Однако я все говорю про ласточку в единственном числе, тогда как у нас водится несколько разных ласточек, во многом весьма существенно отличающихся друг от дружки. Поэтому, чтобы поближе познакомить моих читателей с нашими ласточками, я должен повести речь о каждой из них в отдельности.
Деревенская ласточка, или касатка[239]
(рис. XXII)
Шитовило-мотовило, по-немецки говорило,
Спереди шильце, сзади вильце,
Сверху синенько суконце,
С исподу бело полотенце.
Загадка
Эта та ласточку, которую так хорошо знают деревенские жители.
Это та черно-синяя сверху и почти белая снизу ласточка, горлышко которой окрашено в буровато-красный цвет, а хвост в полете раздваивается длинной вилочкой, а при спокойном сидящем положении птицы образует длинную косичку, отчего эта ласточка и получила название касатки.
Это та ласточка, которая так часто сопровождает (после ненастной погоды) идущего через поле человека или едущий экипаж, то залетая вперед, то отставая, то описывая изящные круги с изумительно искусными, неожиданными поворотами и воздушными зигзагами; при этом особенно бросается в глаза широко раскрытый вилообразный хвост этой птички, украшенный в основании поперечным рядом беловатых глазков.
Это та ласточка, которая так любит гнездиться внутри хлевов, конюшен и сараев, прикрепляя свое чашечкообразное, сверху открытое гнездо к балкам и стропилам, которая так ловко прошмыгивает на лету через щель неплотно притворенной двери или через небольшое отверстие в разбитом оконном стекле.
Это та милая щебетунья-ласточка, которая первой просыпается на деревенском дворе или степном хуторе и при слабом еще свете утренней зари щебечет скороговоркой своим деткам:
Деточки, деточки,
будьте умнички –
Полечу на базар
покупать вам прря-янички…
В городах, особенно в больших, касаточка редко встречается, так что городские жители мало знают эту ласточку (они хорошо знают зато другую ласточку, в свою очередь, мало знакомую сельским жителям, и о которой речь будет еще впереди).
Водится касатка по всей России, от полярного круга до Крыма и Кавказа включительно. Она одинаково мило щебечет близ гнезда своих деток как у холодных берегов Белого моря, так и под горячими лучами солнца Черноморского и Каспийского побережий.
Прилетает к нам касатка – из своих зимовий в Центральной Африке – к тому времени, когда начинает пробиваться первая травка и расхохлачивается березовая почка (в окрестностях Петрограда это бывает обыкновенно в конце апреля или в первые дни мая). Почти всегда сначала появляются одиночки-передовики, главная же масса ласточек появляется обыкновенно несколько позже.
В первое время по прилете ласточки особенно охотно реют над водными поверхностями, где весной больше насекомых, чем над сушей и куда эти птички нередко сбиваются большими стаями при внезапном наступлении весенних холодов.
Из всех наших ласточек касатка – самая искусная и быстрая летунья. Ее область летания – преимущественно нижние слои воздуха. В верхние слои она забирается исключительно только во время весенних и осенних перелетов; обыкновенно же вьется невысоко над полями и лугами, над деревенскими крышами и улицами, над выгонами и пастбищами, близ пасущихся домашних животных, около которых всегда кишит множество всякой мухи и мошкары. Перед дождем касатка реет преимущественно над водой, охотясь здесь за спустившимися из верхних слоев воздуха насекомыми. Во время ненастья и вскоре после него, когда насекомые сидят еще на земле или на стенах домов и заборах, касатка почти стелется по земле, едва не касаясь крыльями ее поверхности. При этом она замечательно грациозно «перепрыгивает» на лету через встречающиеся препятствия (кусты, заборы) или же почти скользит вдоль стен домов, по улицам, то поворачиваясь совсем боком, чтобы снять со стены муху, то делая изумительно быстрые и ловкие повороты, чтобы схватить на лету ею же спугнутого лакомового мотылька.
После ненастья она любит провожать пешехода, охотника с собакой или едущий по дороге экипаж иногда на протяжении нескольких верст, ловя спугнутых насекомых. В своей жизни немало скоротал я часов невеселой подчас дороги, любуясь грациозными движениями этой очаровательной летуньи, сопровождавшей мой экипаж.
Ловя на лету насекомых (преимущественно двукрылых, каковы, например, комары и мухи), касатка, равно как и другие ласточки, никогда не трогает пчел и ос, имеющих ядовитое жало. Известны случаи смерти этих птиц от ужаления их (в рот) упомянутыми насекомыми. (Впрочем, некоторые пчеловоды уверяют, будто ласточки берут и пчел.)
