До этого момента палеонтологи относили фауну Берджесских сланцев к одной из привычных категорий — черви, членистоногие и так далее. Теперь же стало ясно, что по большей части такая классификация была неверной. К примеру, было известно всего четыре обычные разновидности членистоногих: трилобиты (к настоящему моменту вымершие), хелицеровые (пауки, скорпионы), ракообразные (крабы, креветки) и трахейнодышащие (насекомые и другие). В сланцах Берджес встречаются не только представители всех четырех категорий, но и еще двадцати принципиально разных типов. Только в одном этом оползне, сохранившем организмы, как цветы, зажатые между страницами книги, мы обнаруживаем большее биологическое разнообразие, чем на всей планете в наши дни.
Размышляя над этим удивительным открытием, Гулд пришел к выводу, что большая часть ветвей «Древа жизни», произошедших от Берджесской фауны, «отвалились» в результате вымирания. Давным-давно 20 из 24 вариантов строения тела членистоногих исчезли с лица Земли. Мрачный Жнец решил подрезать свое дерево, и взял далеко не маленькие ножницы. В итоге Гулд предложил более подходящим образом эволюции должно быть не дерево, а кустарниковая заросль. То тут, то там из первородной земли произрастают «кустики» видов. Правда, большая их часть прекратила свой рост и намертво застыла сотни миллионов лет назад. Некоторые кустики тоже остановились в развитии, но успели превратиться в высокую заросль, а одно большое дерево существует до сих пор. Хотя, возможно, мы воссоздали его неправильно, и на самом деле оно представляет собой несколько деревьев, слитых воедино.
Подобная картина меняет наш взгляд на эволюцию человека. Один из представителей фауны Берджесских сланцев, так называемая пикайя, относится к типу хордовых. Это группа, из которой произошли все современные животные, обладающие спинным мозгом, включая рыб, земноводных, пресмыкающихся, птиц и млекопитающих. Таким образом, Пикайя — наш отдаленный предок. Другое Берджесское животное, нектокарис, имело строение, сочетавшее черты членистоногих в передней части и хорду в задней части тела, но оно не оставило после себя потомства. Эти виды имели общую среду обитания, и ни один из них не был более «приспособленным», чем другой. Ведь если какой-либо из них оказался менее приспособленным, он бы почти наверняка вымер задолго до возникновения ископаемых останков. От чего зависело выживание одного вида и вымирание другого? Ответ, предложенный Гулдом: случай.
Сланцы Берджесс сформировались в важный для геологии переходный период: между концом Докембрия и началом Палеозойской эры. Первый период Палеозойской эры носит название Кембрийского периода — именно в это время произошел невероятный всплеск видового разнообразия — так называемый «Кембрийский взрыв». Обитатели Земли пытались оправиться после массового вымирания эдиакариев, и эволюция воспользовалась этой возможностью, чтобы испробовать новые игры — ведь поначалу, даже если она играла в них плохо, это не имело значения. «Давление отбора» на новые планы строения тела было невелико, поскольку жизнь все еще ощущала на себе последствия массового вымирания. В таких условиях, утверждает Гулд, выживание вида зависит от случайности — например, от того, случится ли оползень, станет ли климат сухим или влажным. Если бы можно было перезапустить эволюцию с того момента в прошлом, то вполне вероятно, что выжили бы совершенно иные организмы, а «Древо жизни» лишилось бы других ветвей.
Так что в другой ситуации наша ветвь тоже могла быть обрезана.
Представление об эволюции как о «непредсказуемом» процессе, в котором значительную роль играет случайность, обладает определенной привлекательностью. Это довольно весомый аргумент в пользу того, что люди не являются ни вершиной эволюции, ни ее целью[94]. Как это может быть правдой, если несколько случайных отклонений могли вообще стереть нас с лица Земли? Тем не менее, Гулд все же перегнул палку (и в последующих своих книгах частично взял свои слова обратно). Одна из второстепенных проблем состоит в следующем: более поздние попытки реконструкции фауны Берджесских сланцев наводят на мысль о том, что их разнообразие было несколько преувеличено — впрочем, оно все равно остается весьма приличным.
