поэтому философия и образ мышления Сократа, строго говоря, собирательны. И размышляя об этой исторической личности, мы имеем в виду вообще мудрость нескольких поколений греческих философов.
М.С.Разумов пишет: «Сократ, не оставив собственных философских текстов, сам лишил всех своих оппонентов возможности продуктивно полемизировать с ним на понятийном уровне, заставив их полемизировать с собой на уровне “текстов в широком смысле”…» [84]. Он же дополняет: «Сократ был не просто типичным греком своего времени, он носил в себе ещё и “человека будущего”» [85].
Важная составляющая образа Сократа – обстоятельства его смерти. Задолго до Христа этот человек (вместе с его учениками) подарил миру и обоснование идеи бессмертия души (диалог «Федон»), и идею жертвенности, сознательно пойдя на казнь, которую мог бы избежать. Величина Сократа как человека и мыслителя настолько необъятна, а его роль в истории мировой мысли столь значительна, что, пожалуй, никакая другая историческая личность не подходит для сравнения с современным человеком больше, чем он. Иными словами, если не Сократ, то кто?
Рассматривая этот вопрос, мы необходимо сталкиваемся с различными подходами и требующим обсуждения соображением, эволюционирует ли мышление человека так же, как и его тело. Для этого прибегнем к рассмотрению существующих теорий и к мысленному эксперименту, перемещающему Сократа из прошлого в наши дни.
Биологическая эволюция человека остановилась задолго до рождения Сократа, и если бы его, новорождённым, на машине времени доставили в наш век, то он, вероятно, вырос бы современным человеком и мы не смогли бы отличить его от остальных по поведению. Так как его ДНК «не пережила» великие эпидемии прошлого, иммунитет «ребёнка» Сократа, возможно, подвергся бы серьёзному испытанию, но это совершенно другая тема, которую мы не будем здесь рассматривать, сфокусировавшись только на ментальной стороне вопроса.
Сократ во многом очень современен, и если бы его перенесли в наше время уже взрослым, то ему бы не составило труда осознать очень многие современные социальные отношения. Он знал о семье, государстве, работе, праве, об эксплуатации, образовании и о многом другом, что существовало в его время (что-то из этого он даже сам изобрёл) и существует по сей день. В то же время, чтобы понять очень многое из того, что имеет место в нашем мире, философу пришлось бы познакомиться с историей прошедших более чем двух тысячелетий, осознать, как изменился мир и технически, и социально. Вопрос в том, смог бы древнегреческий мыслитель, перенесённый в наш мир во взрослом возрасте, постичь всё в нашей современной жизни. И дело не в интеллектуальных способностях, а в типе мышления, доступном ему как самому передовому гражданину его времени.
Скажем, было ли сознание Сократа столь же гибким, как сегодня наше? Слово «гибкость» используем не в положительной коннотации, а как синоним слов «изворотливость» и даже «беспринципность». Не стоит забывать, что Сократ придерживался определённой концепции истины, считая, что она достижима путём рационального доказательства. Несмотря на то что в арсенале его метода была и ирония, она всё-таки была направлена на высмеивание нерационального, то есть в её основе лежит всё то же стремление к истине, как к соответствию мышления и действительности.
Именно истину как тождество мысли и действительности Сократ почитает выше всего, и даже выше телесной жизни. Платон его устами сообщает нам в диалоге «Федон»: «Итак, в силу этого, сказал Сократ, не должна ли в умах истинных философов явиться мысль, которую они будут и высказывать друг другу, – именно, что при мысленном исследовании нас ведёт как будто какая-то тропинка, потому что, пока мы облечены телом, пока наша душа соединена с этим злом, мы никогда не будем обладать в надлежащей полноте тем, к чему стремимся: я разумею истину» [86].
Смог бы Сократ принять вполне нормальный для обычного человека факт, что истины в последней инстанции не существует, причём не потому, что мы слишком мало знаем, а потому, что она, может быть, онтологически не дана и сегодня можно верить в одну систему ценностей, а завтра – уже в другую? Причём каждый раз совершенно убеждённо. На полотне «Смерть Сократа» (1787) Жак Луи Давид противопоставил решимость философа быть приданным смерти по закону, хотя его оковы уже были сняты, глубокому отчаянию собравшихся вокруг него. Даже палач, принёсший яд, и тот потрясён происходящим. Нет, конечно! Сократ, который научил человечество следовать своим принципам до конца, который научил нас всех тому, что значит поступать по совести, задолго до христианства, не смог бы принять такую «гибкость» сознания современного человека. Ведь, чтобы принять её, он должен был бы прежде сам разочароваться в том, что стало смыслом его жизни, – в истине.
Недаром Ницше видел в Сократе одного из своих главных оппонентов. Но ещё раньше Ницше мы находим предвестников нового типа мышления у Байрона, а в русской литературе прежде всего в произведениях Пушкина и Лермонтова. В.С.Соловьёв указывает: «Произведения Лермонтова, так тесно связанные с его личной судьбой, кажутся мне особенно замечательными в одном отношении. Я вижу в Лермонтове прямого родоначальника того духовного настроения и того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать „ницшеанством“ – по имени писателя, всех отчётливее и громче выразившего это настроение, всех ярче обозначившего это направление» [87].
Смог бы Сократ понять в полной мере душу Онегина или, что очевиднее и важнее, душу Печорина (роман опубликован в 1840 году)? Печорин говорит одно, а делает другое. Его жизнь полна убеждений и противоречий, а поведение часто беспринципно и принципиально одновременно. Печорин одинок среди других и несчастлив при множестве талантов, а источник этого одиночества и несчастья – его собственное сознание (точнее, его расщеплённость) и, как следствие, всеядность – предтечи современной гибкости.
Печорин говорит: «Я люблю сомневаться во всём: это расположение ума не мешает решительности характера – напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперёд, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится – а смерти не минуешь!» Чем такой способ мышления принципиально отличается от сократовского стремления к истине? Лермонтов через Печорина сообщает, что ощущает себя увереннее, когда не знает, что его ждёт в будущем. При этом Печорин не просто неглупый человек, он байроновский герой – «герой нашего времени», то есть в плане мышления должен опережать своих современников. Он сообщает нам: «Я стал читать, учиться – науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды» [88].
Принципиальное отличие мировоззрения байроновского героя от сократовского
