по учебе в Орше.
– Сущие пустяки – всего гривенник за обед.
– Вы, что! – удивился Иван. – На станции я покушал утром за пять копеек почти тоже.
– Ну, там разве еда. Вам объедки сунули на станции, а здесь всё домашнее и свежее, – возмутился еврей. – Но вам, господин студент, я уступлю за семь копеек, а будете столоваться постоянно, то и до пятака сброшу, – предложил хозяин.
– Ладно, сейчас поем, а там видно будет, – согласился Иван и принялся за обед: молодое тело требовало пищи, и он мигом управился с едой, вспоминая, какими щами потчевала его Арина и как хорошо ему было с ней на диване. Сытый желудок располагал к воспоминаниям об ублажении плоти с молодой женщиной: как-никак, а с отъезда Ивана из села прошло уже два месяца и молодое тело кроме еды требовало и удовлетворения, но об этом надо пока забыть.
Заплатив еврею за обед и пообещав ещё зайти завтра, если хозяин скинет до пятака, Иван решил прогуляться по городу, в котором ему предстояло жить долгих четыре года.
Город был большой, но грязный, с каменными и кирпичными домами лишь в центре, где мостовая была покрыта брусчаткой ещё со средних веков – здесь была столица великих князей литовских – Гедиминасов, а остальная часть города – это деревянные дома, где вперемешку жили евреи, поляки, русские и другие неведомые Ивану народы.
Среди жилых домов тут и там торчали маковки синагог, купола церквей и шпили костелов: как узнал Иван позже, в Вильне жило около двухсот тысяч горожан, из которых почти половину составляли евреи, четверть поляки, осьмушку – русские, а все остальные – это ливы, немцы и прочие народы, вплоть до цыган и арабов. Русский язык понимали почти все жители, но между собой говорила на своем языке, неохотно и по обязанности, отвечая на русскую речь тоже по-русски.
Вильна жила преимущественно торговлей: через нее шли поезда в Европу с лесом, зерном, металлом, пенькой, а назад везли машины, ткани и всякую европейскую ерунду: так американцы меняли у индейцев за бусы и виски меха, землю и золото. Россия через торговлю с Европой превращалась постепенно в рынок сбыта лежалых товаров и устаревшего оборудования для фабрик и мануфактур.
Перекусив на ужин в каком-то трактире, Иван возвратился в пансион и лёг спать – заняться вечером ему было нечем. Кровать была армейского образца с жесткой сеткой и ватным матрасом, к которому белье не полагалось: о смене белья студенты должны были заботиться сами. Фрося предусмотрительно положила в мешок с одеждой пару простыней, наволочки для подушки и полотенца, справедливо полагая, что белье постельное всегда пригодится и не ошиблась, иначе спать бы Ивану на голом матрасе в несвежем подматраснике.
В следующие два дня Иван обошел все окрестности института, прошелся по улицам и закоулкам в центре города, посетил ближайшую церковь, в которой, видимо, придется иногда посещать службы воскресные: ведь институт-то – христианский, православный и посещение церкви несомненно будет отслеживаться ментором группы, в которой Ивану предстояло обучаться.
Впечатление о городе у Ивана сложилось неважное: одно название, что губернский город, а по образу жизни ничем не отличается от уездного городка: та же грязь на улицах, те же домишки хилые, стоит отойти от центра на сотню шагов, та же бедность и убогость жизни простых людей, что была ему ведома в Чауссах у тётки Марии, потом в Орше, да пожалуй и в селе Осоком, жизнь крестьян мало чем отличалась от жизни горожан Вильны.
Как и везде, горожане делились на богатых и прочих. Богатых приходилось едва-ли 2-3 человека на сотню жителей. Для них были открыты двери шикарных магазинов одежды, рестораны, где за обед тратилась месячная зарплата учителя, устраивались балы и приемы в городской управе и эти, никчемные, на взгляд Ивана, людишки пользовались всеми благами жизни, не обременяя себя никаким трудом и живя на проценты с капитала. Эти проценты им добывали еврейские ростовщики, открывшие банковские дома, где давались деньги в долг под процент, часть которого шла в карман банкира, а остальная часть владельцу капитала, помещенного в этот банковский дом.
Остальные жители, у которых капиталов не имелось, добывали средства насущные повседневным трудом: в мастерских, в услужении у богатых и кустарных ремеслах. Учителей Иван тоже относил к работникам по найму: учить – это, конечно, не баржу в лямке бурлакам тянуть по Днепру, но тоже труд, требующий и знаний, и терпения, и умения.
Женщины и дети, которые не работали, сидели по домам и избам, копались в огородах, обслуживали своих кормильцев и благодарственно молились своим богам, если день прошел ровно без ущерба и увечий в надежде, что и следующий день будет не хуже. Так день за днем проходила никчёмная жизнь простого человека, пока родственники не относили его на погост, а сами продолжали своё никчемное существование.
Иван и учиться-то задумал, лишь бы вырваться из этого замкнутого круга борьбы за деньги, чтобы не считать копейки, уплаченные за обед в еврейской столовой и иметь свободное от работы время, которое посвятить изучению истории для понимания смысла своей жизни сегодня на опыте ранее живущих поколений.
Ивана с детства мучил вопрос: для чего человек живет? Неужели для того, чтобы сладко поесть, вкусно попить, совокупиться с женщиной, вырастить детей и умереть без следа и памяти о себе даже в своих внуках, не говоря о следующих поколениях? Церковники твердят о спасении души на том свете, которую можно спасти лишь праведной жизнью, но богатые губят свои души здесь на этом свете и что-то не видно среди них напуганных будущими страданиями своей души на том свете.
– Нет, негодно устроен этот мир, коль одни живут за счет других, – частенько размышлял Иван в часы досуга еще в бытность свою учителем на селе. Все люди должны быть равны перед жизнью, также как они равны перед смертью. Каждый должен своим трудом добывать себе на жизнь, но не за счет других. Ростовщик дал человеку рубль в долг на полгода, но потребовал вернуть за эту услугу уже два рубля. Человек заработал эти два рубля, например, ученичеством детей и вернул долг ростовщику. Получается, что ростовщик, пользуясь моментом, вернул свой рубль и отобрал второй у человека заработавшего его честным трудом. Значит, ростовщик есть вор и грабитель, отбирающий деньги у других, но в государстве нынешнем он считается уважаемым и порядочным человеком-банкиром. Это прямое нарушение божьих заповедей,– если бог, конечно, есть, в чём Иван сильно сомневался.
– Если бог создал людей по своему образу
