«Так ясно все и так несложно…»
Так ясно все и так несложно:
Трудись и все спеши домой
И все тащи, как зверь берложный
Иль праотец косматый мой.
Из края в край корежь, ворочай
И не считай часы и дни,
И только ночью, только ночью
Опомнись, вспомни и вздохни.
За день-деньской, такой же мелкий,
Как все, устанешь, а не спишь,
И видишь: вытянулись стрелки
Недвижно усиками в тишь.
И жизнь вся кажется ошибкой:
Из мглы идешь, уходишь в мглу,
Не знаешь сам, когда же зыбку
Любовь подвесила в углу.
И все простишь, всему поверишь,
Найдешь разгадку и конец —
Сплелись три ветви, и теперь уж
Ты — мать, а я… а я — отец…
И уж не больно и не жутко,
Что за плечами столько лет:
Что на висках ложится след,
Как бодрый снег по первопутку.
<1923>
Поутру нелады и ссоры
И неумытое лицо…
Ох, как же закатилось скоро
В лазью мышиную кольцо!..
В ту ночь, как первый раз ушла ты,
Всю ночь была такая тишь…
Играли по углам мышата,
Всю ночь точила угол мышь…
Зачем оставила ты память —
На подоконнике кольцо,
Где за домашними цветами
Ты, плача, прятала лицо?..
Колечко укатил мышонок…
В колечке камушек — любовь…
В ту ночь был месяц чист и тонок,
Как на лице влюбленном бровь…
С тех пор слеза едка, как щелок,
Угрюм и непривычен смех…
И выцвел над кроватью полог,
И вылинял на шубке мех…
Ах эта шубка… шубка эта —
Какая-то… такая боль…
И платье розовое где-то
На дне сундучном точит моль…
Есть у меня трава от моли
И верный на мышей запрет…
А вот от этой лютой боли
Ни трав, ни заговора нет…
Зачем оставила ты память —
На подконнике кольцо,
Где, часто плача, за цветами
Ты горько прятала лицо…
Виной всему не мышь, не мышь ли…
Иль сам и впрямь я виноват…
В ту ночь и тишь мы оба вышли,
И не вернулась ты назад…
С тех пор, как ночь, стоит у елки
И смотрит месяц на крыльцо…
И, словно тонкий луч, из щелки
Переливается кольцо…
<1922,1927>
«Стал голос хриплый, волос грубый…»
Стал голос хриплый, волос грубый
И грузны руки, как кряжи,
А у тебя все те же губы
И за ресницей — как во ржи.
От этой непосильной лямки
Уж еле переводишь дух,
А тут в глазах играют ямки,
И в ямках золотится пух.
И так завидно, что улыбка
Не сходит с твоего лица,
Когда ты клонишься над зыбкой,
Поешь в полутени светца.
И будешь петь ты так же нежно,
Какая б ни пришла гроза:
За пологом пророс подснежник,
Цветут душистые глаза!..
<1922>
«Пылает за окном звезда…»
Пылает за окном звезда,
Мигает огоньком лампада.
Так, значит, суждено и надо,
Что стала горечью отрада,
Ушедшая невесть куда.
Над колыбелью тихий свет
И как не твой припев баюнный.
И снег, и звезды — лисий след,
И месяц золотой и юный,
Ни дней не знающий, не лет.
И жаль и больно мне вспугнуть
С бровей знакомую излуку
И взять, как прежде, в руки руку:
Прости ты мне земную муку,
Земную ж радость не забудь!
Звезда — в окне, в углу — лампада,
И в колыбели — синий свет,
Поутру — стол и табурет.
Так, значит, суждено и — нет:
Иного счастья и не надо!..
<1922>
«У меня в избенке тесной…»
У меня в избенке тесной
Пес лохматый гложет кость.
Я ж пою со страху песню,
Что придет чудесный гость.
Верба шапку ниже клонит,
За прясло выходит ель.
За рекой к вечерне звонят,
За рекой поет свирель.
Да пройдет он только мимо,
В окна стукнет только раз
В одинокий, в нелюдимый,
В огневой вечерний час.
Не войдет он, не прогонит
Непозванную беду —
Только на ходу уронит
Под окно мое звезду.
