Тотчас поднимут гик, и свист, и топ,
В лицо мне выплеснут словесные помои,
Охают Вестника, чтоб каждый был спокоен:
Над мыслью сердца виснет вечный «стоп»!
Начнут в безумцы Вестника толкать
И упрекать за связь с нечистой силой,
Мол, смеет молодость от дела отвлекать
И увлекать бессмертьем за могилой.
Всё бред, любезные! Очнитесь, подлецы!
Вы именно и пребываете в тумане,
Спокойствие ища в неверье и в обмане,
В то время, как зовут к прозрению ОТЦЫ,
Зовут и силятся преодолеть ваш сон,
Прорваться истиной учёных и Поэтов.
Мой стих правдив, бесстрашен и весом,
Срывает тайну с тьмы и рушит вето,
Лежащее проклятьем на челе
Безумных, жалких, жадных и ленивых.
Мой стих – стрела, смолою на стволе
Древесной сути Родины счастливой.
Хочу и царствую, живу в твоей руке,
Как говорила издавна *Марина, (Цветаева)
Как кровь в виске, как отблеск на штыке,
Как явь сама в стихе заговорила.
Да, царствую свободно и легко,
Лечу по строчкам древности и жизни,
Дарю любовь тебе, моей Отчизне,
И вечно презираю дураков.
Безмерность глупости всегда в чести у чёрта.
Он этой глупостью и счастлив и живёт
И, превратив ту глупость вроде спорта,
Он дураков у теннисного корта
Поставил, надрывая свой живот.
От смеха корчится над глупостью извечной:
Пусть соревнуются, швыряя этот мяч.
Работать некогда, ругательства картечью
Летят в того, кто станет этот матч
Безумством праздности и тупости отменной
Назвать пытаться. Горе мудрецу.
Он попадёт в безумцы непременно…
79
Ну, что мой друг, к концу
Пора нам двигаться в июньском диалоге.
Кончает месяц свой полёт в тревоге.
Ну, спи, любимая, а я пошёл к Отцу.
Со мною, знаю, солидарен Пушкин.
Он жив, как тысяча Поэтов и врачей,
Поёт как Лель на ласковой опушке,
Не допускает до России пушки
Своим всесилием, считая, что игрушки
Такой не выдержит ни Бог, ни казначей!
СВИРЕЛЬ:
В руке моей таится свет. Пронизан
Тем светом воздух, дождь и потолок.
Он, этот свет, таинственный как риза
Мой взор и век навечно обволок.
Скажи мне свет, кто ты? Со мною вместе
Ты будешь всюду – в горе и в нужде?
СВЕТ:
Я буду всюду – в счастье и в беде
По праву мужества и по законам чести.
Я свет бессмертия. И я тебя достиг.
Проснулась в сердце Истина России.
Я век и миг, я маг, я бездны крик,
Я зов Отечества, что набирает силы.
Июнь 1992 г.
ОТКРОВЕНИЕ
Перелистывая вновь и вновь страницы своих дневников, окунаюсь и купаюсь заново в этих
эманациях космической любви и нежности.
О взаимной ответственности за Со-творчество сказал Александр Сергеевич Пушкин: «Мы
все за стих Руси в ответе!»
Александр Сергеевич и Серёжа Есенин более других с самого начала контактов России с
планетой Душ приблизились к семье Свирели. Серёжа стал частым гостем в семье моих
родителей.
Наверное, секрет - в родственности Душ. У творчества секретов не сочтёшь! Здесь, в
литературном салоне на Планете Душ, постоянно звучали стихи Свирели и Серёжины строки. Они
журчали, сливались в едином потоке.
СВИРЕЛЬ:
Я перелистываю вновь страницы
Своей космической с Поэтами любви,
Где строчки, словно ласковые птицы,
Умели разжигать огонь в крови.
И вижу, как на розовом рассвете, –
Сочтёт ли Бог те встречи за грехи?! –
В соитье Душ рождались наши дети –
Поэмы и небесные стихи.
Как мне Серёжа говорил, бывало:
Я жить хочу. Мне трудно без тебя!
И я себя на время забывала
И волны нежности даря ему, любя,
80
Строчила в клетчатую школьную тетрадку
Стих за стихом. И строчки ви-за-ви,
Обнявшись, ворковали сладко-сладко
И растекались струйками любви.
Грехи ли это или не грехи, –
Пускай сочтёт Господь те откровенья.
Но ласковые вечные мгновенья
Запечатлели лёгкие стихи.
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Люблю волос твоих и жар и трепет.
Они для нас – антенны и волна,
Которая роднит твой тихий лепет
С моею чарочкой вина.
Ребёнок мой, ворчливо-золотистый,
Как называешь ты меня сама! –
И в тихий день и ночью мглистой
От тех волос могу сойти с ума.
Они как волны, словно копны сена,
Душистого в берёзовом краю.
О, Таня, ты, конечно, не Елена
Прекрасная, но я тебя люблю!