Главная же проблема данной точки зрения — это конвергенция. Эволюция основывается на решении проблем выживания, и зачастую спектр этих решений очень невелик. Сегодня мы можем без труда обнаружить примеры «конвергентной эволюции», при которой существа с совершенно различной эволюционной историей обладают сходными формами. Например, как для акулы, так и для дельфина характерно тело обтекаемой формы, заостренная морда и треугольный спинной плавник. Однако акула — это рыба, а дельфин — млекопитающее.
Характерные черты живых организмов можно разделит на два больших класса: общие и частные. Общие признаки представляют собой универсальные решения для задач, связанных с выживанием, — подходы, имеющие широкое применение и возникшие независимо в различных условиях. К примеру, крылья — это общая черта летающих существ — они развились независимо у насекомых, птиц, летучих мышей и даже летучих рыб. Частные же признаки формируются по воле случая и при других обстоятельствах могли бы и не появиться. Например, наш пищевод пересекается с дыхательными путями — когда что-нибудь «попадает не в то горло», мы захлебываемся и долго кашляем. Эта особенность не является универсальной: мы заполучили ее от одного из наших отделенных предков, который первым выбрался из океана. Это не самый худший вариант — по крайней мере, он действует достаточно хорошо, чтобы мы могли не обращать на него внимания, особенно принимая во внимание другие человеческие черты. С этим недостатком пришлось мириться всем: начиная с первых рыб-без-воды, далее земноводным и динозаврам, и заканчивая современными птицами; а также от земноводных, рептилий-млекопитающих до млекопитающих вроде нас. Эволюция не способна избавиться от наиболее важных черт строения тела, поэтому и нам никуда от них не деться.
Если бы наши отдаленные предки были уничтожены волей случая, могли бы на Земле существовать организмы, похожие на нас? Появление существ, в точности похожих на нас, кажется маловероятным, поскольку наше устройство в значительной степени обусловлено частными признаками. Однако интеллект, судя по всему, является универсальным чертой — головоногие моллюски смогли развить его независимо от млекопитающих, к тому же интеллект — это довольно общее явление. Так что вместо нас, скорее всего, появилась бы другая форма разумной жизни, хотя и необязательно в тот же период времени. На альтернативной Земле разумные крабы могли бы создать вымышленный мир, по форме похожий на блюдце, покоящееся на шести губках, которые, в свою очередь, стоят на морском еже. Трое из них в этот самый момент могли бы писать книгу под названием «Наука Мира Блюдца».
Вы уж простите, но это правда. Стоило упасть камню в одном месте или случиться цунами в другом — и мы бы уже не были самими собой. Но замечательно то, что, скорее всего, мы просто стали бы чем-то другим.
Глава 31. Огромный прыжок в сторону
В своем новом кабинете Ринсвинд занимался классификацией камней. Он разработал довольно неплохую систему, основанную на размере, форме, цвете и еще двадцати семи различных признаках, включая и собственное ощущение насчет того, был ли камень настроен к нему дружелюбно.
Тщательным образом учитывая перекрестные ссылки, Ринсвинд подсчитал, что только на того, чтобы разобрать камни в его комнате потребуется три спокойных, благословенных года.
Поэтому он был очень удивлен, когда его, держащего в одной руке твердый квадратный светло-серый камень, а в правой — камень, доброжелательно настроенный к людям, схватили и практически внесли в здание Института Высокоэнергетической Магии.
«Это твое?», — рявкнул Чудакулли, отступая в сторону, чтобы показать изображение на вездескопе.
Сундук с довольным видом покачивался на волнах в нескольких метрах от берега.
«Эм…», — замялся Ринсвинд. — «Ну, вроде того».
«И как же он попал туда?»
«Эм… Наверное, меня ищет», — ответил Ринсвинд. — «Иногда он сбивается с пути».
«Но это же другая вселенная!» — воскликнул Декан.
«Мне жаль».
«Ты можешь вызвать его обратно?»
«Слава небесам, нет, конечно. Если бы я мог позвать его, я бы отправил его куда подальше».
«Груша разумная — это метамагическое существо, она будет следовать за своим хозяином куда угодно в пространстве и времени», — объяснил Думминг.
«Да, но не в это место!» — возразил Чудакулли.
