Единственный оксфордский роман после «Брайдсхеда», имевший успех не только в Британии, но и за ее пределами, написан испанцем Хавьером Мариасом. «Все души» (1989) – книгу, в которой писатель играет с оксфордскими клише и штампами жанра, – можно считать постмодернистским продолжением «Зулейки Добсон». Молодой испанец, приглашенный преподавать в университете, влюбляется в жену коллеги. Картины из жизни оксфордских донов, увиденные и описанные этим Дон Жуаном, пронизаны прелестью взгляда со стороны, а по остроте не уступают афоризмам Оскара Уайльда. Хавьер Мариас иронически деконструирует оксфордский миф, превращая его в бурлеск. Но очарование остается, как в цирке, и почти через полтора десятка лет следует продолжение: «Твое лицо завтра» (2002).
«Тому, кто не злословит или хотя бы не говорит с подтекстом, суждено здесь жить в той же изоляции, в том же пренебрежении со стороны остальных, что и представителю всякого учебного заведения, за исключением Кембриджа или самого Оксфорда». По мнению Мариаса, у прообразов его персонажей гениально развиты специфические местные способности к сплетням и шпионажу. Не случайно из этого же учебного заведения вышел Джон Ле Карре. В романе «Идеальный шпион» (1986) он описывает становление двойного агента Магнуса Пима. Начало его карьере было положено именно в Оксфорде, где он шпионил за социалистами и марксистами. Впрочем, точно так же в 1950-е в Линкольн-колледже начинал Ле Карре. В действительности, однако, родиной шпионов оказался Кембридж, а вовсе не Оксфорд. И вообще Оксфорд – родина детективов, а вовсе не шпионских романов.
В 1935 году Дороти Л. Сэйерс написала классический университетский детектив – «Вечер выпускников». Главная его героиня, писательница Харриэт Вейн, приехала в свой бывший колледж на встречу выпускников Gaudy Night (ежегодный обед в честь бывших студентов) – так по-английски называется этот роман, в котором впервые освещаются проблемы студентов женского пола, разумеется, не в ущерб расследованию. Моделью выдуманного Шрусбери-колледжа служил Сомервилл, в те времена еще чисто женский колледж, где училась Дороти Л. Сэйерс. Стремясь поупражняться в искусстве дедукции (ну и ради гонорара, конечно), дочь англиканского священника берется за расследование. Впрочем, объяснение, вина и расплата для писательницы важнее, чем действие.
В первом же ее романе – «Чье тело?» (1923) – выведен детектив-любитель благородного происхождения лорд Питер Уимзи, выпускник Баллиол-колледжа. Через двенадцать романов, в «Испорченном медовом месяце» (1937), ему выпала честь сочетаться браком с Хэрриэтт Вейн – разумеется, свадьба состоялась в Оксфорде. Последний роман об Уимзи, «Престолы и господства», который Дороти Л. Сэйерс забросила в 1936 году, написав всего шесть глав, в 1998 году все же увидел свет – его довела до конца Джилл Пейтон Уолш, писательница, которая, прочитав в юношестве Gaudy Night, загорелась настолько, что поставила на кон все, только бы поступить в Оксфорд.
В XX веке университетский детектив превратился в весьма прибыльный подвид оксфордского романа. Очередным классическим образчиком жанра стал роман «Смерть в президентской квартире» (1936), написанный Дж. И. М. Стюартом, впоследствии профессором Крайст-Черч-колледжа. Наряду с исследованиями о Шекспире, Джойсе и прочих почтенный дон под псевдонимом Майкл Иннес написал около пятидесяти романов, и действие многих из них происходит в Оксфорде. Его инспектор Эпплбай – прожженный циник, лишенный иллюзий до крайней степени, какая возможна лишь в Оксфорде. Лирик Сесил Дэй-Льюис, профессор поэзии в Оксфорде и «придворный поэт» (несмотря на юношеские симпатии к коммунистам), тоже опубликовал около двадцати детективных романов под псевдонимом Николас Блейк. По самому известному из них Клод Шаброль в 1969 году снял фильм: «Пусть зверь умрет». И уж кто бы мог подумать, что даже органист церкви Св. Джона Роберт Монтгомери в свободное время пишет криминальные романы под псевдонимом Эдмунд Криспин? Его детектив-любитель Джервиз Фен, профессор английской литературы в Оксфорде, – весьма характерный представитель академической школы расследований.
Нигде вы не найдете преступлений изысканней, донов хитрее, а следователя начитаннее, чем в оксфордском детективе – ведь именно в Оксфорде интеллект убивает. Одни рассказывают об убийствах xiii века (Иен Морсон), другие – о преступлениях конца 1960-х, когда здесь учился Билл Клинтон (Аарон Х. Баркен). Иен Пирс написал эзотерический триллер, разворачивающийся в академической среде Нью-колледжа в 1663 году – «Перст указующий» (1997). Давно уже разнообразят сцену женские детективы: от «Оксфордской крови» леди Антонии Фрэзер (1985) до оксфордских триллеров Вероники Столлвуд. А желающие подробнее изучить академически-криминальное избирательное сродство могут посетить ежегодную конференцию «Тайна и преступление» в колледже Св. Хильды, где училась известная писательница криминального жанра Вэл Макдермид.
