«Улюсь, Улюсь, лесная речка…»
Улюсь, Улюсь, лесная речка,
Ты увела меня в леса
С одной веревочной уздечкой,
С луконцем звонкого овса.
Вчера коня ловил-ловил я:
Хотел с полос возить снопы —
И вот набрал по чернобылью
На невозвратные тропы.
Меж кочек шуркнули дорожки.
И я один и не боюсь.
Ой, сколько пьяники, морошки
По мху разбросила Улюсь.
И словно манит тонкой кистью
Черемухи росяный куст,
И слышится мне шорох листьев
И шепот человечьих уст:
Останься здесь, сбери бруснику,
Малину в сумку собери
Да помолись златому лику
Неугасающей зари.
Здесь на тебя былые предки
Глядят, склонивши седины,
И в думы их вплелися ветки
И в быль несгаданные сны.
Здесь до зари у тихой речки
Горит всю ночь звезда-огонь,
А для твоей простой уздечки
Пасется золотистый конь.
Здесь сквозь туман синеют села,
Пылает призрачная Русь.
Останься ж здесь в плену веселом,
В лесу у голубой Улюсь.
<1922>
«Земная светлая моя отрада…»
Земная светлая моя отрада,
О птица золотая — песнь,
Мне ничего, уж ничего не надо,
Не надо и того, что есть.
Мне лишь бы петь да жить, любя и веря,
Лелея в сердце грусть и дрожь,
Что с птицы облетевшие жар-перья
Ты не поднимешь, не найдешь.
И что с тоской ты побредешь к другому
Искать обманчивый удел,
А мне бы лишь на горький след у дома
С полнеба месяц голубел:
Ведь так же будут плыть туманы за ограду,
А яблонные платья цвесть, —
Ах, милый друг, мне ничего не надо,
Не надо и того, что есть…
<1922–1923>
«Устать в заботе каждодневной…»
Устать в заботе каждодневной
И все ж не знать, как завтра быть,
Трудней все и труднее жить,
Уехать бы назад, в деревню…
Никак тут не привыкнешь к людям
А рад привыкнуть, рад бы, рад…
А хлеб уж как-нибудь добудем:
Живут же вон отец и брат!
Привыкнешь тут без горя плакать,
Без неудач искать крючок.
Вот только жив ли рог, собака
Да есть ли за трубой сверчок…
В людях, а стал сам нелюдимый
И непохожий на себя…
Идешь, — и все проходят мимо
Так: без любви и не любя…
Иной вдруг обернется гневно
И так тебе посмотрит вслед,
Что помнить будешь много лет:
Уехать бы назад в деревню!..
<1922>
«Мне говорила мать, что в розовой сорочке…»
Мне говорила мать, что в розовой сорочке
Багряною зарей родился я на свет,
А я живу лишь от строки до строчки,
И радости иной мне в этой жизни нет…
И часто я брожу один тревожной тенью,
И счастлив я отдать все за единый звук, —
Люблю я трепетное, светлое сплетенье
Незримых и неуловимых рук…
Не верь же, друг, не верь ты мне, не верь мне,
Хотя я без тебя и дня не проживу:
Струится жизнь, как на заре вечерней
С земли туман струится в синеву!
Но верь мне: не обман в заплечном узелочке —
Чудесный талисман от злых невзгод и бед:
Ведь говорила мать, что в розовой сорочке
Багряною зарей родился я на свет.
<1922>
В тумане хижина моя,
И смотрят звезды строго,
И рдеет тонкая ладья
У моего порога.
Ах, что уносишь ты — беду
Иль юность веешь дымкой?
Уж не с того ли я бреду
На людях невидимкой?
И может было, может нет,
Я ждать и плакать бросил,
И сладок мне вечерний свет
И след от тихих весел, —
Вечерний свет, туманный круг,
И парус твой рыбачий —
Чудесный гость, безвестный друг,
Недуг любви ребячьей!..
<1921>
«Ты умирать сбираешься так скоро…»
Ты умирать сбираешься так скоро,
И я с тревогой слушаю тебя.
Страшусь я смерти, как ночного вора,
Во всех, во всем златую жизнь любя.
И жду я, — вот в ночи придет громила
С отмычкою от тела и души,
И смеркнет облик дорогой и милый,
И я остануся один в тиши.
