— Где теперь эти письма? — Мейсон повторил вопрос окружного прокурора.
— Я их уничтожила!
— Вам известно, где находятся письма, которые вы писали обвиняемому?
— Их я тоже… уничтожила.
Гамильтон Бергер широко улыбнулся:
— Продолжайте допрос, господин адвокат, сделайте милость. У вас неплохо получается.
— Как вам удалось вернуть свои письма?
— Я пошла… я пошла в контору к обвиняемому.
— Вы его там застали?
— Когда… когда я получила эти письма… он там был… да.
Мейсон поклонился окружному прокурору, а затем обратился к судье:
— Ваша честь, это все, что мне хотелось знать по поводу писем. Однако мой протест остается в силе. Мисс Джорден не может поручиться, что эти письма написаны обвиняемым, поскольку фамилию то и дело заменяли различные прозвища вроде «Сказочного Принца» и так далее. Свидетельница утверждает, что это всего лишь шутка. Однако ее выводы не могут играть решающей роли.
Судья Хартли повернулся к Мэй Джорден:
— Куда вы адресовали ваши письма?
— «Южноафриканская Компания по добыче и импорту драгоценных камней». Для мистера Дэвида Джефферсона».
— Вы отправляли их по авиапочте?
— Да, ваша честь.
— И в ответ вы получали те самые послания, о которых шла речь?
— Да, ваша честь.
— Из содержания этих писем вытекало, что они написаны в ответ на ваши?
— Да, ваша честь.
— Протест отклоняется, — решил судья Хартли. — Окружной прокурор может ознакомить суд с содержанием писем.
Гамильтон Бергер вежливо поклонился и снова обратился к свидетельнице:
— Итак, будьте любезны сообщить, о чем говорилось в письмах, которые вы сожгли.
— Ну что ж… обвиняемый жаловался на одиночество, сокрушался, что он вдали от близких, что у него нет любимой девушки и… ах, это было всего лишь шутка! Мне трудно вам объяснить…
— Ничего, попытайтесь, — мягко сказал окружной прокурор.
— Мы прикидывались… делали вид, что наша переписка — общение двух одиноких сердец… то есть людей. Ну, как в этих забавных газетных рубриках. Например, он писал, какой он богатый и добродетельный, что из него наверняка выйдет превосходный муж, а я… я писала, какая я красавица и… ах, все это трудно понять здравомыслящему человеку!
— Сами по себе эти письма просто ничего не значат? — подсказал Гамильтон Бергер.
— Вот именно. В том-то и дело. Нужно проникнуться настроением, понять контекст… Иначе создается ложная картина. Сами по себе эти письма кажутся безнадежно глупыми, прямо-таки идиотскими. Поэтому я и хотела их забрать.
— Продолжайте, — поторопил свидетельницу Гамильтон Бергер. — Что было дальше?
— В конце концов Дэвид Джефферсон прислал мне одно вполне серьезное письмо. Он сообщал, что фирма, где он работает, решила открыть филиал в Соединенных Штатах. Выбор пал на наш город, а возглавить филиал поручили ему, Джефферсону. И теперь он счастлив, что может наконец увидеться со мной.
— А вы? — поинтересовался прокурор.
— Меня охватила паника. Переписываться с человеком, находящимся от меня за тысячи миль, — это одно, а встретиться с ним лицом к лицу — совсем другое. Я страшно волновалась, мне было не по себе…
— Вот как? Что дальше?
— Он уведомил меня о своем приезде телеграммой, и я отправилась встречать его на вокзал. Когда он приехал, все с самого начала пошло вкривь и вкось.
— А именно?
— Он обращался со мной очень холодно… К тому же оказался совершенно другим человеком, нежели я представляла. Конечно, — добавила она поспешно, — я понимала, что это вздор, но в моем воображении сложился облик мужчины, наделенного всеми мыслимыми достоинствами. Я ни разу не видала его, но привыкла считать своим другом и поэтому была ужасно разочарована.
— Что же случилось потом? — ласково спросил Гамильтон Бергер.
— Я звонила ему два или три раза. А однажды вечером мы выбрались на прогулку…
— Продолжайте!
Мэй Джорден пожала плечами.
— Этот человек был просто невыносим, — она бросила на обвиняемого взгляд, полный отвращения. — Какие-то крикливые, дешевые манеры, покровительственные замашки… Я быстро поняла, что он неправильно истолковал мои письма. Он смотрел на меня, как… относился ко мне, словно я… в общем, не проявлял ни уважения, ни даже простой любезности. Этот человек не имел ни малейшего представления о том, что такое деликатность!
— Как же вы поступили?
— Я сказала ему, что хотела бы получить назад мои письма.
— А он?
— Ответил, что я могу их у него купить, — Мэй Джорден снова смерила обвиняемого презрительным взглядом.