Впрочем, самые популярные оксфордские детективы всех времен и народов пишет выпускник Кембриджа Колин Декстер. С 1966 года он живет в Оксфорде, и многие годы был членом экзаменационной комиссии университета – опыт, использованный в романе «Безмолвный мир Николаса Куинна» (1977). Куинна там отравили, подсыпав цианистого калия в шерри, за то, что он хотел воспрепятствовать прибыльной сделке: разглашению экзаменационных вопросов. По-византийски запутанные романы Декстера становятся бестселлерами, их экранизации имеют успех повсюду в мире во многом благодаря главному персонажу – инспектору Морсу. По ту сторону Брайдсхеда описывается и повседневная городская жизнь: окраинные кварталы; пивные, вплоть до Вудстока – площадки своеобразного туризма по местам преступления: «Это оксфордское преступление, и нужен житель Оксфорда, чтобы его раскрыть». Как сообщил мне (весьма прочувствованно) Колин Декстер, он несет ответственность за восемьдесят одно убийство в этом славном городе и среди его жертв – три ректора: «Думаю, я превратил этот город в мировую столицу убийств». На самом же деле за последние сорок лет в университетских колледжах произошло всего два убийства.
Там, где сияет «Свет мира»: искусство в Оксфорде
Сегодня я был в Оксфорде – там, где все юные лорды и раджи огромной воронкой всасывают знания. Невероятный музей для учащихся, музей, в котором хочется остаться на год, чтобы со вкусом исследовать все эти древности.
Оскар Кокошка (1928)
Оксфорд – город книг, слов и словарей, мир понятий и абстракций. Изображения, как мне поначалу казалось, ведут в этом царстве рассудка скорее метафорическое существование: они вторичны, подобно теням в платоновских пещерах. Правда, здесь есть Эшмоловский музей, собравший все, что радует глаз. Остальное, думал я, – архитектура, и уж тут грех жаловаться. Потом я стал ходить по колледжам, заглядывая в библиотеки, столовые, часовни… Повсюду картины, бюсты, статуи, скульптуры из мрамора и бронзы, витражи, резное дерево, как будто каждый колледж – сам по себе музей.
От средневековых миниатюр Бодлианской библиотеки до портретного изображения Билла Клинтона работы Рональда Б. Китая в Юниверсити-колледже – все свидетельствует о том, что Оксфорд – еще и город изображений. Они рассыпаны по городу, скрыты в преподавательских гостиных и доступны отнюдь не всем и не всегда. Начнем с того, что имеется в открытом доступе, – к примеру, с Эксетер-колледжа. В викторианских сумерках часовни сияет «Вифлеемская звезда», картина прерафаэлитской мощи, гобелен, вытканный по наброску Эдварда Бёрн-Джонса (1887). Трое ткачей на протяжении двух с лишним лет работали над этим монументальным творением: исполненные радости подчеркнуто удлиненные фигуры среди лилий, роз и нарциссов, как на флорентийском цветочном гобелене раннего Ренессанса. Первый большой заказ фирмы Морис & Co, со временем сделавшийся самым популярным настенным панно религиозного содержания, ныне существует в десяти вариантах, но в часовне он хронологически самый первый.
Уильям Моррис и Эдвард Бёрн-Джонс познакомились в Эксетер-колледже, куда поступили в 1853 году изучать теологию. Оба хотели быть священниками, а стали сторонниками Оксфордского движения. Но Моррис по прозвищу Топси, характеризуемый наставником как «весьма неотесанный и необразованный молодой человек, не проявляющий особого литературного вкуса и способностей», вскоре увлекся Джоном Рёскином и апофеозом готики, отдав ему явное предпочтение перед реформами кардинала Ньюмена – так же как и его друг из Бирмингема. В Оксфорде Бёрн-Джонс впервые переживал средневековые мистерии, на всю жизнь вдохновившие его как художника.
«В упоенье возвращался я пешком вдоль реки… И видел внутренним взором картины давно минувших дней: аббатство, длинные процессии верующих, крестные знамена, платья хористов, епископские жезлы, воодушевленных рыцарей и дам по берегам реки, соколиную охоту, роскошь золотого века… Не могу вспомнить, чтобы хоть когда-нибудь впоследствии мне довелось пережить столь же несказанное посещение иного мира, интенсивность которого причиняла мне столь сильную боль, что, казалось, голова моя вот-вот расколется», – записал в 1854 году Эдвард Бёрн-Джонс в дневнике после посещения развалин аббатства Годстоу.
