В ряду психотерапевтических практик лежат пустые надежды. К примеру, можно привести достаточно типичное рассуждение: Япония вступила в процессы модернизации во второй половине XIX в. Японцы совершили гигантский рывок и выйти в лидеры мировой динамики. Мы — ничем не хуже. Наша модернизация разворачивается с начала XVIII в. А значит, нас ожидают не менее радужные перспективы. Авторы подобных рассуждений старательно обходят вопрос — почему Япония, включившаяся в модернизацию на полтора века позже, во второй половине XX в. обогнала Россию в качественном отношении? Теоретическая модель, предложенная в настоящей работе, позволяет снять противоречия и дает ответы на эти вопросы. Дело в том, что Япония давно прошла фазу перехода от экстенсивного к интенсивному типу культуры. Традиционное японское общество было интенсивным. Японцы решали задачу перехода к индустриальным технологиям интенсивно ориентированного общества. Отсюда и поразительные успехи японцев.
Ситуация России типологически ближе к исламскому миру, общества которого в своем подавляющем большинстве пребывают на стадии экстенсивного развития, А мы видим, какие трудности переживает исламский мир, Застойное экстенсивное общество, столкнувшееся лоб в лоб с императивом интенсификации (а глобализация сделала такое столкновение неизбежным), переживает острейший кризис и стремительно дестабилизируется. Возможно, что операции союзников в Афганистане и Ираке — только начало. Перед человечеством разворачивается перспектива внешнего управления нестабильными обществами исламского мира. Создается в высшей степени тревожный прецедент. Россия сможет сохраниться только в том случае, если в нашем обществе найдется потенциал к позитивному самоизменению.
Известный политолог Д. Ольшанский понимает социализм советского типа как “реакцию на поспешную индивидуализацию, своего рода откат в прошлое”, в реальность, где не было отчуждения, а психика носила не дезинтегративый, но целостный характер. Основной механизм консолидации общества при социализме — массированная идеологическая обработка населения. Соответственно, замедление темпов развития, власть геронтократов, отказ от инноваций — неотвратимые, органические последствия восстановления квазитрадиционного общества. Квазитрадиционное общество трактуется Ольшанским как своеобразный исторический компромисс между традиционной ментальностью широких масс и императивом модернизации. С социальнопсихологической точки зрения социализм есть “реванш массовой психологии в ответ на попытку поспешной и во многом насильственной индивидуализации человеческой психики”154.
На наш взгляд, понятие «квазитрадиционного общества» теоретически состоятельно и гносеологически продуктивно. Заметим, что стоящий на совершенно иных идеологических позициях С. Кара-Мурза также настаивает на том, что советское общество было традиционным, и видит в доктрине коммунизма форму структурирования традиционного космоса в индустриальной и постиндустриальной эпохах155.аРазделяя выводы Ольшанского, мы задаем вопрос — готово ли сегодняшнее российское общество как целое к выходу из квазитрадиционного состояния и переходу на качественно иной уровень индивидуализации? Будем помнить, что индивидуализация — непременное условие перехода к интенсивной культуре.
Эксцессы на национальной почве в традиционно русских городах и весях свидетельствуют о том, что значительная часть российского общества не готова к свободной конкуренции на рынке рабочей силы. Кроме того, она не готова принять капитальный факт — изменение вектора расселения. Коренные русские регионы, веками поставлявшие расселявшихся центробежно русских, оказались объектом заселения иноплеменников. Экстенсивный сценарий — «мы» вовне, но никто к «нам» — сменяется противоположной волной — «они» к «нам». Историческая неизбежность происходящего вступает в конфликт с экстенсивной имперской инерцией, и это вызывает иррациональное отторжение.
Рост ксенофобии надо рассматривать как один из маркеров общего кризиса традиционного общества. До сих пор ксенофобские настроения растут. Причем ксенофобия просматривается на всех уровнях общества. Надо заметить, что послевоенная советская идеология закрывала тему ксенофобии и, в частности, антисемитизма, в царской Россия. Обсуждение этой проблемы было признано вредным. В результате складывалась благостная картина, из которой нельзя было понять почему Ленин называл царскую Россию «тюрьмой народов». В реальности современная ксенофобия опирается на глубокие и устойчивые традиции и на бытовом уровне не умирала никогда.
