Запуталась моя Россия
в грехах, в безверье, в суете.
Подходит к гибельной черте.
А сердце ведает Мессию…
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Не плачь, мой друг, бывали годы,
Когда не лучше жил народ.
И мы молили у Природы
Убавить страхов и невзгод.
СВИРЕЛЬ:
Родной, давай поговорим
об Инь и Ян, – светлее тема!
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Скажу: О, трепетная лань…
Чего, однако, захотела…
СВИРЕЛЬ:
Не хочешь! Или отошло
горение, иль стих не льётся?
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Со мною, друг мой, остаётся
моё былое ремесло.
СВИРЕЛЬ:
Ты о каком же ремесле,
мой друг желанный, намекаешь?
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Как будто ты о нём не знаешь?!
О чём певали на селе?
СВИРЕЛЬ:
О жизни, о тоске, о милом,
о том, что было да прошло.
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
А я – о том, что расцвело
и что сегодня наступило.
СВИРЕЛЬ:
Сказать ты хочешь, что в стихе
роняешь мне надежду с верой?
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Да, мы любви миллионеры.
И нас не упрекнут в грехе.
СВИРЕЛЬ:
Я вновь смотрю на твой портрет.
И предо мною мальчик нежный.
64
Спадает локон твой небрежно
На лоб. Струится грустный свет
Очей. И рот в полуулыбке
Рождает странный силуэт
Тоски неуловимо-зыбкой…
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Ты очень точно уловила
В моём портрете ту печаль.
Но в той печали – наша сила,
Поэтов сила. И не жаль
Сегодня мне того мальчишку.
Ей-богу, не печаль чела.
Закрой с портретом эту книжку
И … до родимого села!
СВИРЕЛЬ:
Родной, нам не избыть печали
От той потери роковой!
Но, слава Богу, ты живой,
Чего враги не замечали.
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Заметить это – острый нож
Тому, кто втянут в паутину
Неверья. Там гарцует ложь.
А мы теперь на именины
С тобой спешим и совершим
Свой путь сквозь пагубу и рожь.
СВИРЕЛЬ:
Какие именины
имеешь, милый, ты в виду?
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Кому сегодня на роду
написаны сии картины?
Христос, конечно. Пасха нынче.
И время выпало с утра
нам этот радостный обычай
означить слитностью пера!
ХРИСТОС ВОСКРЕС.
20, 04, 1990. 2 часа ночи.
Следующая страница встречи (тетр. №19, стр. 65, ).
СВИРЕЛЬ:
Ты ждёшь, мой друг, чтоб Русь заговорила
И вызвала тебя на небосклон.
Скажи, скажи, в груди – какая сила!
Прими, мой друг, от Родины поклон.
Прими, Есенин, и не осуждай бессрочно
Свою доверчивую ласковую Русь.
Что я слегка ленива, это точно.
Об остальном судить я не берусь.
Откликнись, о, Серёжа, голубь века,
К нам залетевший из иных времён,
Стремясь поднять до Неба человека,
Серёженька! Беда со всех сторон!
65
Ты слышишь? Твой ответ в тумане тает.
Ты знаешь наши беды наизусть.
И нам тебя так нынче не хватает.
Откликнись, осчастливь родную Русь!
Твой слог, твой ритм, твой взгляд, чего же больше, –
Прошу любить и жаловать, – бальзам
На сердце, то, которое не ропщет,
А ждёт… За встречу всё отдам! –
Опять же ризу, – весь наряд весенний,
Нанизанный на веточки хрусталь
И звон колоколов. И где тут лени
Найти приюту? Дорогого жаль…
Ах, жаль ты, жаль моя, родной Есенин,
Что ж ты молчишь? А грусти полон дом.
О, мой приют, о, мой овал весенний,
Мой юный, вызываемый с трудом!
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Отвечу, Русь, необоримый странник,
Твой друг, твой посох завсегда с тобой.
Цветут ромашки в неизвестной рани,
И веселеет голубой прибой.
И море разливанное объятий
Хлопочет жарко о своей Руси.
Не слушай ни упрёков, ни проклятий,
Живи им вчуже и неси,
Неси огонь неугасимой нови.
Всё суета – удобства и тщета.
Моя сестра, я брат тебе по крови.
И с нами вместе – Дух и высота.
Прими, мой друг, прими привет весенний.
И, осенённый сонмом новых дел,
Пришёл и разогнал тоску Есенин.
И вместе с Русью вновь помолодел.
Да, молодость дана нам не напрасно.
И возвращенье к ней, – да будет так! –
Всегда желанно, бурно и прекрасно.
Мы рубль не разменяем на пятак.
Восходит день заливистый и звонкий,
Прибавил краю солнечный паёк.
И в полдень, наподобие цыплёнка,
Скорлупку льда проклюнул ручеёк.
Апрельских формул золотые нити
Упали златоустовцам на стол.
И каждый строит дом своих открытий,
Весенних чувств и мыслей частокол.
О, день, о час, о миг, о бесконечность,
66
Круговорот бесчисленых времён!
