил на борьбу все с тем же Фридрихом.
Но ничто не могло остановить Людовика Святого. 25 августа 1248 г. король с женой, Маргаритой Прованской, братьями Робертом I Артуа и Карлом Анжуйским, причем последний с супругой, Беатрисой Прованской, а также с войском, насчитывавшим 20—25 тысяч человек, в том числе 3—3,5 тысячи рыцарей, сели на корабли. Из-за штиля пришлось прождать три дня. Лишь 28 августа флотилия из 120 кораблей двинулась в путь. 18 сентября король высадился на Кипре, где к нему вскорости присоединился еще один брат, Альфонс де Пуатье.
Среди историков доныне нет согласия в том, нужна ли была долгая остановка на этом острове. Одни объясняют задержку происками местных баронов. Другие оправдывают Людовика, говоря, что плавание зимой или даже осенью было весьма затруднительно из-за штормов. Так или иначе, стоянка на Кипре заняла восемь месяцев. Лишь в конце мая 1249 г. крестоносцы увидели берега Африки.
Туда же, на Кипр, прибыл человек, который станет летописцем святого короля, его друг, сенешал [52] Шампани Жан де Жуанвиль. Свой отъезд с родины он описал в весьма трогательных словах: «Аббат… вручил мне суму и посох [53] ; и тогда я покинул Жуанвиль, чтобы не вступать больше в замок до самого своего возвращения, пешим, босым и в одной рубашке [54] ; я отправился в Блекур и Сент-Юрбен [55] , поклониться святым мощам, что там находятся. И, шагая в Блекур и Сент-Юрбен, я ни разу не оглянулся на Жуанвиль, боясь, как бы сердце мое не дрогнуло при виде милого замка и мысли об оставшихся там двух моих детях, которых я покидал».
Дамиетта и Мансура: повторяется ли история?
Известный английский писатель Олдос Хаксли писал: «Главный из всех уроков истории заключается в том, что люди не слишком многое извлекают из уроков истории». Дальнейшие события Седьмого крестового похода до боли напоминали обстоятельства Пятого похода: успех вначале и полное поражение в конце. 4 июня ратники Божьи подошли к Дамиетте и уже 5 июня с ходу взяли ее.
Конечно, начались обычные грабежи. Добытое продовольствие Людовик хотел сохранить в качестве запасов на случай возможного возвращения сарацин. Но большинство войска было этим недовольно. Сирийские бароны заявляли французскому королю, что, по словам Жуанвиля, «согласно добрым обычаям Святой Земли, когда берут город врага, из захваченного добра треть должен взять король, а две трети должны получить паломники… Король не согласился на это и решил поступить иначе, отчего многие люди были недовольны тем, что король не последовал старым добрым обычаям.
Люди короля, которым бы следовало своею щедростью успокоить народ, заняли лавки, чтобы, как рассказывали, продать свои продукты как можно дороже; и слух об этом прошел по чужим землям, отчего многие купцы отказались ехать в лагерь. Бароны, которые должны были беречь свое добро, чтобы его с пользой и своевременно использовать, принялись давать обильные пиры, расточая запасы продовольствия.
Простые же воины принялись за непотребных женщин; из-за этого король позднее удалил многих из своих людей, когда мы возвратились из плена. И я спросил его, зачем он так поступил; и он мне ответил, что точно знает, как удаленные им люди устроили вблизи его шатра, на расстоянии брошенного камешка, место разврата, и это в то время, когда армия испытывала невзгоды».
А далее снова начались споры: овладеть побережьем, в первую очередь Александрией, либо идти в глубь страны, на Каир. И опять был избран второй вариант, который особенно активно отстаивал брат короля, Роберт Артуа. В ноябре войско христиан двинулось в путь и в декабре подошло к Мансуре. Началась осада. Командующий гарнизоном Мансуры Фахр ад-Дин, тот самый, возведенный императором Фридрихом II в рыцари, осыпал осаждавших бочонками с греческим огнем, что наводило на них панику. Вот как это выглядело глазами Жуанвиля: «Греческий огонь, когда его бросали, был размером с винный бочонок, а выходящий из него огненный хвост был длиной с копье. И при движении он производил столь сильный шум, что казалось, будто это небесная молния; он походил на летящего по воздуху дракона. А сияние он распространял такое, что в лагере было светло как днем из-за обилия огня, излучавшего сильный свет».
Греческий огонь. Миниатюра из мадридской рукописи Скилицы. XIII в.
Но в начале февраля 1250 г. некий бедуин показал франкам обходной путь к кольцу внешних укреплений Мансуры. Роберт Артуа со своими рыцарями и с отрядом тамплиеров сумел 9 февраля ворваться в город. Захваченный врасплох Фахр ад-Дин (по словам хронистов, он принимал в этот момент ванну) ринулся в бой и погиб. Защитники крепости сумели отсечь прорвавшихся рыцарей от основной части войска, закрыли ворота и перебили христиан на улицах Мансуры. Роберт Артуа погиб.
Бой был весьма жарким. Мостик через ручей, бывший одним из притоков Нила, защищали Жуанвиль и граф Суассонский, о чем весьма сочно рассказывает сам сенешал Шампани. «Я был ранен стрелами только в пяти местах – повествует он, – а мой конь – в пятнадцати… На этом мосту добрый граф Суассонский шутил со мной и говорил: “Сенешал! Пусть эти псы (сарацины. – Д. Х. ) воют; клянусь шапкой Господа (так он клялся), мы еще вспомним этот день, когда будем говорить о нем в дамских покоях”».
Положение было очень серьезным. Но дело спас сам король Людовик Святой. «Никогда в жизни, – пишет Жуанвиль, – не видел я столь прекрасного рыцаря; ибо он возвышался над плечами всех своих людей с золоченым шлемом на голове и с немецким мечом в руках». Мансуру удалось взять, хотя и ценой больших потерь. Когда битва завершилась, к королю подъехал прево [56] ордена госпитальеров «и, – вспоминает Жуанвиль, – поцеловал ему руку в железной перчатке. И король спросил, не знает ли он что-нибудь о брате его, графе д’Артуа, и тот ответил, что у него хорошие новости, ибо он уверен, что брат короля граф д’Артуа сейчас в раю… И король ответил, что благодарит Господа за все, что Он ниспослал; и при этих словах крупные слезы катились у него из глаз».
Но уже в конце месяца египтяне смогли перекрыть тот рукав Нила, по которому из Дамиетты доставлялось продовольствие. Начался голод, да еще и эпидемии. Как вспоминает, приводя трогательные и одновременно довольно натуралистические подробности, Жуанвиль, «король, заболевший цингой и тяжелой формой дизентерии, будь на то его воля, вполне мог бы спастись на галерах; но он сказал, что, если так угодно Богу, он не оставит свой народ. Вечером он не раз терял сознание; а по причине тяжелой дизентерии ему пришлось отрезать низ портов, так часто ему приходилось ходить по нужде». В начале апреля крестоносцы оставили Мансуру и попытались пробиться к Дамиетте. Людовик был уже настолько плох, что его несли на носилках. 6 апреля франков наголову разбили египтяне, и сам король вместе с братьями, а равно и наш летописец Жуанвиль оказались в плену.
