Татьяна Гуляева - Соотношение «права ВТО» и национального права государств-членов

Таким образом, целесообразно использовать термин «прямое действие» применительно к нормам «права ВТО» (соглашениям ВТО), который охватывает концепции «прямого эффекта», «применимости» и должен рассматриваться как установленное внутригосударственными актами члена ВТО право граждан или организаций оспаривать нормативно-правовые акты, решения государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, организаций, наделенных отдельными государственными или иными публичными полномочиями и должностных лиц со ссылкой на соглашения ВТО в рамках национальной правовой системы, в то время как «самоисполнимость» и «прямое применение» являются терминами, обозначающие санкционированность норм государством для непосредственного регулирования внутригосударственных отношений, т. е. для признания «прямого действия» норм международного договора.

«Прямое действие» соглашений ВТО обусловлено вопросом обеспечения их соблюдения через механизм ОРС ВТО. В соответствии со ст. 23.1 ДРС государства-члены обязаны использовать ОРС ВТО как единственный способ по защите своих прав по соглашениям ВТО. Механизм обеспечения исполнения соглашений ВТО главным образом направлен на отмену противоречащих «праву ВТО» мер, достигаемых посредством подачи жалобы и имплементации решений ОРС ВТО. Последнее включает несколько инструментов: незамедлительное исполнение решений ОРС (ст. 23.1 ДРС), исполнение в разумный период времени (ст. 21.3 ДРС), предоставление компенсации (ст. 22.2 ДРС) или приостановление уступок или других обязательств (ст. 22.6 ДРС). Однако, несмотря на все многообразие инструментов ОРС ВТО, механизм обеспечения соблюдения соглашений ВТО имеет свои недостатки[445]. Во-первых, он не может своевременно предоставить средство судебной защиты при нарушении соглашений ВТО. Процедуры занимают длительное время[446]. Во-вторых, этот механизм не может должным образом возмещать убытки, понесенные в прошлом, или понесенные частными лицами или группой лиц[447]. Исчисление убытков начинается после окончания разумного срока по имплементации решения ОРС[448]. В связи с тем, что ОРС ВТО не может предоставить соответствующие средства правовой защиты для конкретных частных лиц возникает вопрос «прямого действия» соглашений ВТО в национальном праве государств-членов ВТО. Очевидно, что в случае признания «прямого действия» соглашений ВТО и возможности оспаривания законности национальных мер, существенно повысится юридическая значимость

этих норм, несоответствие которым могло бы быть разрешено на уровне внутригосударственных судов[449].

Однако учитывая тот факт, что этот вопрос не урегулирован в рамках ВТО, он периодически возникает на национальном уровне. Соответственно проблема предоставления «прямого действия» соглашениям ВТО требует изучения национальной практики других государств-членов ВТО, оснований для его признания или отрицания и решения данного вопроса для Российской Федерации.

Эффективное разрешение доктринальной проблемы позволит решить практические аспекты политики Российской Федерации и ЕАЭС, поскольку именно меры внутреннего характера оказывают непосредственное воздействие на развитие международной торговли Российской Федерации с другими странами, имеющими намерение оспорить несоответствующие нормы, минуя обращения в ОРС ВТО.

Представляется, что для получения ответа на вопрос о возможности «прямого действия» норм «права ВТО» (соглашений ВТО) следует обратиться к законодательству и правоприменительной практике некоторых государств-членов ВТО.

«Прямое» и «косвенное действие»[450] соглашений ВТО и решений ОРС ВТО в национальном праве государств-членов ВТО требует изучения некоторых теоретических и практических аспектов соотношения международного и национального права.

Исторически в науке международного права существовало два основных подхода: дуалистический и монистический.

Дуалистическая теория разграничивает международное и национальное право и рассматривает их как отдельные правовые системы, проводя различия по субъектам регулирования, объектам и источникам права[451]. В связи с этим международное право не является частью национального права и не обязательно для национальных судов. Нормы международного права должны быть трансформированы в национальное право, как правило, посредством принятия законодательного акта для того, чтобы применяться национальными органами власти[452].

