В том же году друзья заприметили у одного галериста с Хай-стрит картину, наилучшим образом отвечавшую их эстетическим и религиозным идеалам, – «Возвращение голубя к ковчегу» Джона Эверетта Милле. Картина принадлежала директору университетской типографии Томасу Комбе, в собрании которого друзья впервые увидели также произведения Хольмана Ханта, Данте Габриэля Россетти и других прерафаэлитов. Два года спустя, встретившись с Россетти, они полностью посвятили себя искусству. Моррис стал движущей силой движения Arts & Crafts, а Бёрн-Джонс – одним из самых загадочных символистов.
В 1857 году они вернулись туда, где учились. Россетти предложил знаменитому дискуссионному клубу «Оксфорд-Юнион» цикл настенных росписей для нового зала дебатов и хотел непременно воплотить свой замысел в жизнь вместе с друзьями-художниками: серию сцен из легенд о короле Артуре, это героико-патриотическое ядро викторианской рыцарской романтики. Однако совместное творение прерафаэлитов с их избытком энтузиазма и недостатком опыта весьма скоро поблекло на плохо оштукатуренной кирпичной стене и почти выцвело, ныне напоминая прекрасное привидение. Последующие попытки Морриса вдохнуть цвет в творение дилетантов не помогли, как и недавние реставрационные работы.
В том же 1857 году Россетти и Бёрн-Джонс встретились в Оксфордском театре с молодой женщиной, чью болезненную красоту Бернард Шоу охарактеризовал так: «Будто она только что встала из египетской гробницы в Луксоре». Джейн Бёрден, дочь конюха, оказалась идеальной моделью для прерафаэлитов. Россетти стал ее невротическим любовником, Уильям Моррис – нелюбимым мужем. На свадьбу, состоявшуюся в 1858 году в оксфордской церкви Св. Михаила, Бёрн-Джонс подарил им шкаф, расписанный сценами из чосеровского «Рассказа аббатисы». Моделью Марии послужила Джейн; впрочем, ангелы тоже казались благочестивыми перерождениями этой роковой женщины. В правом нижнем углу художник расположил портрет Чосера, чьи книги сопровождали друзей по жизни, начиная с совместного чтения в Эксетер-колледже и до одного из самых прекрасных произведений книжного искусства xix века – Келмскоттского издания Чосера 1896 года с иллюстрациями Бёрн-Джонса, которое Моррис отпечатал на ручном станке.
Сегодня этот свадебный шкаф – один из ярчайших экспонатов зала прерафаэлитов в Эшмоловском музее в окружении картин из собрания печатника Томаса Комбе. Будучи сторонником Оксфордского движения, он с энтузиазмом приветствовал и обновляющее течение прерафаэлитов. И, похоже, именно в картине Хольмана Ханта «Свет мира», приобретенной Комбе в год написания (1853), воплотилось для него эстетическое откровение новой веры. В утренних сумерках Христос с фонарем в руке стучится в запертую дверь, возле которой все заросло сорняками. Картина Ханта тиражировалась миллионами экземпляров и превратилась в средоточие викторианской духовности, в икону эпохи, пропитанную символизмом, исполненную чувства и гиперреалистических деталей, тяжелых и сладких, как сливовый пудинг. Я помню эту картину с тех времен, когда меня готовили к причастию; позднее я встречал ее у старьевщиков в виде гравюр в старых рамах, пока в конце концов не увидел оригинал в Оксфорде. Вдова Комбе передала картину Кибл-колледжу, и в его часовне построили специальный боковой придел для самого популярного духовного изображения Англо-католической церкви. Колледж, тогда уже испытывавший финансовые затруднения, за шесть пенсов позволял посетителям любоваться виртуозной игрой света, однако художник, узнав об этом, пришел в такую ярость, что в 1900 году написал копию и подарил собору Св. Павла. С тех пор Оксфорд потерял монополию и на этот «Свет мира».
В университетских часовнях религиозное искусство прерафаэлитов вполне на месте. Нигде в мире не удастся проследить развитие их витражного искусства полнее, чем в Оксфорде. В 1858 году Эдвард Бёрн-Джонс сделал эскиз первого церковного окна для собора Крайст-Черч: шестнадцать сцен из жизни Св. Фридесвиды. Сияющая, очень высокой плотности средневековая мозаика с динамичными фигурами, тогда еще мало походившими на статуи (в отличие от более поздних его работ, где линии сделались более стилизованными и простыми, формы – более четкими, а цвета – гораздо более скромными). Бёрн-Джонс создал пять витражей для собора Крайст-Черч, последний – в 1878 году: Св. Катарина с чертами Эдит Лидделл, умершей в юности сестры кэрролловской Алисы. Напротив нее играет на шарманке Св. Цецилия, покровительница музыки; бумажные эскизы сопровождающих их ангелов в 1940-е годы продавались на аукционе Christie’s по пять фунтов каждый.
