Что касается двух тунитов с юга, то они волновались куда меньше, что отчасти объяснялось тем, что они уже имели опыт дружеских отношений с лесными людьми у себя на родине, а отчасти тем, что инну не чинили им никаких препятствий во время прошлогоднего плавания на север.
Июль уже приближался к концу, когда два судна, выйдя из гавани Окака, прошли мимо мыса Киглапейт и вступили в область неизведанного. Их окутал густой туман, когда они, стараясь не налететь на скалы, осторожно пробирались по лабиринту островков в бухте Нейн.
Хотя туман, естественно, укрывал их от вражеских глаз, он делал продвижение вперед томительно медленным. Тем не менее лоцманы-туниты твердой рукой вели суда от островка к островку, руководствуясь главным образом чутьем — ну, или так, по крайней мере, казалось альбанам. Они не только не встретили, но и в глаза не видели никаких инну. Действительно, внешние острова выглядели родным домом разве что для чаек да всевозможного морского зверя.
После шести суток после отплытия из Окакской бухты и следуя курсом на юго-восток вдоль побережья, леса по берегам которого становились все более и более густыми, суда пошли прямо на юг, а еще двое суток спустя — на юго-запад. Вскоре они достигли устья пролива, который в наши дни носит название пролива Бель-Иль.
Лоцманы-туниты вели корабли вдоль северного побережья пролива в спокойных водах вплоть до тех мест, где он начинает сужаться, приближаясь к горловине шириной всего какую-нибудь дюжину миль, разделяющей Лабрадор и Ньюфаундленд. Они шли по взморью, и спирали дыма, поднимавшиеся над мрачными материковыми лесами и заметные еще издалека, однозначно указывали на присутствие в этих местах инну. Достигнув современного Пойнт Амур, они повернули прочь от Лабрадора, направившись через пролив.
Приливные течения оказались здесь настолько стремительными, что угрожали унести их во внутреннее море. Но титаническая мощь приливных течений оказалась далеко не главным, что вызвало восторгу альбанов, когда они пересекали пролив. Более всего их поразило несметное богатство и обилие всевозможных видов зверей и птиц в заливе. Мореходам то и дело попадались стаи китов: серых, гладких, горбатых и полосатиков; они кормились, нежились на солнце или просто лениво плыли куда-то. Впоследствии настал день, когда от всего это несметного множества китов не осталось и следа, ибо массовый их промысел привел к тому, что они вообще исчезли в акватории внутреннего моря. Но описываемую нами эпоху и это кровавое будущее разделяло еще как минимум несколько веков.
Подойдя к побережью Ньюфаундленда неподалеку от нынешнего Флауэрс Коув, наши мореплаватели двинулись на юго-юго-запад, выбирая удобную якорную стоянку, на этот раз — не из страха перед инну, а потому, что низкий берег в этих местах настолько изобиловал мелями и рифами, что был практически неприступным.
Спустя сутки-другие они миновали кишащий островками залив Бэй оф Бердз, сегодня — залив Сент-Джон Бэй. Как оказалось, они были не одиноки здесь. В предрассветном сумраке они заметили толпу мужчин, одежда и волосы которых были выкрашены красноватой охрой. Люди эти прятались за двумя большими, длиной добрых двадцать футов, каноэ, сделанными из бересты. Каноэ эти стояли на каменистом берегу у самой воды. По сигналу своего предводителя, высокого, мускулистого мужа, мужчины вошли в волны прибоя, держа над головами свои хрупкие суденышки и стараясь не повредить их об острые камни. И когда солнце поднялось из-за края окрестных холмов в глубине острова, мужчины уже гребли изо всех сил, направляясь к прибрежным островкам.
Стая за стаей целые тучи кайр и тупиков наполняли воздух шелестом крыльев и пронзительными криками. Над головами гребцов то и дело мелькали белоснежные олуши с черными кончиками крыльев. Крачки, моевки и большие чайки выписывали в небе настоящие арабески. Казалось, небо ожило от края до края.
Море также заметно оживало на глазах. Стремительно пролетая — правда, не в воздухе, а в воде — мимо, мелькали бесконечные флотилии бескрылых гагарок. И когда одна такая флотилия проплывала между каноэ, мужчины как по команде перестали грести и опустили весла, а их предводитель прикоснулся к амулету, сделанному из нижней части клюва бескрылой гагарки, висевшему на шнурке у него на шее.