Меж тем, глянь, утром против на погосте,
Как в молоке, в цвету плывут кусты,
И гонят из-за них лихую гостью
Руками распростертыми кресты.
<1922>
«Родился я и жил поэтом…»
Родился я и жил поэтом,
А жизнь поэта — страх и боль,—
Любовь и боль, но и не в этом
Поэзии и жизни соль…
Пройдет все это и — в сторонку…
Но вот уж мне за тридцать лет —
Под кровлей: новый голос, звонкий,
Такой же, как и я — поэт —
Тепло укрытый и одетый,
Немного неуклюж, раскос,
И столько в нем разлито света
И светлых беспричинных слез!
Светец и зыбка, и чрезмерный
Горластый, непосильный плач, —
Залог единственный и верный
Тревог, удач и неудач.
И милы желтые пеленки,
Баюканье и звонкий крик:
В них, как и в рукописи тонкой,
Заложен новой жизни лик.
<1923>
«В багровом полыме осины…»
В багровом полыме осины,
Березы в золотом зною…
Но стороны своей лосиной
Я первый раз не узнаю…
Деревня прежняя: Дубровки,
Отцовский хутор, палисад,
За палисадом, как в обновки,
Под осень вырядился сад…
Отец и мать за хлопотнею,
Всегда нехваток, недосуг…
И виснет вышивкой цветною
В окне околица и луг…
В лугу, как на рубашке проймы,
Река-бочажница вдали…
В трубу серебряную с поймы
По зорям трубят журавли…
Идет, как прежде, все по чину,
Как заведено много лет…
Лишь вместо лампы и лучины
Пылает небывалый свет.
У окон столб, с него на провод
Струится яблочкин огонь…
…И кажется: к столбу за повод
Изба привязана, как конь!..
Солома — грива… жерди — сбруя.
Все тот же мерин… тот же воз…
Вот только в сторону другую
У коновязи след колес…
<1925>
«Осень! Осень! Стынет роща зябко…»
Осень! Осень! Стынет роща зябко.
Как кудель, с реки пушится пар.
И закинул чучельную шапку —
Серый облак ветер на стожар.
Спряталось за ним златое солнце,
И в полях бредет сугорбый день,
И в деревне с злого самогонца
Виснет злая ругань на плетень.
И с утра кого-то жалко-жалко…
Кто ль погиб, кого ль собрали в гроб?
Плачет мать; отец шугает палкой
Галок с копен, хмуря жутко лоб.
Встретит, и улыбка не забрезжит —
Стать ли улыбаться мужику?
Он с улыбкой лишь скотину режет
Да порой подходит к кабаку.
Да еще, когда храпят полати
(То ль во сне, а может, с пьяных глаз),
Разойдутся стены в тесной хате,
Брызнет светом тараканий паз,
Всхлопнут крылья обветшалой крыши,
Уносясь в неведомый полет…
А к утру заноет сердце лише,
И падет на речку первый лед.
<1924>
«Юность — питье солодовое…»
Юность — питье солодовое,
Без опохмелки — дурман.
Поле, калитка садовая…
Месяц да белый туман…
Только узнаешь по времени, —
Горек и короток век —
Выпадет проседь на темени,
Вывалит по полю снег.
Годы, как воды с околицы,
Дни, как с горы полоза,
Щеки щетиною колются,
Лезет щетина в глаза.
И не смекнешь, как под ношею
К осени сгорбится сад,
Как из гнезда пред порошею
Выведешь в поле лисят.
Только узнаешь по времени, —
Горек и короток век.
Не разгадаешь: зачем они,
Реки, стекают из рек, —
Воды сбегают с околицы,
Ходят подоконьем дни,
Теплит заря-богомолица
В вечери, в утре огни?
Только узнаешь по осени, —
Был ты и есть ты, как тут!
Были друзья, да небось они
В белесь да темь не пойдут.
Скрипнет вот вечер калиткою,
Шукнет вот ночь у ворот,—
Выбежишь: облак каликою
По полю, сгорбясь, идет.
Выпьешь тут ковшик до донышка,
Стукнешь тут в донышко раз,
И не покажет уж глаз
Месяц — цыганское солнышко.
<1923,1927>
«Стих ветер, заря уж погасла…»