Массовое появление «инородцев» в «наших» краях воспринимается традиционным субъектом как зримое свидетельство краха экстенсивного сценария развития. «Они» пришли к «нам», занимают «наши» рабочие места, берут себе в жены «наших» женщин и несут с собой чуждый образ жизни. Остановимся на понятии «наших» рабочих мест.
В индустриальном обществе рабочее место заняло смысловую ячейку крестьянского надела, Который полагался каждому «нашему» человеку по факту его рождения. Звучащие сегодня призывы «Надо дать людям работу» — модификация классического убеждения экстенсивного крестьянства относительно права на надел, которое гарантирует ему государство. До 1917 года это государство воевало с басурманами и приращивало землицу: а с 1917 развернуло индустриализацию, обеспечившую всех работой. Нынешнее государство кинуло «нашего» человека, поставив его перед необходимостью конкурировать на рынке труда. Люди поставлены в такое положение, что приличная работа требует от человека жертв и усилий, достается наиболее компетентным, квалифицированным, обладающим высокой трудовой моралью. Других способов перехода к интенсивному сценарию развития просто не существует, но на этом пути нам видятся миллионы, если не десятки миллионов, маргинализующихся людей. Здесь — риски социальной и политической дестабилизации общества, резкой депопуляции, критически высокого уровня социального расслоения, формирования устойчивых, не поддающихся трансформации, депрессивных регионов.
Общество, очевидно, расслаивается на тех, кто вписывается в новую реальность, и тех кто, не способен к этому. На наш взгляд это естественный и непреоборимый процесс. Сепарацию общества нельзя затягивать на десятилетия и поколения. В противном случае Россия окончательно выпадет в третий мир. Деклассирующиеся слои создают свою собственную, исключительно устойчивую культуру, свой этнический тип. Такая культура уже существует в России, и существует давно. Она есть в любой стране мира; проблема в объемах и показателях динамики. Долговременное расширение этого сектора, выше некоторой критической границы, запустит процесс «выпадения» из социальности и истории всего общества. Проблема качественного перехода должна решаться за 15–20 лет.
С другой стороны, нельзя допустить чрезмерного расширения объема выпадающей из будущего пассивной части общества. Иначе возможна политическая дестабилизация. Наконец, государство не может позволить себе голода и зримой деградации сколько-нибудь широкого слоя населения. Помимо любых этических соображений, императив стабильности государства требует, чтобы все — пенсионеры, безработные, люди, ставшие лишними и потерявшиеся в новом яростном мире, — получали бы некоторый минимум, позволяющий им выживать, не утрачивая человеческого достоинства. Бомж имеет право на избранный им образ жизни и право на место в ночлежке. Однако всякий бездомный, пожелавший начать работать и вернуться в общество, должен иметь реальную возможность социальной реабилитации.
Пока что процессы преобразований идут в России крайне медленно. Помимо факторов объективного характера, коренящихся в структуре экономики, ландшафтно-климатических условиях и т. д., сказываются детерминанты культурного характера. Согласно прогнозов специалистов, перевод всей экономики на коммерчески обусловленные цены за электроэнергию и энергоносители приведет к потере рентабельности 60 % российских предприятий. Заметим, речь идет об обществе более пятнадцати лет переживающем реформы. Наше общество не готово жить по беспощадно жестким законам интенсивного мира. Сам этот мир не интериоризован, не получил культурной санкции, воспринимается как попрание вечных и незыблемых законов справедливости. Идеологи традиции по сей день утверждают:
Русский мир требует имперскости… ибо русский мир — мир не выгоды, тем более личной, а служения — всему сразу: Богу, природе, миру, человеку, но и Чуду тоже156.
Как говорится, комментарии излишни.
Только в свете конфликта базовых культурных установок можно адекватно оценить ситуацию с РАО ЕЭС. РАО доводит до сознания традиционалиста ключевую с точки фения задачи выживания российского общества истину — «халява кончилась. Отныне и до века за все надо будет платить». Заметим, эта максима обращена не только к частному человеку, но и к любому субъекту потребления. Платить должны все — государство, правительственные и неправительственные структуры, бизнес, частные лица. Летом 1998 г. С. Кириенко, в то время премьер-министр, комментировал в телеинтервью обстоятельства конфликта между РАО ЕЭС и Минобороны. Пиком этого конфликта было отключение отдельных военных объектов от электросетей.
