времени. Написание этой книги дает противоположный эффект, но оно всё равно того стоит. Я должен использовать оба пути, чтобы выработать жизнеспособный способ существования в эту переходную эпоху, а затем передать знание, чтобы другие могли его использовать, адаптировать и развивать.
Однако в городе, куда я переехал три года назад, трудно заниматься резьбой по дереву. Люди начинают нервничать, когда видят темнокожего бородатого парня с топором в руках. Однажды кто-то вызвал полицию, которая начала антитеррористическую операцию, так что мне пришлось скрываться на протяжении суток. В другой раз на меня донесли в службу безопасности университетского кампуса, обвинив меня в «обратном расизме» на том основании, что неаборигены не могут участвовать в этом виде культурной деятельности. Вы, должно быть, представили себе какого-нибудь типичного расиста-англосакса старой закваски, но на самом деле пожаловался на меня абориген. Впрочем, хватит о дураках – оба-мы должны побеседовать с каким-нибудь интересным человеком, а не позволять нарциссам отвлекать на себя все наши мысли.
В течение нескольких месяцев я беседую с Мелиссой Кёрби, женщиной из клана вайилаван нгийямба (Wayilawan Ngiyambaa) из Бреварины, работающей заместителем директора школы в одной далекой аборигенной общине. Она исследует местные подходы к обучению грамотности, разработанные учителями-аборигенами и учитывающие способы познания, свойственные устной культуре. Она также преподает свой традиционный язык и работает над его сохранением. Ее мать разработала фонетическую систему для начального этапа обучения грамотности, в которой все звуки английского языка соотносятся с аборигенными родственными ролями, что превращает начальное обучение чтению и письму в упражнение, основанное на уже известных ученикам моделях отношений.
Подозреваю, что сестрица Мел почитывала французского социолога Пьера Бурдьё, потому что она осторожно рассуждает о грамотности в категориях трансформации капитала. Она говорит, что суть процесса заключается в использовании грамотности для преобразования культурного капитала в объективированный капитал (в виде оценок и тестов), который затем преобразуется в капитал институциональный (в виде дипломов), имеющий меновую стоимость в экономике. Проблема же состоит в том, что, как знают аборигены по своему опыту, для нас дипломы редко обладают той же меновой стоимостью, что и для других, особенно в наших собственных общинах. В результате мы стремимся трансформировать этот институциональный капитал в финансовый. Мы стремимся найти мотивацию для того, чтобы растянуть удовольствие на двенадцать лет ради получения диплома, хотя в большинстве случаев он оказывается для нас бесполезным. Образовательные программы мало что могут нам дать, если только они не связаны с радикальным социальным и экономическим преобразованием наших общин.
Я знаю, что в политике Мелисса придерживается очень консервативных взглядов, поэтому мне смешно слушать ее марксистские рассуждения. Проблема в том, что только социалисты писали о сложной взаимозависимости между грамотностью, социальной фрагментацией и экономической изоляцией, с которой ей приходится работать в своей общине для того, чтобы повысить результаты учеников. В итоге ее речи звучат как нечто среднее между Ноэлем Пирсоном [39] и Че Геварой.
В ходе наших бесед Мелисса знакомит меня с кубинской образовательной программой, которая была опробована в отдаленных аборигенных общинах Вилканния, Бурк и Бреварина в Новом Южном Уэльсе. Похоже, эксперимент оказался равносилен нападению на австралийскую землю в глазах правительства, которое, можно смело это утверждать, не собирается принимать модель деколонизации в ближайшее время, независимо от того, сколько брешей она закроет. Подобный подход называется кампанией по распространению грамотности, а не программой или мероприятием, потому что выходит за рамки учебного плана и ставит задачу создания грамотной культуры и экономики в самой общине. Речь идет не просто о приобретении индивидуальных навыков, а о расширении групповых возможностей, развитии культур и экономик грамотности в общине. Кубинская модель исходит из аборигенного представления об общинном, а не индивидуальном бытии, вследствие чего неравенство в образовании трактуется как социальная, а не как индивидуальная проблема.
Сестрице Мел нравится такой подход, но она слишком сильно любит музыку кантри и местный нетбол [40], чтобы нацепить берет и взяться за изготовление коктейлей Молотова. К тому же она мать-одиночка с чертовски приятной работой. После окончания данного эксперимента она рассчитывает уйти из этой сферы. В таком случае, лучшим вариантом для нее будет прекратить говорить со мной о Кубе, капитале и семейных подходах к обучению грамотности. Ей стоит расслабиться и включить Чарли Прайда [41] по радио, посмеяться и поболтать. А я могу пойти стрелять кенгуру по выходным с ее братьями, как мы и делали, когда наша жизнь была проще, и готовить кенгуровые хвосты – и пусть кто-нибудь другой думает, что там работает, а что нет.
Черт, в последнем предложении целых два апострофа [42], и они не дают мне отвлечься. Клац-клац, клац-клац, говорят эти бумеранги из красной древесины, и дела Мел – не моя забота, но я всё же, наверное, тут еще немного покопаюсь. Впрочем, тотем Мел – ехидна, а все мы знаем, какие ехидны умные и как они любят копать.
Оба-мы должны идти глубже. Мы должны попытаться понять, что происходит, когда мы объединяем мышление родства, мышление историями, мышление сновидений, мышление предков и мышление паттернами в рамках целостной системы мышления.
Оба-мы переживаем за нашу маленькую племянницу. У нее явно острый приступ аппендицита, она кричит от боли. Мы отвозим ее в ближайшую клинику, но там нас отсылают обратно с «Панадолом» и какими-то солями от обезвоживания и строго говорят, что нужно больше заботиться о гигиене на кухне, если мы не хотим, чтобы у наших детей «болел животик». Мы приходим еще три раза, прежде чем нас наконец-то начинают воспринимать всерьез. В конце концов, ее оперируют за несколько минут до разрыва аппендикса, который ее бы убил.
Боль в животе у аборигенов часто немедленно объясняют действием желудочно-кишечных паразитов, хотя это один из тех немногих аспектов здоровья, где различие не в пользу другой стороны: согласно статистике, на такую боль чаще жалуются как раз неаборигены. А всё потому, что в аборигенных общинах кишечная микрофлора, передаваемая ребенку от матери, состоит из микробиоты людей, привыкших потреблять мясо диких животных. Высказывалось предположение, что отчасти по этой причине до недавних пор аборигенные общины не знали эпидемий аутизма, астмы, аллергии и большинства аутоиммунных заболеваний. Примечательно, что в общинах, по-прежнему придерживающихся традиционного уклада, отсутствуют также раковые и сердечные заболевания. Цивилизованные рационы питания в последние годы не слишком улучшили здоровье населения.
Вскоре после приступа аппендицита у нашей племянницы мы едем к ее тетушке, которая мучается от артрита в коленях и сходит с ума от болеутоляющих, прописанных ей при выписке из больницы. Она
