148
Ср. автомодель нигилизма второй половины XIX в.: по словам Кропоткина, «прежде всего нигилизм объявил войну так называемой условной лжи культурной жизни» (П. А. Кропоткин, Записки революционера (конец 1890-х гг.), Москва 1966, 267). Ср. о нигилизме «шестидесятников»: И. Паперно, Шестидесятые годы. Критика и публицистика. Разночинцы (в печати).
А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти тт., т. 6, Москва 1955, 46.
Д. И. Писарев, Литературная критика в 3-х тт., т. 2. Статьи 1864–1865 гг., Ленинград 1981, 345.
Цит. по: Ю. Стеклов, Михаил Александрович Бакунин. Его жизнь и деятельность (1814–1876), т. 3. Бакунин в Интернационале, Москва, Ленинград 1927, 468.
Ср.: Wolf-Heinrich Schmid, Nihilismus und Nihilisten. Untersuchungen zur Typisierung im russischen Roman der zweiten Hälfte des neunzehnten Jahrhunderts (= Forum Slavicum, Bd. 38), München 1974, 29–30.
Д. И. Писарев, цит. соч., 329.
Ю. Стеклов, цит. соч., 472.
Если русский нигилизм реалистического периода вращался в основном в кругу социально-эстетически-этических проблем, то современный ему немецкий нигилизм довел антропологическое отрицание до философского завершения: Макс Штирнер противопоставил человеку «нечеловека» («Unmensch»), Ницше — «сверхчеловека» («Übermensch»).
Цит. по кн.: Шестидесятники, сост. Ф. Ф. Кузнецов, Москва 1984, 81. Ср. еще статью Писарева «Прогулка по садам российской словесности».
Ввиду своей идейной безыдейности антинигилистический роман, как правило, склонен к выпадам против любого вида теоретизирования; ср. в «Некуда» реплику Розанова, носителя истины: «…моя теория жить независимо от теорий <…> никогда так не легко ладить с жизнью, как слушаясь ее и присматриваясь к ней. Хотите непременно иметь знамя, ну, напишите на нем „испытуй и виждь“, да и живите» (Н. С. Лесков, Собр. соч. в 11-ти тт, т. 2, Москва 1956, 185). Тот же мотив — в антинигилистических сочинениях Писемского, Гончарова и др.
А. Ф. Писемский, Полн. собр. соч., т. IV, кн. 15, С.-Петербург 1910, 547.
Ср. о символическом значении названия гончаровского романа: Н. А. Кожина, Заглавие художественного произведения: онтология, функция, параметры типологии. — В кн.: Проблемы структурной лингвистики. 1984, Москва 1988, 170.
А. Г. Цейтлин в интересной (социопоэтологической) статье об антинигилистическом романе различал три его типические манифестации: «бытовизм», «авантюризм», «психологизм» (А. Г. Цейтлин, Сюжетика антинигилистического романа. — Литература и марксизм, 1929, кн. 2, 33 и след.). Для нас релевантна не субстанция содержания этого жанра (как для А. Г. Цейтлина), но форма содержания.
Б. М. Маркевич, Полн. собр. соч., т. 3, С.-Петербург 1885, 168.
Антинигилистический сюжет «ослабляется» в еще большей степени в своей, так сказать, превентивной версии — тогда, когда герой текста успевает предупредить распад семьи, вызванный действиями антипода-нигилиста (таково содержание пьесы Л. Толстого «Зараженное семейство» (1864), в концовке которой отец возвращает к себе домой детей, соблазнившихся новейшими нигилистическими веяниями).
В. В. Крестовский, Панургово стадо, ч. III, Лейпциг 1870, 163 (третья пагинация).
Во избежание избыточных примеров мы коснулись не всех антинигилистических романов. Кстати сказать, традиционное зачисление некоторых текстов в антинигилистические не выдерживает критики. В «Школе гостеприимства» (1855) Григоровича нет ни идеолога-нигилиста, ни его оппонента (этот роман являет собой сатиру на прекраснодушие). Неясно, почему Ч. А. Мозер определяет «Школу гостеприимства» в качестве первого антинигилистического романа (ср.: Charles A. Moser, Antinihilism in the Russian Novel of the 1860’s, London, The Hague, Paris 1964, 62).
