— Но, волчья сыть!
— И что? — резко спросил Феофан, одновременно с этим перехватывая у возницы кнут. — Порешили вы с братом того купца, так, что ли?
При этих его словах Санька вздрогнула и сжалась. По-новому как-то взглянула на невзрачного этого мужичка в нелепом среди лета головном уборе. Раньше возница казался ей просто смешным, теперь же при одном только взгляде на его сутулую спину Саньку невольно пробрала дрожь.
— Ну, что молчишь? — нетерпеливо прогудел Феофан, швыряя кнут себе под ноги. — Говори!
— Осуждаешь, святой отец? — с какой-то даже издевкой отозвался возница, нагибаясь и вновь подхватывая кнут. — А ежели у нас иного выбора не было?
— Бог судит, не я! — буркнул Феофан и из-за плеча бросил обеспокоенный взгляд в сторону Саньки. — А выбор, его завсегда найти можно!
— А ежели он брата мово порешил?! — с каким-то торжеством в голосе возразил возница. — Мы бы их, может, живыми отпустили, лошаденок с товаром отняли бы и все! А он из пистоли в брата. в упор! Ну, а потом и я его достал. кистенем. Вот этим самым.
И возница неожиданно вытащил из-под сидения шипастый металлический шар на длинном сыромятном ремешке. знакомый такой шар.
— Перетянул разок по макушке — ему и хватило, — продолжал меж тем возница, с какой-то странной ухмылкой покачивая на руке кистень. — Купчиха, известное дело, в крик. Ну, я и ее тоже. сгоряча! Потом опомнился, пожалел о содеянном. Не о купце, пес с ним, с купцом. о бабе его. Она молодая была, сдобная. Очень бы мне для этих самых дел подошла. а я, дурак, кистенем!
И вновь засовывая кистень под сидение, возница сладострастно причмокнул.
— Не о том говоришь! — сердито буркнул Феофан. — Бог тебе судья, но нельзя об этом так! Давай о чем-нибудь другом побеседуем!
— Давай! — согласился возница. — Как младший братишка мой мученическую смерть принял — об этом я тебе уже рассказал. А поведаю я тебе еще, святой отец, как старшего моего брата жизни лишали! — Последние слова возница почти прокричал. — Поведать?!
— Придержи лошадей! — встревоженно крикнул Феофан, хватая возницу за плечо. — Придержи, говорю!
— Ты его убил, монах! — истошно завопил возница, вовсе бросая вожжи и судорожно шаря правой рукой под сиденьем. — Позавчера, у реки дело было! Али позабыл уже, святоша?
Ничего на это не отвечая, Феофан ухватил его за отвороты кафтана обеими руками и так встряхнул, что с головы возницы слетела его мохнатая шапка.
— Останови, говорю!
— А шиш тебе, монах! — полузадушенно хрипел возница, все продолжая и продолжая шарить рукой под сиденьем. — Сейчас я тебе. сейчас.
Лошади, никем не управляемые, неслись вскачь, а бричку трясло и подкидывало так, что Саньке пришлось обеими руками крепко вцепиться в поручень, чтобы удержаться и не вылететь. И тут в правой руке возницы оказалось вдруг что-то, длинное и блестящее. и мгновение спустя Санька услышала треск выстрела.
И почти одновременно с этим Феофан охнул и, отпустив возницу, ухватился обеими руками за окровавленную голову. Потом покачнулся и вывалился на обочину дороги.
— Феофан! — пронзительно вскрикнула Санька, уже поняв, что произошло, но еще не до конца в это поверив. — Феофан!
Она обернулась, но так ничего не смогла рассмотреть в густой пыли, клубившейся за бричкой.
— А вот оно как, святоша! — завопил возница, вновь подхватывая и встряхивая вожжи. — Брата моего порешил — ступай сам следом! — И метнув быстрый взгляд в сторону омертвевшей от ужаса Саньки, добавил с гнусной какой-то ухмылочкой: — А с тобой, девка, я потешусь! Ох, как потешусь, душеньку отведу! И за себя, и за братьев своих загубленных!
«Прыгать! Немедленно прыгать! — билась в голове у Саньки паническая мысль. — Спрыгнуть, пока не поздно!»
Но лошади мчались с такой скоростью, что прыгать было опасно. И оставаться в бричке тоже было опасно, еще опаснее, нежели прыгать.
— Два брата у меня было! — вопил во весь голос возница, с силой вращая над головой кнут. — И где они, братья мои?! Один я таперича, на всем белом свете один! Аки перст. и в сердце моем лишь злоба лютая!
Он был похож на сумасшедшего. да он и был сумасшедшим в этот момент.
Сжав зубы, Санька уже приготовилась прыгать, хоть вероятность разбиться была очень высока, но тут она заметила всадников. Вымахнув из какого-то перелеска, они мчались наперерез бричке, и было их около сотни, а то и больше.
Возница тоже заметил всадников, да и трудно их было не заметить. Он хлестнул лошадей, хоть они и так неслись из последних сил.
