и то же. Я стоял в растерянности и думал, что мне делать. Ни одна разумная мысль не приходила мне в голову. Ни страха, ни паники у меня не возникло. Я был одет в обычную для степняка меховую одежду, поэтому холод меня не страшил.
Идти куда глаза глядят? Почему бы и нет? Для меня сейчас не существовало сторон света, так как солнце было сокрыто за тучами, а ветер, который можно было бы использовать как ориентир, часто менял своё направление. Спешить мне было некуда, поэтому я, обречённо вздохнув, медленно зашагал куда глаза глядят. Не было ничего, на чём мог бы остановиться мой взгляд, только поле без конца и края. Я шел и, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, решил снова петь обо всём подряд. Я вспомнил о песне, которую пел в поезде, и снова стал петь о воробышках. Как только я стал петь эту песню, небольшая стая воробьёв стала кружить надо мной. Мне стало весело, и я захотел посмотреть, что же будет дальше. Я продолжил свою песню, вспомнив о несчастных кузнечиках, которых ждут голодные детки, и стал просить воробышков не кушать кузнечиков. Я стал петь о том, что кузнечики поставят памятник воробышкам, если они перестанут их кушать. После этой просьбы стая воробышков поднялась ввысь и разлетелась в разные стороны. Я подумал, что воробышки услышали меня, и решили оповестить о моей просьбе своих товарищей. Так оно, по всей видимости и случилось, так как через какое-то время я увидел впереди какое-то движение. Я не мог разглядеть, что происходит, но по мере того, как подходил к этому месту, стал отчётливо различать тысячи и тысячи кузнечиков, которые что-то сооружали. Когда подошёл совсем близко, понял, что кузнечики строят памятник воробышкам. Памятник строили уже не те кузнечики, о которых я пел, а те, которые в десятки раз превосходили их по размеру. Их ещё называют саранчой. Памятник был почти готов. Сходство с живым воробышком было поразительное, но по размеру он был больше меня раза в два. Я не знал, из какого материала был построен памятник, но выглядел он очень естественно. Я залюбовался памятником и очень гордился тем, что смог сохранить жизнь стольким кузнечикам. Подняв взгляд к горизонту, я увидел, что там поднимается какая-то тёмная туча, которая быстро двигается в мою сторону. Понять, что это такое, я смог только тогда, когда она совсем приблизилась. Я понял, что на меня надвигается туча саранчи. Я испугался, так как не знал, что мне ожидать от этих, похожих на чудовищ, кузнечиков, но мой испуг был напрасен. Они облетали меня со всех сторон, не прикасаясь ко мне. Я совершенно чётко почувствовал, что для меня делается исключение только потому, что они ещё не стали плотоядными. Что было бы со мной, если бы я встретился с полчищами саранчи, если бы это было не так, представлять не стал. Я неоднократно видел в документальных фильмах, как после их нашествия цветущая земля превращается в пустыню. Их бесконечная прожорливость уничтожает всё живое на своём пути. Касается ли это только растений или так же каких-то живых существ, я не знал. Я находился в оцепенении, наблюдая за тем, как эта постоянно двигающаяся и жующая орда уничтожает всё вокруг. Она не сделала исключения даже для памятника воробышку, не оставив от него абсолютно ничего. Их память оказалась необычайно коротка, из чего я сделал вывод, что неблагодарными бывают не только люди, но и насекомые. Внезапно это летящее, ползущее, шуршащее и жующее сообщество резко стало удаляться от меня. Не прошло и получаса, как вокруг меня образовалась пустыня. Куда бы я ни посмотрел, всюду была совершенно голая земля. И только суслики и полёвки, испуганно выглядывающие из своих нор, то тут, то там, не давали создаваться впечатлению, что эта земля абсолютно мертва. Устав от этого пугающего зрелища, я поднял голову вверх и увидел стаи хищных птиц, кружащих над мёртвой степью. Причина, по которой они собрались в одном месте в таком большом количестве, стала мне скоро понятна. Исчезла растительность, и у сусликов и полёвок больше не было возможности прятаться в густой и высокой траве. Долго сидеть в своих норках они так же не могли, так как им надо было что-то кушать, но пищи не было – всё уничтожила саранча. Голодные зверьки, невзирая на опасность, которая грозила им с неба, вынуждены были покидать свои убежища в поисках пищи. Тут-то их и настигали безжалостные хищные птицы. Смотреть на это ужасное пиршество было очень неприятно, поэтому я пошёл прочь, опустив голову вниз. Я не выдержал, когда рядом с собой увидел, как огромный коршун схватил бедного суслика своими острейшими когтями и начал терзать его. Я остановился и с возмущением обратился к коршуну:
– Ну, что же ты делаешь? Неужели тебе не жалко этого бедного суслика? – спросил я. Коршун остановился и, с угрозой посмотрев на меня, ответил:
– Мне не жалко этого суслика потому, что я ими питаюсь. Иначе я прожить не смогу и умру от голода. Кто ты такой, чтобы указывать мне, как жить?
– Я Витя Верховцев. И я совсем не указываю тебе, как жить. Мне просто жалко этих несчастных сусликов.
– А меня тебе не жалко?
– А что же тебя жалеть-то? Ты сильный и, к тому же, умеешь летать. Что тебе стоит улететь и искать пропитание где-нибудь в другом месте?
– То есть, ты хочешь сказать, что жалко тебе только этого конкретного суслика, а не всех сусликов вообще?
Такого поворота событий я никак не ожидал. Вопрос, заданный коршуном, заставил меня задуматься над тем, кого мне в самом деле жалко, и я пришёл к выводу, что коршун в действительности прав. Мне совершенно не было никакого дела до всех остальных сусликов вместе взятых. Это неприятно удивило меня, но обманывать его я не хотел, поэтому честно признался:
– Я как-то не задумывался над этим, но ты, наверное, прав.
– Наверное? А о чём ты задумывался, когда осуждал своих товарищей?
– Я хотел, чтобы они поступали правильно и не делали ошибок.
– А откуда ты знаешь, что правильно, а что нет?
– Я много читаю.
– Ты хочешь сказать, что из тех книг, которые ты читал, ты узнал, что такое жизнь?
– Нет, – честно ответил я. – Я не знаю, что такое жизнь.
– А если ты не знаешь, что такое жизнь, то какое ты имеешь право указывать другим, как надо правильно жить?
– Я не думал об этом, но всегда хотел им помочь.
– Ты слышал когда-нибудь о том, что благими намерениями устлана дорога в ад?
– Нет.
– Ты даже этого