Идеология коллективизма пропагандировалась в России, хотя еще и до отмены крепостного права — И. В. Киреевским с его идеей «общего единомыслия» (спародированной у Козьмы Пруткова), Хомяковым с его «соборностью», но все же в преддверии назревших, ожидаемых всем русским обществом крестьянских реформ.
Столь же живучей, как форма антинигилистического романа, оказалась в России и антинигилйстическая философия культуры; ср. один из последних ее образчиков — выпады Л. Н. Гумилева против мирового нигилизма: Лев Гумилев, Александр Панченко, Чтобы свеча не погасла. Диалог, Ленинград 1990, 30 и след.
Ср., например: «По своей идейной направленности „Бесы“ принадлежат к группе так называемых „антинигилистических романов“ <…> И все же нельзя не видеть, сколь многим отличаются „Бесы“ <…> от убогих штампов „антинигилистического романа“ <…> По самым своим охранительным заданиям „антинигилистический роман“ был романом утверждающим, „оптимистическим“ <…> проводящим определенные классовые тенденции <…> Эти важные особенности антинигилистического чтива не находят себе никакого соответствия в „Бесах“, где нет торжествующих „сил добра“ и финал столь трагичен, где пороки и смешные стороны „барства“ прямо и резко критикуются…» (Ф. И. Евнин, Роман «Бесы». — В: Творчество Ф. М. Достоевского, под ред. Н. Л. Степанова, Москва 1959, 250, 251, 252). Кстати сказать, антинигилистический роман в своем стремлении преодолеть нигилизм нигилизмом же охотно критикует «барство», что бы ни думал по этому поводу Ф. И. Евнин (ср., в частности, Павла Петровича Кирсанова в «Отцах и детях», Иону-циника во «Взбаламученном море» и т. п.).
Ср. хотя бы одну из последних больших работ, трактующих в этом духе роман Достоевского: Ina Fuchs, Die Herausforderung des Nihilismus. Philosophische Analysen zu F. M. Dostojewskijs Werk «Die Dämonen» (= Slavistische Beiträge, Bd. 211), München 1987, passim.
Н. С. Лесков, цит. соч., 189.
Ф. М. Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-ти тт. т. 10, Ленинград 1974, 301. В дальнейшем ссылки на этот том см. в тексте книги.
А. Ф. Писемский, цит. соч., 457.
Там же, 459.
Ср. иную интерпретацию этого имени: М. С. Альтман, Достоевский. По вехам имен, Саратов 1975, 82–84.
Трудно сказать, связаны ли «Бесы» и с «Маревом». Оба текста цитируют то место из «Откровения», где Иоанн осуждает «ни холодных, ни горячих». Разумеется, Достоевский мог процитировать «Лаодикийское послание» и без посредничества Клюшникова. Нам важно констатировать, однако, что одинаковые формально обращения Клюшникова и Достоевского к «Апокалипсису» разительно не совпадают друг с другом функционально-аксиологически. В «Мареве» на «Апокалипсис» ссылается нигилист Вронский («Но аще будите ни теплы, ни холодны… так что ли это по-вашему… изблюю вас из уст моих» <…> «Вронский громил все сплеча, говорил с жаром <…> Он дал полную волю негодованию и накопившейся желчи. От чиновничества перешел к обществу, что так равнодушно смотрит на проделки служилых; досталось и литературе» (В. Клюшников, Марево, Москва 1865, 128). В «Бесах» те же слова произносит Тихон, пытающийся наставить Ставрогина на путь истинный.
То же — в публицистике Достоевского: ср. его статью «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах», где речь идет о «катастрофе» в нигилистическом лагере (Ф. М. Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-ти тт, т. 20, Ленинград 1980, 102 и след.).
Антиродовое в Ставрогине запечатлевается в этимологии его фамилии. Возведение этого имени к греч. «крест» (Вяч. Иванов, Основной миф в романе «Бесы». — В кн.: В. И., Борозды и межи, Москва 1916, 69) освещает лишь одну сторону имяобразования. С другой стороны, здесь естественно видеть русский композит: «став(ь) рог» (Николай Всеволодович и впрямь разрушает чужие любовные отношения на протяжении всего романа).
Ф. М. Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-mu тт, т. 11, Ленинград 1974, 130.
Цит. по: М. Полиевктов, Николай I. Биография и обзор царствования, Москва 1918, 10.