— Но, клячи купеческие! Давай же, давай!
Обернувшись, Санька сумела разглядеть сквозь клубы пыли быстро приближающихся всадников. Их лошади были явно порезвее порядком заморенных купеческих рысаков.
— А ну стой! — зычно закричал передний из всадников, нарядный, в блестящей кольчуге и шлеме с перьями. — Стой, тать!
— Грехи наши тяжкие! — испуганно простонал возница, натягивая вожжи и замедляя этим бешеный бег лошадей. — Никак, дозор царский!
Он вновь напялил на голову нелепую свою шапку и, повернувшись в сторону обмершей от ужаса Саньке, добавил жалобно и одновременно с угрозой:
— Ты, девка, того. молчи лучше! Будешь молчать, тогда и я тебя, это. не выдам, слышишь?! Ужо не скажу им, что ты — девка переодетая! А коли из беды выпутаться сумеем — враз отпущу! Вот как перед Богом клянусь — отпущу с миром, ничем не обидев! Ты только меня, это. не выдай, слышь?! Я — купец, по торговым делам еду... ты — мой сынишка младшенький, все понятно?
Последние слова он произнес почти шепотом, ибо всадники были уже совсем близко. Еще мгновение — и они обступили остановившуюся бричку со всех сторон, а возница, сорвав с головы меховую свою шапку, принялся униженно кланяться.
— Кто таков? — властным начальственным голосом проговорил все тот же всадник в золоченой кольчуге, и Санька внезапно его узнала.
Это он третьего дня хотел хлестнуть ее плетью, да Феофан не позволил, принял этот удар на себя.
Вспомнив о Феофане, Санька вдруг почувствовала, как тугой соленый комок вплотную подкатил к горлу, да так, что даже дышать стало трудно. Глаза заволокло слезами, но Санька сердито смахнула их тыльной стороной ладони. Не время было плакать сейчас.
А возница уже что-то говорил, обращаясь к всаднику в золоченой кольчуге, по всему видно, предводителю всей группы. и голос матерого убийцы был в этот момент на удивление тихим, угодливым, даже каким-то воркующим...
Впрочем, самое начало его объяснений Санька, всецело занятая своими горькими мыслями, пропустила.
— ...а потом тати воровские на нас нечаянно наехали. — продолжал между тем возница все тем же униженно-воркующим тоном, бросая при этом опасливые взгляды в сторону неподвижно сидящей Саньки. — Еле ускакали от них, товара часть пришлось выбросить иродам на разграбление. Бог миловал, спаслись. сынишка вот только перепугался до смерти.
— Сынишка?
Всадник в золоченой кольчуге чуть повернул своего вороного жеребца и пристально посмотрел на Саньку.
— Это и есть сынишка твой?
Возница неуверенно кивнул.
— Так ведь я его видел на днях! — незло и даже как-то весело проговорил всадник в кольчуге, — сынишку твоего названного! Правда, он тогда не с тобой был, а с монахом пришлым. Как же ты это объяснишь, купец?
Ненависть к вознице, подло, исподтишка убившего Феофана так захлестнула Саньку, что даже собственная судьба перестала ее вдруг волновать.
— Врет он все! — закричала она, вскакивая с сиденья. — Не купец он — убийца! Он купца и жену его вчера убил кистенем, потом лошадей его забрал и в купеческую одежку вырядился! Что, неправду говорю?! А сегодня еще и Феофана. из пистолета.
Это было все, что смогла, давясь рыданиями, выкрикнуть Санька. А выкрикнув это, она вновь упала на сиденье и горько расплакалась.
— Вот оно что! —изменившимся голосом проговорил предводитель, пристально вглядываясь в помертвевшее от страха лицо возницы. — Вот оно как!
И тут же повелительно махнул рукой кому-то из своих подчиненных:
— Повесить!
— Нет! — пронзительно завопил возница, когда два дюжих воина, спешившись, стащили его с брички и, повалив навзничь, принялись связывать за спиной руки. — Поклеп это! Лжа!
И умолк, ибо один из связывающих, ткнул его лицом прямо в дорожную пыль.
— А это что? — проговорил кто-то из всадников, нагибаясь и вытаскивая из-под сидения кистень. — Тоже лжа?
— Для защиты это! — продолжал вопить возница, хрипя и отплевываясь. — Купец я, люди добрые!
— Быстрее давайте! — нетерпеливо крикнул предводитель, с трудом придерживая на месте пляшущего жеребца. — Чего возитесь!
Подхватив с двух сторон истошно вопящего и тщетно упирающегося возницу, воины тут же поволокли его к одинокому дубу, стоящему у самой дороге. На нижнем суку дуба уже сидел кто-то из воинов, сноровисто прилаживая веревку, другой помогал ему снизу. Все делалось просто, деловито и даже как-то буднично. а Санька, словно остолбенев, молча смотрела на все это широко раскрытыми испуганными глазами.