От звезды свечу затеплю,
За вечерье сяду с ней:
И вода ли, песня, хлеб ли
Станут слаже и вкусней.
Буду я сидеть за свечкой;
Вспоминать и не жалеть.
Будет петь сверчок за печкой,
И в избе моей светлеть.
Посветлеет моя хата,
Потеплеет мой кафтан,
И не страсть, что пес лохматый
Воет у ворот в туман.
<1922,1923>
«Люблю свой незатейный жребий…»
Люблю свой незатейный жребий
И хутор с лугом и леском,
Зарю за изгородью в небе,
Заботу о едином хлебе,
Хоть жив и не одним куском…
Кормить семью и для скотины
Косить по зарослям ковыль, —
Здорового лелеять сына,
Надежный к старости костыль…
Мое хозяйство и усадьба —
Как крепко скрученная нить.
Хоть хлопотливо, как на свадьбе,
Где нужно всех кормить, поить.
Под вечер — словно безголовый,
Но, как в заутреню, встаешь,
Когда у опуши еловой
По пару надо сеять рожь…
За хлопотливою обедней
В поклонах снова целый день,
И не заметишь, как соседний
Опять встуманится плетень.
В нераспоясанной рубахе
Заснешь кой-как, и сонный слух
Чуть ловит, как воркует вяхирь,
Чернополосный, нивный дух.
И вот на жестком изголовьи
И спится, может, так тебе,
Что налит до краев любовью,
Заботой о судьбе коровьей,
Как и о собственной судьбе…
<1922,1927>
«Ступает тишь, как сторож у ворот…»
Ступает тишь, как сторож у ворот,
Не шелохнет ни листика, ни ветки,
Лишь дочка чернокосая соседки,
Как птица полуночная, поет.
О чем, Айше, так грустно ты поешь?
Мне чуждо дикое твое наречье,
Ты с моря, я с далекого поречья.
Тебя — волна, меня вскормила рожь.
Но не забудь, пока поет в душе,
Во мне самом, баюн сладкоголосый,
Чужой весны, камиистого откоса
И песенки тоскующей Айше.
<1921>
«Опять, опять родная деревенька…»
Опять, опять родная деревенька,
Коса и плуг, скрипун-отец и мать;
Не знаешь сам, пройдет в работе день как,
И рано лень как поутру вставать.
Гляжу в окно за дымчатые прясла
И глаз от полусонья не протру;
Река дымит, и розовое масло
Поверх воды лоснится поутру.
Уж младший брат в сарае сани чинит,
За летний зной обсохли переда,
И, словно пена в мельничной плотине,
Над ним журчит отцова борода:
«Немного седнясь только хлеба снимем,
А надо бы тебя — пора! — женить».
И смотрит вдаль: за садом в синем-синем
С гусиным криком оборвалась нить.
В уме считает, сколько ржи и жита,
И загибает пальцы у руки,
А яблони из рукавов расшитых
За изгородку кажут кулаки.
«Дорога, видно, на зиму захрясла,
Как раз Покров-то встретим на снегу».
Гляжу в окно — за дымчатые прясла
И долго оторваться не могу.
<1922>
«Улюсь, Улюсь, лесная речка…»
Улюсь, Улюсь, лесная речка,
Ты увела меня в леса
С одной веревочной уздечкой,
С луконцем звонкого овса.
Вчера коня ловил-ловил я:
Хотел с полос возить снопы —
И вот набрал по чернобылью
На невозвратные тропы.
Меж кочек шуркнули дорожки.
И я один и не боюсь.
Ой, сколько пьяники, морошки
По мху разбросила Улюсь.
И словно манит тонкой кистью
Черемухи росяный куст,
И слышится мне шорох листьев
И шепот человечьих уст:
Останься здесь, сбери бруснику,
Малину в сумку собери
Да помолись златому лику
Неугасающей зари.
Здесь на тебя былые предки
Глядят, склонивши седины,
И в думы их вплелися ветки
И в быль несгаданные сны.
Здесь до зари у тихой речки
Горит всю ночь звезда-огонь,
А для твоей простой уздечки
Пасется золотистый конь.
Здесь сквозь туман синеют села,
Пылает призрачная Русь.
Останься ж здесь в плену веселом,
В лесу у голубой Улюсь.
<1922>
«Земная светлая моя отрада…»