пожив в раю, автоматически переносились бы на небо, подобно Еноху и Илье-пророку, и превращались бы в ангелов, не нуждающихся в пище и сексе. В представлении Августина взятие на небо можно сравнить с поездкой на лифте – в один прекрасный миг ты, минуя смерть, просто взмываешь вверх. «Почему же Адам и Ева не могли бы дать место своим преемникам не путем смерти, а путем перенесения (на небо), если бы они, живя праведно, безгрешно рождали детей?» [68] – вопрошает Августин. Вследствие преслушания люди лишились возможности безболезненной трансформации в духовных существ. Таким образом, жизнь ангелов на небесах, обещанная в воскресении (Мф. 22: 30), ранее никогда не была достоянием людей. Адам был изгнан из рая, так и не успев стать ангелом.
Отождествив людей в первозданном состоянии с падшим человечеством, Августин – считающийся отцом католического учения о первородном грехе и испорченности человеческой природы – по сути, радикально преуменьшил масштаб грехопадения. Да, епископ Гиппонский учил, что в результате греха люди стали одержимы похотью (concupiscentia), а их воля оказалась настолько испорченной, что без помощи благодати они не могут уверовать в Бога и стремиться к добру. Однако при всем при этом Августин настаивал, что грехопадение никак не отразилось на онтологическом статусе человека – грех не внес никаких мало-мальски существенных изменений ни в человеческое тело, ни в окружающий мир. Именно это утверждение перекочевало из поздних сочинений Августина в последующее западное богословие и затем предопределило успех теистического эволюционизма.
5. Как из Адама сделали питекантропа
Августин стал главным источником вдохновения для западной средневековой мысли. Все многоголосие патристической традиции заглушил голос одного-единственного отца Церкви с его специфическими мнениями. Если не считать Иоанна Скотта Эриугену, деятеля Каролингского возрождения IX века, то на Западе никто всерьез не пытался прислушаться к богословию Востока. Более того, Фома Аквинский не стеснялся открыто критиковать св. Григория Нисского и св. Иоанна Дамаскина за их отказ допустить половое размножение в раю. В «Сентенциях» Петра Ломбарда (XII век), которого называют отцом систематической католической теологии, Августин по количеству приведенных цитат в разы превосходит всех остальных отцов Церкви, вместе взятых. Именно с подачи Ломбарда августиновское учение о рае обросло дальнейшими натуралистическими подробностями.
В частности, Ломбарда занимал вопрос, какими должны были рождаться дети в раю – физически и интеллектуально развитыми или же беспомощными, как нынешние младенцы. У Евы утроба была столь же мала, как и у нынешних женщин, и из нее не могло выходить ничего крупнее среднестатистического новорожденного, рассуждает Ломбард. Следовательно, дети в раю развивались бы так же, как и дети падшего человека: «Посредством тех же законов, которые управляют человеческим размножением сейчас, они росли бы и прогрессировали в использовании частей тела, дожидаясь того возраста, в котором они будут способны говорить и ходить, как это происходит и с нами. Это составляет не дефект, но особенность естества» [69]. Сам вопрос Ломбарда о размерах матки применительно к обитателям рая показался бы греческим отцам Церкви абсурдным и кощунственным, как и его утверждение, что «в первоначальном состоянии человеческое тело было животным, то есть нуждающимся в пище» [70].
В XIII веке Фома Аквинский в «Сумме теологии» отточил августиновское учение о рае уже в мельчайших подробностях. Он отрицал какое-либо влияние грехопадения на человеческое естество: «грех не может ни прибавить, ни отнять то, что присуще человеку по природе» [71]. Чтобы ни у кого не осталось сомнений в тождественности состояния первозданных и нынешних людей, Фома уделял немало внимания физиологическим отправлениям в раю. Например, он указывал, что люди в раю спали и видели сны, а также испражнялись: «необходимость в выведении излишков существовала [и тогда], но это было расположено Богом так, чтобы быть приличествующим [тому] состоянию» [72]. Поскольку в раю было жарко, то человек в нем не мог не потеть – Фома говорит о «потере влажности под действием естественной высокой температуры» [73], что, по его мнению, компенсировалось поеданием сочной мякоти райских плодов. Если бы Фома был знаком с современным курсом физиологии, он бы без колебаний приписал райскому человеку хромосомы, кишечные ворсинки и анальный сфинктер. Помимо способности произвольно шевелить половыми органами, о которой писал Августин, люди, по предположению Фомы, до грехопадения имели возможность выбирать пол будущего ребенка: «поскольку тогда тело было подчинено душе, потому мог бы зачаться ребенок того пола, какой бы родители просто пожелали» [74]. (Если это так, то, пожалуй, генетические манипуляции с зародышами, против которых возражает Ватикан, в реальности приближают нас к райскому состоянию.)
По мысли греческих отцов Церкви, человек исходно был равен ангелам, тогда как в понимании «ангелического доктора» (так потомки называли Фому) он был равен животным: «порождение посредством соития столь же естественно для человека в силу его животной жизни, которой… он обладал и до греха, сколь естественно оно для других совершенных животных, о чем свидетельствуют нам их телесные члены». Проведение таких параллелей было совершенно немыслимо для св. Григория Нисского и других богословов Востока, которые брезгливо отзывались обо всем, что роднит людей с животными, – по их мнению, в скотоподобие человека вверг грех, исказивший его истинную природу. Во включенности человека в организменную жизнь святоотеческая мысль видела аномалию, отклонение от Богом установленного порядка вещей.
Также, например, отцы Церкви Востока рассматривали хищничество как признак падшести всей твари – Фома же считал, что оно присутствовало в мире уже с самого начала: «природа животных не была изменена вследствие человеческого греха, и потому невозможно вообразить, чтобы такие плотоядные хищники, как лев или сокол, в то время [мирно] пощипывали траву». Еп. Василий (Родзянко) справедливо отмечает: «Фома Аквинат „закрепил“ наш падший мир философией Аристотеля как тождественный сотворенному Богом миру вначале и сразу же оказавшийся под действием предопределенных законов природы» [75].
Фома доходит до того, что переносит в рай даже социально-политические отношения, свойственные современному человечеству. Раз человек по природе – существо политическое, то государственная власть должна была существовать до грехопадения: «общественная жизнь многих людей может протекать только под руководством кого-то одного, который бы заботился об общественном благе… Такое господство одного человека над другим могло существовать и в состоянии невинности» [76]. Опять же, богословию Востока, которое говорит о падшести человеческой природы, подобный подход чужд. Так, по словам св. Иоанна Златоуста, необходимость в государстве создал грех: «вследствие нашей испорченности оказалась нужною власть» [77].
Сыграв решающую роль в развитии схоластического богословия, доктрины позднего Августина во многом предопределили и идейное содержание
