Но чье войско проходило сейчас перед ними: наступающие на Тулу рати Шуйского или отходящее под напором превосходящих вражеских сил воинство Болотникова. этого ни Санька, ни даже Феофан не ведали.
Впрочем, опасаться следовало и тех, и других. И еще неизвестно, кого больше.
Ежели судить по богатому убранству большинства всадников, по шляху двигались именно правительственные войска, и Санька шепотом пыталась убедить в этом сомневающегося Феофана. Но переводя взгляд на медленно и расхлябанно бредущих пехотинцев, она и сама начинала вдруг сомневаться в своих первоначальных предположениях: уж больно разношерстно и простонародно они выглядели: мужики мужиками. ну, разве что вооруженные.
А рати все шли и шли, сменяя друг друга, и казалось, им не будет конца.
И с каждой новой ратью все меньше оставалось у Саньки уверенности, что смогут они с Феофаном настигнуть сегодня слепого бандуриста со своим странным мальчишкой-поводырем.
Бандурист двигался в этом направлении, в трех небольших селениях, через которые нашим путникам пришлось пройти сегодня, подтвердили эту информацию. Сведения о необычной одежде малолетнего поводыря тоже соответствовали действительности. а самое оптимистичное известие ожидало Саньку в последней из трех деревушек. Как оказалось, слепой музыкант по каким-то причинам там задержался почти на сутки. и покинул он деревню всего за несколько часов до прибытия туда самой Саньки. Вместе с Феофаном, разумеется.
Вот почему последний отрезок пути Санька не шла, а почти бежала, да еще и всячески поторапливала недовольного столь высоким темпом передвижения Феофана. А к шляху вышла уже совершенно обессиленная, но переполненная твердым желанием немедленно продолжить преследование.
Обилие войск на шляху внесло свои коррективы в ее грандиозные планы. И обходного пути на Тулу, кроме этого шляха, тоже не имелось: по обе стороны от дороги простиралась унылая заболоченно-лесистая местность, и тянулась она аж до самого горизонта.
Но все рано или поздно заканчивается: и хорошее, и плохое. Вот прогромыхала, подскакивая на ухабах, последняя пушка, протопали последние пехотинцы (совсем уже расхлябанные). и только пыль осталась на шляху от прошедшего воинства. Впрочем, и она медленно оседала.
— Ну что? — вскочив, Санька посмотрела на Феофана. — Пошли?
— Погоди чуток!
Поднявшись, Феофан медленно осмотрелся по сторонам.
— А может, не пойдем к Туле? Может, в сторону Калуги подадимся?
Санька задумалась. Иван (если это был он, разумеется) мог двинуться со своим бандуристом к Калуге (это не исключено), но мог ведь и на Тулу податься!
Как тут сделать правильный выбор?
Но куда-то идти надо было, и путники выбрали тульское направление. И бодро в ту сторону зашагали. То есть, это Феофан шагал бодро, а Санька, прихрамывая, уныло плелась сбоку. Заметив это, Феофан тут же убавил шаг.
Но Саньке это не особенно помогло. По пути к шляху она натерла, а потом и сорвала мозоли на обеих ногах, но тогда, сразу, даже не заметила этого. А вот сейчас, после вынужденной остановки и отдыха, каждый шаг отзывался такой дикой болью, что на глазах у Саньки невольно выступили слезы. Крепко сжав зубы, она попыталась бороться с болью, но в конце концов сдалась и расплакалась, усевшись на обочину дороги.
— Не могу идти! — сквозь слезы заявила она Феофану. — Ноги сбила!
— А ну, покажи! — сказал Феофан, тоже опускаясь на пыльную траву обочины, и когда Санька, все еще всхлипывая, разулась, внимательно осмотрел ее стертые в кровь пятки. — И правда, сбила.
— А ты думал, это я притворяюсь? — сердито всхлипнула Санька, вновь и неожиданно даже для себя самой переходя с Феофаном на «ты». — Вру тебе, да?
— Вот чего не думал, того не думал.
Феофан замолчал, и Санька тоже молчала, исподлобья поглядывая в сторону монаха. Впрочем, сам Феофан смотрел куда-то поверх головы Саньки. Внимательно так смотрел.
— Что там? — с тревогой спросила Санька. — Опять войска?
— Да нет, — неторопливо проговорил Феофан, поднимаясь на ноги. — Едет кто-то.
— Вооруженный?! На лошади?
— На бричке.
Вскочив вслед за Феофаном, Санька тоже посмотрела в ту сторону. Впрочем, увиденное ее немного успокоило.
По дороге в том же направлении, куда двигались Санька с Феофаном, легко катила высокая бричка, запряженная парой лошадей. Совершенно без пассажиров, ежели не считать возницы, мужчины неопределенного возраста и невзрачной наружности, но зато в высокой меховой шапке (это среди лета!) и нарядном кафтане, расшитом какими-то золотистыми узорами.