Утро уже почти прошло, прежде чем гребцы добрались до намеченного ими островка. Когда они приблизились к нему вплотную, со скал начали подниматься в воздух целые мириады птиц. Вскоре их стало так много, что от их крыльев потемнело небо. Казалось, свет солнца померк и наступили мрачные сумерки. Поверхность моря буквально закипела от дождя или, лучше сказать, ливня птиц, ныряющих в воду. Неисчислимые массы крылатых обитателей обрушились на непрошеных гостей — людей, — словно смерчи торнадо. Оглушительное хлопанье целых туч крыльев и пронзительные крики птиц не позволяли людям слышать друг друга и обмениваться репликами, совершенно необходимыми, чтобы безопасно провести свои каноэ через буруны прибоя у низкого берега острова.
Люди гребли, скорчившись, словно вся тяжесть жизни внезапно легла на их плечи. А на расстоянии каких-нибудь двадцати футов от берега их встретили сомкнутые ряды бескрылых гагарок, стоявших настолько плотной стеной, что они казались воинами, вставшими плечо к плечу. Да, это была настоящая армия численностью не меньше ста тысяч бойцов.
Ближайшие к людям гагарки встретили агрессоров массивными телами и клювами, выставленными для удара. Люди приближаясь к ним медленно и осторожно, держа наготове весло на манер копья. Предводитель вновь прикоснулся к своему спасительному амулету и зычным голосом, едва различимым в последовавшей за этим всеобщей какофонии, подал сигнал к атаке.
По этому сигналу гребцы тотчас превратились в забойщиков. Самые крупные птицы переднего ряда начали падать навзничь, натыкаясь на стоявших за ними. Недоумевая от происходящего, стоявшие позади сердито набросились на соседей, и в стройных рядах птичьих батальонов началась всеобщая суматоха и вскоре воцарился хаос.
Люди же продолжали свой варварский промысел, ударами весел сокрушая черепа и вышибая клювы. И все это происходило с такой свирепой поспешностью, словно нападавшие опасались ответной атаки и мести. А спустя менее чем полчаса они начали отступать к своим каноэ, волоча за собой груды убитых и еще трепетавших птиц.
Погрузка птиц в каноэ и отплытие происходили с поистине воровской поспешностью. Почти задыхаясь от нестерпимо сильного запаха помета и крови, казавшегося осязаемым, охотники, налегая на весла, спешно гребли прочь от острова, и в этот момент заметили «Фарфарер» и его судно-спутник, контуры которых четко вырисовывались на фоне моря. Беотуки были буквально поражены размерами обоих кораблей. Втянув голову в плечи и налегая на весла, они поспешили направить свои тяжело груженные каноэ как можно ближе к спасительным берегам.
Что же касается команд самого «Фарфарера» и судна тунитов, то те издали вряд ли заметили утлое каноэ беотуков. Все внимание мореходов было поглощено полуостровом, образующим нижнюю губу залива Сент-Джон Бэй. Дело в том, что это были родные места двух лоцманов-тунитов.
Как-то раз летом 1963 г. мы с женой побывали на том же полуострове, который в наши дни называется Порт-о-Шуаз. Сойдя на берег, мы направились в старинный Вокс-холл, чтобы нанести визит Элмеру Харпу, археологу из Дартмут-колледжа, еще с 1949 г. занимающемуся изучением окрестностей Порт-о-Шуаза в доисторические времена.
Сняв для себя уютный номер с окрашенными в розовый цвет стенами в Бильярд Турист Хоум — единственном подобии гостиницы в этом маленьком рыбачьем поселке, — мы вслед за гидом, миновав по пути Пойнт Риш, направились к месту, где Элмер со своими студентами вел раскопки развалин большого поселения тунитов.
Поселение это находилось на пересечении двух пологих береговых полос, обращенных к заливу, в урочище, известном среди местных жителей под названием Филипс Гарден — не потому, что здесь когда-то жил некто, сажавший картофель, а единственно потому, что это место с ранней весны до поздней осени изобилует дикими цветами. Будучи защищенным с трех сторон густыми зарослями елей, оно представляет собой естественный сад, чьи великолепные дикие ирисы, лютики, маргаритки и множество других дикорастущих даров флоры обязано своим роскошным цветением пышному слою богатых черноземов.
Эта плодородная почва по большей части состоит из органических детритов, созданных усилиями поколений тунитов, которые живут здесь на протяжении более тысячи лет.