С тех пор как в 1861 году Уильям Моррис основал в Лондоне свою первую фирму, Бёрн-Джонс работал вместе с ним. Их первый витраж для колледжа – восточное окно часовни Сент-Эдмунд-холла: распятие (1865); последняя совместная работа – окна часовни Манчестер-колледжа (1893–1896), истинный луч света в сердце традиционной викторианской архитектуры. На южной стене – несколько аллегорических фигур Христовых добродетелей, напротив – «Шесть дней Творения»: ангелы в темно-красных одеждах, в руках у них голубая планета, магические сферы творения со словами Дид ро: «Дайте Богу больше пространства». Моделью для ангелов служила Мэй Моррис, дочь художника. Никто другой ни в Англии, ни даже на континенте не умел тогда делать столь изумительных витражей, как Моррис & Co. А ведь и самой техникой, и глубоким чувством материала Уильям Моррис был обязан наглядным урокам, полученным в Оксфорде: «Окну Томаса Беккета» (ок. 1340) в соборе Крайст-Черч, «Окну Лилий» в церкви Св. Михаила (xv в.) и особенно витражам в часовне Мертон-колледжа (1289).
Не нужно быть специалистом, чтобы поддаться очарованию расцвеченных окон, и для этого нет места лучше, чем Оксфорд. Вот что появилось там лишь в 1622–1641 годах: исполненные библейской радости бытия витражи с элементами фламандского маньеризма, созданные двумя художниками ван Лин из Эмдена – Бернардом и Абрахамом. Старший, Бернард, занимался часовнями Уодхэм-колледжа и Линкольн-колледжа; его брат (или кузен) Абрахам работал в часовнях Куинс-колледжа, Баллиол-колледжа, Юниверсити-колледжа и Крайст-Черч-колледжа. В соборе Крайст-Черч вы найдете мой самый любимый витраж этих мастеров: монументальное изображение Ионы на фоне Ниневии.
Около 1632 года, еще до начала гражданской войны, когда пуритане Кромвеля убрали из храмов Божьих все, что услаждало взор, лондонский ювелир Ричард Гринбери создал несколько гризайлевых витражей для Магдален-колледжа – фигуры святых, епископов и королей в полный рост. Краски цвета сепии окрашивают вестибюль часовни в теплые кофейные тона. Самый большой витраж западного окна, «Страшный суд», перед войной (в 1939-м) был помещен в безопасное место и установлен обратно лишь в 1996 году. Падение в ад, Вознесение на небеса, ангелы с трубами, Христос на радуге, а ниже, на фарфоровой табличке, надпись, напоминающая об удивительной любви, начавшейся здесь. Двое бывших студентов, Минни Макмиллан и Джон из Калифорнии, финансировали реставрацию окна «в благодарность за брак, заключенный в этой часовне в Иванов день 1975 года». Счастье и стекло порой бывают долговечны.
А вот в современной живописи по стеклу Оксфорду не очень везет, и не только с Марком Шагалом, но и с Джоном Пайпером. Английский художник сделал наброски пяти абстрактных композиций для часовни Наффилд-колледжа (1961); самое прелестное из его окон ныне можно увидеть в норманнской церкви в Иффли. Животные возвещают о рождении Иисуса Христа латинскими изречениями: «Христос родился!» – кричит Петух, устроившийся на верхушке Древа Жизни. «Когда? Когда?» – крякает Утка. «Нынче ночью», – отвечает Ворона с соседней ветки. «Где? Где?» – спрашивает Сова. «В Вифле-еме! В Вифле-е-ме!» – блеет под деревом Овца.
Зверинец расписного стекла, в звукоподражании не менее виртуозный, чем в яркости красок, – самое поэтичное и радостное из известных мне изображение Рождества Христова (эскиз 1982 года, витраж выполнен Дэвидом Уосли после смерти Пайпера в 1995 году).
Художников тянуло в Оксфорд всегда, задолго до того, как «грезящие шпили» в живописном изображении заполонили открытки. В 1669 году Дэвид Логган, художник из Данцига, был назначен университетским гравером. Его городские пейзажи из серии офортов «Оксфорд в иллюстрациях» (1675) воспроизводят город и колледжи с фотографической точностью. Жанровые художники и карикатуристы тоже находили в Оксфорде множество сюжетов: от кучеров до донов, которых особенно любил изображать Томас Роулендсон: пьянство и копуляции в обществе академиков георгианской эпохи. Более семидесяти видов Оксфорда маслом, акварелью, в технике офорта оставил один только вездесущий Уильям Тёрнер.
На протяжении столетий университетский город обеспечивал художников выгодными заказами. Строились и перестраивались колледжи, часовни, библиотеки, трапезные, помещения всех видов и назначений. Спонсоры хотели, чтобы их увековечили в скульптурах; ректоры и доны, выдающиеся ученики и благотворители – чтобы с них писали портреты. Самое позднее сразу же после их смерти в часовне, холле или вестибюле должен был появиться памятник или по меньшей мере мемориальная доска. В Бодлианской библиотеке, в экзаменационных школах и в самих колледжах висят сотни портретов кисти Томаса Гейнсборо, Джошуа Рейнольдса и Дэвида Хокни, изобразившего ректора Хэртфорт-колледжа.
