себя на бедре.
Немецкий врач прописал ей какую–то мазь. Со временем высыпание исчезло, и жизнь снова вернулась в нормальное русло. Впрочем, нормой для нас уже и так стала непрекращающаяся борьба с ее постоянной усталостью и пониженным тонусом. И только семь лет спустя нам удалось выяснить, что этим насекомым был клещ, который «наградил» ее болезнью Лайма. Первоначальный диагноз был столь неточным потому, что медицинская наука не имела ясных представлений о ее первопричинах вплоть до 1984 года.
В 1987 году Ванда стала мучиться сильными болями в опухших суставах. Она несколько месяцев проходила на костылях. Стандартные медицинские обследования ничего не выявили. Наконец мы обратились к специалисту–ревматологу и нашему давнему другу доктору Джерри Шопфлину. Ему не доводилось в своей практике сталкиваться с болезнью Лайма, но он был хорошо начитан. В сентябре 1987 года он высказал предположение, что речь идет именно о болезни Лайма, и заказал специальный анализ крови. Как оказалось, у Ванды соответствующий показатель просто зашкаливал!
Лечение было не из приятных, но мы благодарны Богу, что угроза, похоже, миновала, несмотря на остаточные явления в виде ослабленного организма. Ванда по–прежнему очень быстро устает и медленно восстанавливает силы.
Что же мы в результате всего этого получили? Как ни странно, мы сумели извлечь из случившегося немало пользы, познав на собственном опыте великую истину о том, что «любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» [234]. Во–первых, мы поняли, что такое болезнь. Мы оба узнали, что у серьезной болезни есть долговременные последствия. Я даже начал применять это знание, пытаясь лучше понять своих студентов. Во–вторых, мы открыли для себя мир искусства. В самом начале, на раннем этапе диагностики и лечения, один из врачей предложил Ванде найти себе занятие, которое не требовало бы много сил, но зато позволило бы ей найти себя и каким–то образом реализоваться. Искусство?
Отличная мысль! Хотя Ванда всегда любила искусство, адвентисты, подобно многим консервативным христианам, не поощряют глубокий к нему интерес, считая его недостаточно «практичным». Поэтому она никогда им серьезно не занималась. Она получила в свое время диплом медсестры, но по большому счету не чувствовала призвания к этой профессии. И вот теперь, по совету врача, так сказать, она решила выучиться на художника–декоратора. Четыре предмета в год на протяжении шести лет — и цель была достигнута. В 1993 году она получила соответствующий диплом в колледже Уолла–Уолла. Теперь искусство не только позволяет ей выразить себя, но и служит окном, через которое она взирает на Небесного Бога. В–третьих, мы обогатили свои отношения. Сочетание моей кипучей натуры и ее извечной немощи заставило нас узнать друг друга лучше, чем когда–либо прежде. И это хорошо, даже очень хорошо.
А причем же здесь Елена Уайт? Я стал понимать ее высказывания о многообразии, которым отличается мир людей, как никогда раньше. Например, такое:
«Испытания, выпавшие на долю одного человека, не похожи на испытания другого. Бремена, которые один считает легкими, для другого — самые что ни на есть трудные и неудобоносимые» [235].
Возрастание, многообразие и перемены: актуальные вопросы
Консервативным верующим бывает трудно примириться с разносторонностью и «переменами». Им не дают покоя страхи перед «релятивизмом» и «плюрализмом». Однако наше адвентистское наследие предлагает нам, как мне кажется, замечательную возможность воспринимать эти понятия так, чтобы они укрепляли наши ключевые представления о Боге и Его намерениях о нас, а не наоборот.
На мой взгляд, основное затруднение, связанное с двумя из трех приведенных ниже вопросов, касающихся библейской интерпретации и устойчивости доктрин, состоит в нашем стремлении найти как в Священном Писании, так и в трудах Елены Уайт заверенную Богом информацию, а не вдохновленное свыше средство мотивации. Или, иначе говоря, в нашем желании иметь подлинные факты и чистую доктрину, а не правильные отношения, которые ведут к служению ближним. То есть я пришел к убеждению, что библейская истина зиждется на этических и нравственных аспектах Священного Писания, а не на безукоризненной точности изложенных в нем сведений и фактов. В устойчивости «пирамиды закона» состоит великая сила библейского (и адвентистского) богословия. А поскольку адвентисты признают все Десять Заповедей, включая заповедь о субботе, мы имеем прочный якорь, который просто невозможно поколебать: один великий принцип любви, две великих заповеди и Десять Заповедей, которые не изменятся, доколе не прейдет небо и земля, и которые сами укоренены в вечных принципах. Это позволяет совместно поклоняться и трудиться самым разным людям. Нам больше не нужно ссориться из–за различий, вызванных конкретным и абстрактным восприятием фактов и сведений, потому что именно Божья любовь, любовь к Нему и друг к другу связывает нас вместе. И это помогает нам сосредоточиться на последнем из трех приведенных ниже вопросов, в котором говорится о нашей нужде в простоте веры.
Вот эти три вопроса. В каждом случае существенная часть ответа состоит из слов, принадлежащих Елене Уайт, ибо именно так весьма консервативный автор данной книги сумел понять и принять истину, которую я начинал усматривать в Священном Писании и в ее трудах. Я задавал тогда те же самые вопросы, причем настойчиво, и нашел им разрешение. Теперь осталось сделать так, чтобы в них поверила и их приняла остальная Церковь и мир.
Вопрос №1: Откуда взяться единству в Церкви, если мы считаем, что один и тот же библейский текст можно по–разному толковать и применять?
Если наша первейшая цель в изучении Писания состоит в том, чтобы найти практическое применение двум великим заповедям — о любви к Богу и о любви друг к другу — и действенную мотивацию, которая помогла бы нам понять смысл этих заповедей в нашей жизни и в нашем мире, то разнообразие в толковании и практическом воплощении библейских текстов — не враг нам, но друг. Как уже было показано в 10–й главе, запуганная и угнетенная в свои молодые годы, Елена Уайт писала в 1858 году, что аскетическая жизнь Иоанна Крестителя «лишена приятных минут»; уверенная в себе и жизнерадостная в свои зрелые годы, Елена Уайт смотрела на тот же незамысловатый образ жизни несколько иначе, написав в 1897 году, что Иоанну «нравилась» такая жизнь. Наша задача состоит в том, чтобы найти этой истории правильное применение, а не просто определиться с фактами. Во всех случаях говорится одно и то же — Иоанн Креститель вел весьма скромный образ жизни. Вопрос в том, была ли такая жизнь ему