Поравнявшись с путниками, мужчина туго натянул вожжи, с трудом останавливая разогнавшихся лошадей.
— Тпру-у, заразы! — крикнул он густым басом, совершенно неподходящим для его далеко не богатырского сложения. — Стоять мне!
И повернувшись к Феофану, сдернул с головы свою лохматую шапку. После этого добавил уже совершенно иным, негромким и даже почтительным голосом:
— Благослови, святой отец!
— Да будет с тобой всяческая благодать и в делах, и в помыслах твоих! — проговорил Феофан напевно и троекратно перекрестил возницу. — Да поможет тебе Господь во всех твоих начинаниях!
— Спасибо, святой отец!
Возница вновь натянул шапку на голову. До самых, считай, глаз натянул.
— Издалека путь держишь, святой отец?
— Издалека, — не вдаваясь в подробности, отозвался Феофан. — Может, подвезешь странников божьих?
— Подвезу! — сказал возница, чуть отодвигаясь на козлах. — Отчего не подвести!
— Давай, Санька! — обернувшись к Саньке, Феофан поманил ее рукой. — Залезай!
Ковыляя на ноющих ногах, Санька подошла к бричке и с помощью Феофана в нее забралась, обессиленно откинувшись на сравнительно мягкую спинку сиденья. Рядом с ней, на сидении и подле него было навалено множество каких-то матерчатых тючков, так что места хватило только ей одной. По этой причине Феофану пришлось сесть рядом с возницей, что, впрочем, нисколечко монаха не огорчило.
— Едем, Санька! — с облегчением проговорил он.
— Н-но, милые! — рявкнул возница. — Пошли, родимые!
И для вящей убедительности взмахнул над головой кнутом.
Лошади рванули так, что Саньку почти прижало к сиденью. Впрочем, ничего неприятного в этом не было.
— Ие-ха! — продолжал вопить возница, вращая кнутом. — Давай, милые!
И обернувшись к Саньке, неожиданно ей подмигнул.
— С ветерком, девка, прокачу!
Лошади и в самом деле мчались как угорелые, так что до Саньки, в испуге вцепившейся в поручень, не сразу и дошел смысл последней фразы возницы.
«Девка» — произнес этот невзрачный мужичок в богатом одеянии, а значит, он каким-то образом смог раскусить нехитрый ее маскарад. Но ежели смог он, смогут и другие! Вон и Аксинья тоже как-то неожиданно быстро обо всем догадалась.
«Веду себя, как девчонка! — стиснув зубы, подумала Санька. — Плачу, как дура, и вообще...»
— Отрок это! — прогудел Феофан, обращаясь к вознице. — Блаженный он, потому ликом с отроковицею схож.
— Да мне все равно! — неожиданно захохотал возница. — Отрок так отрок!
И, вновь повернувшись к Саньке, вторично ей подмигнул.
«Не поверил!» — поняла Санька.
Впрочем, ничем плохим ей это пока не грозило. Феофан был рядом, и в случае чего с этим плюгавеньким мужичонкой он в два счета разобрался бы. Да и почему сразу подозревать человека в дурных намерениях. Ну, догадался. ну, дал Саньке это понять — и что?
А лошади все продолжали и продолжали нестись во весь опор. И возница уже не грозил им кнутом, наоборот, он даже слегка придерживал ретивый бег своих рысаков, время от времени туго натягивая вожжи.
— Добрые лошади! — перекрикивая грохот и дребезжание брички, обратился Феофан к вознице. — Сам-то ты кто будешь? Купец?
— А бес его знает! — с веселой лихостью отозвался тот. И, помолчав немного, добавил: — Со вчерашнего дня вроде как купец! А кем завтра буду — про то одному Господу ведомо!
Как-то мудрено говорил возница, темнил он что-то. во всяком случае, Санька его не совсем поняла. А Феофан то ли понял, то ли глубоко безразлично это все ему было, но больше расспрашивать не стал.
Возница же явно не считал разговор законченным. Выговориться ему хотелось, душу хоть кому-либо, да излить.
— Купеческая это бричка, святой отец! — пояснил он, хоть Феофан ни о чем таком его не спрашивал. — И лошади тоже купеческие! Еще вчера купец с купчихой на них куда-то путь правили. а тут мы с братом возьми да и подвернись.
Не договорив, он замолчал и принялся усиленно полосовать кнутом лошадей, хоть те и так мчались как угорелые.
— Но, волчья сыть!
— И что? — резко спросил Феофан, одновременно с этим перехватывая у возницы кнут. — Порешили вы с братом того купца, так, что ли?