Молю, добавь талон на человечность
Стране и времени, в которых мы живём! Апрель, 1991,
ОСЕННИЙ ДИАЛОГ
13 октября, 1991.
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН:
Россия, Русь моя, скажи, не ты ли снова
Вот в этом зеркале как прежде расцвела?
Ты? В ожидании Пришествия Второго?
Моя берёзка из рязанского села!
СВИРЕЛЬ-РУСЬ:
Есенин, мой Серёжа синеглазый!
Ужели отыскался блудный сын?
С тех пор тебя не видела ни разу,
Как в «Англетере» вздрогнули часы,
Узрев твои последние минуты…
Златую голову на плаху положив,
Ты разорвал невидимые путы,
не долюбив и не дожив!
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Любовь моя, Россия, сколько можно
Бродить вдали, не видеть, не гореть?
Да, согласись, что это очень сложно,
но невозможно умереть.
Мной этот познан путь. Он ветками берёзы
овеян в дорогом краю.
И согласись, что нас не только слёзы
соединяют. Голову свою
Я не ронял в церквах пред аналоем
и не клонил пред сильными в миру.
И от тебя, любимая, не скрою, что не умру!
Поэт живёт в стихах. Он Музе звонкогласной
давно известно, – отдаёт свой пыл.
А я России, бедной, но прекрасной
свой стих унылый посвятил.
СВИРЕЛЬ-РУСЬ:
О, нет, родной мой, вечный и живой,
Мой русый мальчик с локоном пастушьим,
Твой стих меня спасёт от равнодушья.
Он не унылый, а родной и свой!
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
И я хочу сказать без промедленья,
Что жив Поэт не только в словесах.
Он жив в действительности, дышит – без сомненья.
И стих его – как воин на часах.
СВИРЕЛЬ-РУСЬ:
Но сколько раз нам уверять убогих,
Что жив Поэт и в жизни, и в строке?
И голова свежа не менее, чем ноги.
И кровь стучит и в сердце, и в руке?
67
Скажи, доколе уверять убогих,
Ущербных разумом и скудненьких Душой?
Для них – одна часовня на дороге
И штамп заученный: «эС.Е – Поэт большой»
Заключены в затверженные даты.
Им так спокойнее. Они другим богаты –
Бесстыдством лености и тупости Души.
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Спеши, мой друг, от них, скорей спеши.
Не ведают они вселенской боли.
Их круг – ухоженный половник да очаг.
Они о совести и мудрости кричат,
Желая удержать её в неволе.
СВИРЕЛЬ-РУСЬ:
Есенин, ты у нас вселенский странник.
Но Русь без странника ни года не жила.
Она ждала тебя, рыдала и ждала.
И дождалась – из этой гулкой рани.
И смерти нет. И стих твой на листке
Соединился с молнией в руке!
Я обретаю вновь уверенность во взоре.
И стих твой ветреный, и нежен и раним,
Подарок дружеству и, Бога ради,
Восходит словно вечный пилигрим
На пьедестал строки, и тёплой и подвижной.
Серёжа – в той строке – не только оттиск книжный,
Но сердца луч. Он дышит естеством
И поклонения не требует. Он знает–
Ему Душа любимая внимает.
А сердце вечно рядом с мастерством.
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Мне дорог этот свет не только рифмой, строчкой.
И рифма точная, поверь, мне не нужна.
Мне видится любимая страна
Забытой девушкой в ромашковом веночке.
Идёт по полю, натыкаясь на погосты,
Пред Белой Церковью спешит, роняя крест.
И думу долгую, измученную остынь
Несёт как ладанку из отдалённых мест.
А мне так хочется сказать ей: Дорогая,
Внемли, остылая, молитвам и хорам,
Взойди Душой к невидимым Мирам,
где плачем Русь другая!
Та Русь – в загоне древних предрассудков,
Забытых прадедов и ласковых отцов,
Где Матерь Божия не дремлет ни минутки,
И где не жалуют льстецов и подлецов.
68
Внемли, о, Русь, отчаянью Поэта,
Отринь невежество и сердцем, и рукой.
И я скажу, не дожидаясь лета,
Мой стих прорвётся светлою рекой
И выйдет на простор земного чуда.
И спросишь ты: «Ну, кто ты и откуда,
Поэт, не уходящий на покой?!
Увы, так медленно я пробиваюсь к людям,
Хоть я живу и в Солнце и в реке.
Лишь ты мой стих, как яблочко на блюде,
Катаешь в этой ласковой руке.
А стиль мой этой строчкой обозначен,
Где вместо слов – стремленье умереть,
Когда Душа зовёт и сердце плачет,
устав гореть!
СВИРЕЛЬ-РУСЬ:
О, как утешить? Что сказать, мой милый?
Сплошная рана у меня в груди.
Я не о том, что будет за могилой,
Хотя бы и нирвана впереди.
Я плачу о тебе. Так осязаем
Твой почерк, боль твоя, твоя живая речь.