Так, например, в Канаде международные договоры должны быть трансформированы в национальные акты для последующего применения судами[453], но наличие акта о трансформации еще не означает признание «прямого действия» международных договоров. Разд.5 и 6 Акта об имплементации Соглашения ВТО[454] устанавливает запрет на подачу исков частными лицами без согласия Генерального прокурора Канады в целях обеспечения права или обязательства, возникающего в соответствии с частью I Акта или соглашением ВТО. «Прямое действие» решений ОРС ВТО также исключается (§ 1, разд.76

Акт о специальных импортных мерах)[455], однако признается «косвенное действие» соглашений ВТО[456].

Аналогичной позиции придерживается и Индия. Суды не будут рассматривать вопрос противоречия внутригосударственных актов «праву ВТО», поскольку данная компетенция изъята нормами Конституции[457]. В ходе рассмотрения дела «Novartis AG v. Union of India & Others»[458] Мадрасский высокий суд постановил, что несмотря на оспаривание соответствия ст. 3 (д) Закона о патентах положениям ТРИПС, вопрос выполнения международных обязательств лежит в компетенции созданного в рамках ВТО механизма ОРС.

Что касается монистической теории, то она исходит из соединения международного и национального права в единую правовую систему[459]. Нормы международного права становятся частью национального права без помощи национальных правовых инструментов, т. е. имплементируются без соответствующего акта о трансформации[460], и возникновение прав и обязательств у частных лиц и применение положений международного договора в национальных судах будет напрямую зависеть от природы и содержания самого международного договора[461].

Наряду с этим стоит учитывать, что монизм не означает автоматического верховенства международного права, поскольку существуют различные точки зрения, допускающие примат как международного, так и национального права. Так, например, Бишоп, Гугенхейм, Иглтон, Кельзен, Кунц и Лаутерпахт придерживаются примата международного права[462]. Признавая верховенство международного права Лаутерпахт полагал, что международное право – лучшее средство для защиты прав человека и основная функция международного и национального права должна состоять в обеспечении благополучия индивидов[463]. Соответственно, международные договоры должны распространяться на физических лиц и применяться национальными судами[464].

Однако в случае участия государств в международных организациях монистические страны испытывают ряд трудностей по сравнению с дуалистическими[465]. Так, признание «прямого действия» в монистических странах может ограничить проводимую государством торговую политику как на международном уровне, так и в пределах собственного государства[466]. В то время как другие государства, принадлежащие к дуалистическому направлению, не сталкиваются с подобными ограничениями, поскольку отрицают «прямое действие» международного права в рамках национальных правовых систем[467]. По мнению Дж. Джексона, подобная ситуация ведет к несправедливой асимметрии между положением различных государств-членов ВТО, которая может быть разрешена посредством установления взаимности или ограничения прямого применения договора монистическими государствами[468]. Однако с одной стороны, некоторые государства-члены не смогут признать прямое применение международных договоров без внесения существенных конституционных изменений[469], с другой стороны, практика показывает, что монистические государства, сталкивающиеся с подобной проблемой, готовы пойти по такому пути[470]: внести изменения в конституцию, принять решение суда или разграничить самоисполнимые и несамоисполнимые международные договоры[471].

Одним из традиционных примеров стран с монистическим подходом является Швейцария (ст. 5.4 и 191 Союзной конституции Швейцарии от 18 апреля 1999 г.)[472]. Суды придерживаются позиции, что не все положения международных договоров обладают «прямым действием». В Швейцарии установлено, что содержание нормы международного договора должно быть достаточно точным и ясным, чтобы являться основой для принятия судебного решения[473]. Кроме того, положения международного договора должны содержать права или обязательства для частных лиц для того, чтобы суды признали «прямое действие».