полагаю, что и Вергилий будет противен греческому юнцу, если его будут принуждать изучать Вергилия так же, как меня – Гомера» [46], – вспоминал потом Августин.
А вот Амвросий преуспел в греческом гораздо больше, что открыло ему доступ к сочинениям отцов Церкви Востока. Амвросий активно переносил на латинскую почву достижения греческой мысли, о чем свидетельствует его раннее произведение «О рае», написанное вскоре после того, как он стал епископом Медиолана в 374 году.
В своем истолковании библейского свидетельства о рае св. Амвросий руководствовался интуицией восточных отцов о духовном характере райской жизни. Он полагал, что прародители в раю вели такое же равноангельское существование, которому, по слову Спасителя, предстоит приобщиться праведникам в воскресении. На этом основании Амвросий отвергал буквальное понимание заповеди, данной Адаму и Еве: «от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь» (Быт. 2: 16–17). «Есть те, кто полагает, что совершенно не приличествует Творцу неба и земли и всех вещей дать эту заповедь, и что она совершенно не подходит обитателям рая, потому что жизнь в раю была подобна ангельской жизни. И поэтому мы заключаем, что пища, предоставленная им для еды, была не земная и тленная, потому что кто не пьет и не ест „будут как ангелы на небесах“ (Мф. 22: 30)» [47].
Вероятно, Августин на момент своего обращения был как раз одним из тех, кто считал земную пищу несовместимой с раем. Подход св. Амвросия помог преодолеть все его затруднения: «даже те кажущиеся несообразности, прежде соблазнявшие меня в Писании, после того, как я услышал правдоподобные объяснения многих из них, стали казаться мне возвышенными таинствами» [48]. В пасхальную ночь 387 года Августин принял от Амвросия крещение и вскоре сам стал одним из активнейших работников на ниве христианского просвещения. В 388–389 годах Августин пишет трактаты против своих бывших единоверцев-манихеев, где полностью следует своему учителю. Рай для Августина тех лет – это не физическое место на карте мира, а альтернативный способ существования: «словом „рай“ обозначается счастливая жизнь». Райские деревья – это не растения с корой и ветками, а символы иного бытия: «духовные наслаждения обозначаются деревьями, приятными взору разума и пригодными в пищу, которая не является тленной и предназначена для питания счастливых душ» [49].
Рай молодого Августина – это не столовая и уж тем более не роддом. Там не может быть деторождения и половых различий. Мужчину и женщину, о сотворении которых идет речь в Книге Бытия, ранний Августин считал олицетворением души и тела, подобно тому, как св. Амвросий видел в них символическое обозначение ума и чувств. Заповедь «плодитесь и размножайтесь», обращенную к людям после их сотворения, Августин вслед за св. Амвросием интерпретировал аллегорически: при условии повиновения тела душе человек должен был наполнить землю «духовным потомством разумных и бессмертных наслаждений». Такой духовный рост, говорит Августин, «был обращен в плотское размножение после греха» [50] – то есть размножаться подобно животным люди стали только в падшем состоянии. Для раннего Августина, как и для греческих отцов Церкви, существует огромное различие между первоначальным творением и его последующим искаженным состоянием, в котором оно пребывает сейчас.
Но ближе к рубежу IV и V веков во взглядах Августина происходит резкая перемена. Его поздние сочинения как будто написаны другим человеком. Фактически можно говорить о двух Августинах: раннем и позднем. Книга итальянского исследователя Гаэтано Леттьери, посвященная перелому в богословии Августина, так и называется – L'altro Agostino («Другой Августин»). Возможно, причиной этого перелома явились оригенистские споры, начавшиеся в 390-х годах в Палестине по инициативе епископа Кипрского Епифания и затем раздутые епископом Александрийским Феофилом. Самым печально известным их эпизодом, пожалуй, явилась ссора Иеронима Стридонского – создателя Вульгаты, латинского перевода Библии, – и его бывшего друга и единомышленника Руфина. Иероним сам когда-то был симпатизантом Оригена, но под влиянием Епифания сделался его ярым критиком, тогда как Руфин остался верен Оригену.
«Жирная свинья» – это далеко не самый жесткий эпитет, которым Иероним наградил своего бывшего товарища. Августин состоял в переписке с Иеронимом начиная с 394 года и пристально следил за разгоравшимся спором. Накал страстей встревожил Августина не на шутку. В письме от 404 года к Иерониму он пишет: «Кто же теперь не станет бояться друга своего как будущего врага, если могло произойти между Иеронимом и Руфином то, что мы оплакиваем» [51]. В этом же 404 году в Константинополе происходит суд над архиепископом Иоанном Златоустом, привлекший немалое внимание церковного Запада. В числе множества надуманных обвинений, выдвинутых против Златоуста, значился и оригенизм. Иероним перевел с греческого на латынь полное оскорблений письмо Феофила Александрийского, главного борца с оригенистами, направленное против Златоуста, и нашел в нем даже «красоты стиля».
Но раз недругам удалось отправить в ссылку самого архиепископа Константинопольского, то у Августина, епископа африканского городка Гиппон, было еще больше поводов опасаться за свою будущность. Сильное влияние восточного богословия и пристрастие к аллегорической экзегезе делали Августина легкой мишенью для недоброжелателей, тем более что во многих отношениях он был куда ближе к богословию Оригена, чем Златоуст. Августину даже приписывали послание «О воплощении Слова к Януарию», которое в действительности представляет собой компиляцию из сочинений Оригена.
Может быть, чтобы вывести себя из-под удара, может, еще по какой-то неведомой причине – но факт есть факт – примерно в это самое время Августин разворачивается на 180 градусов и выступает с принципиально новым грубо материалистическим учением о первоначальном состоянии человека. Тем самым он перечеркивает все, чему научился от св. Амвросия. Этот переворот во взглядах был настолько силен, что на закате жизни Августину пришлось написать книгу «Пересмотры», чтобы разрешить недоумения, возникающие в связи с его ранними текстами.
Например, разбирая свое сочинение «О Нагорной проповеди» (393–396), где необходимость заботиться о пропитании понималась как следствие греха, Августин кается: «Я не принял во внимание, что телесное пропитание было дано даже первым людям в раю до того, как они, согрешив, навлекли на себя наказание в виде смерти. Поскольку они были бессмертны в теле еще не духовном… они прибегали к телесной пище» [52]. В «Пересмотрах» Августин ругает самого себя и за труд «Об истинной религии» (390), где утверждалось, что люди не имели бы супружеских и родительских отношений, «если бы природа наша, пребывая в заповедях и в подобии Богу, не впала в состояние настоящего повреждения» [53]. Августин заявляет о своем решительном несогласии с этой своей ранней