Пьет касаточка обыкновенно на лету, на лету же купается, погружаясь слегка раз-другой в воду во время низкого полета над ее поверхностью.
Летая одиночкой, касатка большей частью молчит; при встрече же с другими касатками, а также при приближении к своему гнезду и во многих других случаях она часто издает столь характерный для нее призывный крик «вид» или «вит», который обыкновенно повторяется несколько ряд кряду: «Вид-вид-видвидвид».
При появлении на дворе, на котором гнездятся касатки, какого-нибудь хищника – например, кошки, ястреба – эти птички тотчас же поднимают тревогу и с резкими, громкими криками «цизи-цизи» начинают кружиться около врага, в стремительном полете едва не задевая его своими крыльями. Теми же криками они встречают и провожают всякую мимо летящую хищную птицу, преследуя ее иногда на весьма значительное расстояние.
Собственно песни, сколько-нибудь звучной, у касатки не имеется, а есть только милое щебетание, во время которого щебечущий самчик большей частью сидит на безлиственной сухой ветке дерева, на коньке крыши, на протянутой через двор бельевой веревке и тому подобных открытых местах. Впрочем, нередко касатка щебечет также и в полете.
О гнезде касатки и его местонахождениях было уже упомянуто выше. Следует только добавить, что землистые кусочки, из которых слепливается ее гнездо, скрепляются между собой клейкой слюной, выделяющейся изо рта птицы. Внутри гнездо выстилается перышками; самочка кладет в него четыре – шесть белых, испещренных красно-бурыми и фиолетовыми пятнышками, яичек.
Высиживанием занимается обыкновенно самочка. Изредка присаживается на гнездо на короткое время и самчик, как мне самому случалось это видеть, когда я наблюдал за одной парочкой (в Крыму), у которой самчик легко отличался от одинаково раскрашенной с ним самочки тем, что у него не было в хвосте косички (может быть, потерял ее в какой-нибудь передряге?). Продолжается высиживание 12–14 и более дней, смотря по погоде. В ненастные дни, когда мало летает насекомых, самочке приходится надолго покидать гнездо для добывания себе необходимого корма, вследствие чего яйца остывают и высиживание может затянуться (на севере) даже до 17 дней. Впрочем, и на юге при сплошь прекрасной погоде самочки-касатки также не особенно усидчивы в гнезде. По крайней мере, такова была самочка упомянутой уже выше парочки, гнездо которой помещалось под крышей обвитой виноградом веранды, на степном крымском хуторе, близ берега Черного моря. Проводя на этой веранде значительную часть дня, я подолгу наблюдал гнездо наших касаточек и потому могу с достоверностью засвидетельствовать, что высиживавшая самочка прескверно исполняла свои обязанность наседки: она беспрестанно слетала с гнезда и подолгу пропадала в степи. Можно смело сказать, что в общей совокупности она сидела на гнезде не более половины дня; в течение же другой половины гнездо оставалось без наседки, так как самчик присаживался лишь изредка, больше же занимался щебетанием своих песен, сидя на провесе толстой веревки, протянутой под крышей веранды. Я уже начинал опасаться, что из такого высиживания ничего путного не выйдет; однако на 12-й день со дня нашего поселения на хутор (а именно 22 июня) благополучно вылупились из яичек четыре крошечных птенчика, к большой радости многочисленного общества детей и взрослых, собиравшегося ежедневно на веранде за чайным и обеденным столом.
Сколько дней продолжалось все высиживание, к сожалению, сказать не могу, так как в день нашего поселения на хуторе мы застали уже самочку на гнезде, и когда она на него села – осталось нам неизвестным. Что, несмотря на столь дурное высиживание, птенчики все-таки вылупились, это следует приписать, конечно, той высокой температуре, которая все время держалась под черепитчатой крышей веранды благодаря горячим лучам крымского солнца (днем – от 24 до 26, ночью – около 19° по Реомюру[240]).
Через 19 дней прилежного выкармливания обоими родителями наши птенчики выпорхнули из гнезда и уселись рядышком на той самой веревке, на которой их «папаша» распевал раньше свои песенки. На второй день они уже предпринимали маленькие экскурсии около хутора, ночевать же собирались снова в своем гнезде, что повторялось также и в следующие 9 дней. На 10-й день по вылете из гнезда наши касаточки к ночи уже не возвратились на веранду. Они ночевали где-то на воле, и с тех пор мы потеряли их из виду.