Так возникла поэма «Тайна», где тоскующий по земной любви Есенин не знает, уезжать ли
ему в дальние страны от Свирели: он ведь облечён обязанностями – то ли Учителя, то ли мужа.
Одно ясно: он попал в капкан чувства, с которым трудно справиться.
ТАЙНА
поэма
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Я не уеду никуда, родная.
Мне грустно что-то, хоть и льётся стих.
Стихи лежат, как гроздья, догорая.
И льётся ласковый есенинский мотив…
Я плачу почему-то. Кто нас знает,
Зачем те слёзы? К матушке-зиме?
Она, наверно, тропки заметая,
Грядёт и ластится снежинками ко мне.
А мне не к сердцу эта ласка, Таня,
Поймёшь ли? Ты вдали, и я далёк.
Я знаю, сердце не предаст и не обманет.
Но зыблется лишь чувства огонёк.
Какая странная любовь, ей-богу!
Как верить, как доверить, чтобы жить?
И как пройти столь долгую дорогу?
И как любить, встречаться и дружить?
Я молод, Таня. Я горяч и ветрен,
Как в дни былые. Что поделать мне?
Но дуют вновь космические ветры,
И снова эта молодость в огне,
81
В огне желаний. Я прошёл бы дали,
В охапку взял сиреневую грусть
Измял как цвет, как старое преданье,
Которое я помню наизусть.
СВИРЕЛЬ:
Поэт мой нежный, первенец полётов
На эту Землю, где бытует тьма!
Пусть скажет кто-то, пусть измерит кто-то
Тот кладезь сердца, света и ума!
Что мне сказать? И как тебя утешить?
Что обещать, и чем тебя дарить?
В моём дому живёт недобрый леший.
И мне с тобой непросто говорить…
Душа немеет, плачет в одночасье
От одиночества и за твою судьбу.
Любовь-любовь – опять одно несчастье.
Любовь сама похожа на борьбу.
Что скажешь мне на это, синеглазый!
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Скажу о том, что помню и люблю,
Как в первый раз. И с первого же раза
Твоих стихов я сутемень ловлю.
Не знаю я, к чему рассвет сегодня
Зовёт меня. Иль плачет кто навзрыд?
Хочу дышать и шире и свободней,
Но о другом мне осень говорит.
СВИРЕЛЬ:
Родной мой, мальчик, как тебя утешить?
Я думаю, декабрьская грусть
Грядёт. Но нос не будем вешать,
Хоть помним всё, мой милый, наизусть.
Неужто так судьба определила,
Что если ты космическим лучом
Мне шлёшь свой стих, то нет уж больше милых,
Кто рядом и целует горячо?
Неужто сердце это отвергает,
И в лапы рока ты опять попал?
Скажи, мне это сердце разрывает,
Ребёнок мой, мой лотос, мой опал,
Мой редкий звук из ангельского сада.
Стон флейты под рукою нежных дев!
Твой стих для сердца – вещая награда.
И вот ты плачешь, голову воздев!
Как мне освободить тебя от муки,
От одиночества, от воли мудреца?
Отдать тебе, что могут только руки
И растворить страданье до конца?
82
В отчаянье и встречи и объятья,
Которых не умею передать.
Нам говорят: «У нас все люди братья!»
А нам осталось помнить и рыдать…
Рыдать о всём: о выгоревшем лете,
О том, что тяжелеет голова,
О том, что не разбудит на рассвете
Мамуля, хоть она теперь жива.
И слёзы снова радугу съедают.
И снова горло перехватывает спазм.
Скажи, мой друг, что сердце?...
Так же тает, рыдая?
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
Уезжаю на Кавказ!
Рассею скуку, прогуляюсь с Лалой,
Найду, быть может, снова Шаганэ.
О, ты, Татьяна, звёздочка опала,
Утешившая сердце тихо мне!
Как будто мне ладошку положила
На грудь. И сразу стало легче мне.
Так ты любить мне, друг мой, разрешила,
Гулять с любой при Солнце и Луне?
Ты груз сняла с опального Поэта,
Освободила сердце от оков.
СВИРЕЛЬ:
Родной мой, неужели дело в этом?
Спаси тебя от всяческих долгов
Наш Бог. И если может совесть
Тебе любить и помнить разрешить,
То мы с тобой берёзовую повесть
Нанижем на серебряную нить
Твоей судьбы. И разговор продолжим.
И ты расскажешь, как к любимой в полдень
Приехал на обветренный Кавказ,
Как Шаганэ поцеловал и вспомнил
Всё то, что было выпито не раз.
Дарю тебе, мой нежный друг, свободу,
Люби, коль любится, и не печаль бровей,
Не попирай в себе свою природу
И пой, как мой рязанский соловей!
Запомни, мальчик, Русь твоя большая
Так радоваться будет за тебя!
Развейся, раствори ворота рая
И, звонким месяцем, простор Души любя,
Упейся полуночною беседой,
Наговори им кучу пустяков.
83
А я, глядишь, потом к тебе заеду
