формализовал логику только Аристотель, ей, конечно, пользовались и до него. В частности, – пифагорейцы.
Лживый наблюдатель, таким образом, впервые в истории мышления задумывается о самом мышлении. Если его предшественнику не везло, он не спрашивал себя, почему так получилось. Он считал удачу явлением природы. Теперь же человек вплотную приблизился к вопросам: «А верно ли я вообще об этом думаю? И как нужно думать? И, главное, всегда ли я могу понять то, о чём думаю? Может быть, есть какие-то ограничения мышления?..»
Так возникает сомневающийся, или убеждённый, наблюдатель, который оперирует пятиместными отношениями (предикатами). От знаний он переходит к системам знаний – убеждениям. Такой наблюдатель впервые видит, что не только одна закономерность может иметь несколько разных интерпретаций, но и, что гораздо важнее, разные интерпретации могут иметь одинаково хорошие доказательства. То есть доказать можно противоположные суждения. А это значит, что истина не единственный критерий, характеризующий действительность.
Мы уже указывали в вводной части этой книги, что первым таким наблюдателем в европейской цивилизации считаем греческого философа Сократа. Поэтому не будем повторяться. Логика такого наблюдателя формируется с помощью терминов знания, то есть из научных текстов. При этом её критерием становится убедительность. Знания могут быть убедительными (в том числе составлять предмет веры) или неубедительными. Логика убеждённости описана нами в виде наброска в последнем эссе данной части. Отметим, однако, что расширение логики здесь достигается за счёт перехода от унарного к двухместному отрицанию, то есть отрицанию «в контексте».
Появление логики убеждённости как формы мышления колоссально повлияло на человека и все общественные отношения. На этой почве возникают как научные учения, так и мировые религии. Убеждённый наблюдатель больше не доверяет сухим логическим выкладкам, он верит только совокупным системам теоретических и практических знаний – идеологиям или парадигмам. И если возникает некая «истина», которая не вписывается в парадигму, такой наблюдатель больше не впадает в отчаяние, так как для него важнее сохранить общую систему знаний.
Убеждённость, или идеология, превалировала во всех сферах человеческой жизни почти два с половиной тысячелетия. Эта форма мышления, однако, тоже не стала для нас последней. Ей на смену сегодня постепенно приходит логика надежды (толерантности), которая допускает, что разные идеологии могут быть одинаково как правы, так и неправы. То есть возникает необходимость в надёжных основаниях убеждённости. Об этом мы тоже подробно писали в вводной части. И о логике надежды ещё будет сказано далее, в конце этой части.
Первым одиноким наблюдателем, то есть наблюдателем, выделяющим в окружающей среде и в себе самом шестиместные отношения (предикаты), мы назвали немецкого мыслителя Карла Ясперса. Хотя, вероятно, это большое движение мысли начинается значительно раньше, с философии Иммануила Канта, однако в общественное сознание оно начало входить только во второй половине XX века (в послевоенном мире).
Важно также отметить, что в основной массе современное население Земли не достигает такого высокого уровня абстракции, как мышление шестиместными предикатами. В то же время элементы логики надежды как-то проникают в виде готовых идей в коллективное сознание людей. Как это происходит? Для нас очень важно и интересно, как обыватель осваивает стиль мышления своей эпохи и становится современным человеком. Этот вопрос состоит из двух частей:
1) как изменение формы мышления отражается на нейронных процессах и можно ли проследить эти изменения хотя бы за последние тысячелетия?
2) как сложные логические операции, которые мы описали, становятся доступны обывателю и какова механика их освоения?
На тему первого вопроса мы попробуем порассуждать в следующей части книги. А второй вопрос мы постараемся исследовать сейчас. В частности, мы уже отмечали, что при переходе от сравнивающего к волевому наблюдателю, вероятно, имеет место принципиальный момент. Наблюдатель расщепляет трёхместный предикат f(x, y, z), который принимает вид двухместного – f(x, f(z, y)). Мы также указали, чтó это означает: наблюдатель начинает выделять своё «я» в мышлении об окружающем мире. Но мы никак не предположили, зачем наблюдатель как бы свёртывает два места в предикате в одно. То есть зачем он заменяет, скажем, утверждение «движение руки в отражении в воде сопровождается управляющей командой движения некоторого агента» на «я двигаю рукой». Но мы уже можем предположить, что такой переход к я-концепции имеет неоспоримое преимущество упрощения логических операций мышления. Иными словами, концепция «я» экономит очень много вычислительных ресурсов.
Вероятно, однако, что эта тенденция – экономии ресурсов – продолжается и в дальнейшем ходе эволюции. И появление новых мест в предикате сопровождается и дальнейшим их свёртыванием за счёт всё более сложных я-концепций. Не будем отрицать, что все мы воспринимаем себя по-разному в младенчестве, в раннем детстве и в зрелости. Всё это наталкивает на идею слоистой концепции я-типа f(x, f(y, f(z, f(p, (q, r))))) или иной структуры, например f(x, f(f(y, z), f(p, f(q, r)))). Это означает, что более сложная я-концепция делает более простыми логические операции с внешними объектами. Таким образом, эволюционный рост логической модели «я» у человека – это сильнейший инструмент экономии ресурсов нервной системы. «Я» вбирает в себя всё больше отношений внешнего мира. И поэтому, даже если современный человек обладает низким уровнем интеллекта, он всё равно может соотносить сложные современные ему объекты культуры без особого труда. Хотя, безусловно, он далеко не всегда понимает, почему и как он способен это делать.
Следующее эссе мы написали до вводной части книги, но сохраняем его почти без изменений, так как в нём изложена история данной проблемы.
К проблеме эволюции сознания. Мультисубстанциальная эволюция наблюдателя и иерархия модальных логик в каузальном дуализме [83]
Был ли Сократ таким же человеком, как мы? Прежде всего поясним, почему мы задаём этот вопрос и почему для него выбран именно этот легендарный греческий философ, а не, например, его ученик Платон или человек другого рода занятия – знаменитый поэт древности, олимпийский атлет или скульптор. Задавая вопрос, был ли Сократ таким же человеком, как мы, имеем в виду прежде всего его образ мышления, а не, скажем, физиологию или способ художественного самовыражения. Предметом нашего изучения является то, чем гражданин греческого полиса отличается от нас в плане способа осмысления и восприятия мира, поэтому философ, конечно, наилучший кандидат для сравнения.
Но почему именно Сократ? Можно было бы сказать, что его личность слишком таинственна и многогранна и, кроме того, мало изучена из-за отсутствия необходимых достоверных данных о нём, а также из-за того, что он не оставил после себя ни одного текста. Более того, в уста философа, как известно, много идей вложил его ученик Платон,