— Ну а вы?
— Я решила забрать письма. Ведь они были моей собственностью!
— Что вы сделали?
— Четырнадцатого июня я отправилась в его контору, улучив момент, когда обвиняемый и мистер Ирвинг обычно ходили обедать.
— Что вы сделали? — повторил Бергер.
— Я… я вошла в контору.
— С какой целью?
— Чтобы разыскать мои письма. Других целей у меня не было.
— Вы полагали, что письма находятся в конторе?
— Да. Обвиняемый сказал, что они лежат у него в столе и я могу явиться за ними, если соглашусь на его условия.
— Что произошло потом?
— Я не могла их найти. Искала повсюду, выдвинула ящики письменного стола, и тогда… — голос ее прервался.
— Говорите! — нетерпеливо приказал Бергер.
— Дверь отворилась.
— Кто стоял в дверях?
— Обвиняемый, Дэвид Джефферсон.
— Один?
— Нет. Со своим коллегой, Уолтером Ирвингом.
— Что же произошло потом?
— Обвиняемый стал ужасно ругаться. Осыпал меня такими проклятиями, каких я в жизни не слыхивала. Он попытался схватить меня и…
— А вы?
— Я отпрянула в сторону, споткнулась и упала. Тогда Ирвинг схватил меня за щиколотки, не давая подняться с пола. Джефферсон крикнул, что я всюду сую нос, а я ему ответила, что пришла за своими письмами.
— И что же?
— Услышав это, обвиняемый изумленно уставился на меня, а потом проворчал, обращаясь к Ирвингу: «Чтоб ей провалиться! Похоже, она не врет».
— Что тогда?
— Зазвонил телефон, Ирвинг поднял трубку, послушал минуту, а потом как закричит: «Господи помилуй! Полиция!»
— Продолжайте! — настаивал прокурор.
— Обвиняемый бросился к шкафчику, распахнул его, вытащил связку писем и рявкнул: «Держи, дура! Вот тебе твои письма. Возьми и убирайся! Тебя ищет полиция. Кто-то видел, как ты забралась в контору. Теперь понимаешь, что ты натворила, идиотка проклятая?!»
— Дальше.
— Он начал пихать меня к двери. Тогда Ирвинг сунул мне что-то в руку со словами: «Это тебе. Бери и держи язык за зубами».
— Как вы поступили?
— Когда они вытолкали меня в коридор, я тут же кинулась в женский туалет. Дверь была не заперта. Оглянувшись, я увидела, как обвиняемый и Уолтер Ирвинг выбежали из конторы и скрылись в мужском туалете,
— Что было дальше?
— Я быстро просмотрела пачку с письмами, убедилась, что это действительно мои письма, и уничтожила их.
— Что вы с ними сделали?
— Бросила в ящик с грязными бумажными полотенцами.
— А дальше?
— Что ж, я оказалась в ловушке. Вот-вот должна была нагрянуть полиция и…
— Пожалуйста, продолжайте!
— Надо было как-то выбраться оттуда.
— И как же вы поступили? — На губах окружного прокурора мелькнула коварная улыбка.
— Я решила, что все входы и выходы под наблюдением, а поскольку полиции могли описать мою внешность… ну, короче, я вышла из туалета, осмотрелась по сторонам и увидела дверь с табличкой: «Перри Мейсон. Адвокат». Разумеется, я много слышала о мистере Мейсоне. Я подумала, что мне, возможно, удастся провести его, выдумать какой-нибудь предлог… мол, я желаю начать бракоразводный процесс или тяжбу. Таким образом, когда явится полиция, я буду сидеть у него в кабинете. Теперь я понимаю, что моя выдумка гроша ломаного не стоила. Однако меня выручило стечение обстоятельств.
— Каким образом?
— Оказалось, что в конторе мистера Мейсона ждут машинистку. Секретарша позвонила в агентство канцелярских услуг, и ей сказали, что скоро кого-нибудь пришлют. Я остановилась в дверях, пытаясь собраться с мыслями, а девушка, сидевшая в приемной, приняла меня за ожидаемую машинистку. Она спросила: «Вы и есть новая машинистка?» Разумеется, я ответила утвердительно и тут же принялась за работу.
— Итак, в тот вечер вы работали в конторе адвоката Перри Мейсона? — победоносно спросил Гамильтон Бергер.
— Да, я пробыла там некоторое время.
— А потом?
— Как только шум улегся, я сбежала.
— Когда это произошло?
— Я печатала какой-то документ. Я боялась, что едва закончу, секретарша мистера Мейсона позвонит в агентство и спросит, какое вознаграждение мне причитается. Я не знала, что делать. Наконец встала, вышла из приемной, проскользнула в туалет, немного погодя — в лифт, спустилась вниз и отправилась домой.
