отодвинуться еще дальше.
– Вот так он тебя встречает каждый день? – спросила она.
Гэвин налил молоко в два стакана.
– Ага. Или с бутербродом.
Дэлайла взяла печенье, и обнаружила, что оно еще теплое.
– С ума сойти, – заметила она.
Гэвин рассмеялся и сел рядом с ней, запихав печенье целиком в рот и
ответив:
– Наверное.
– И всегда так было?
– Да, сколько себя помню, – Гэвин встал, и они направились в столовую, где
он взял блокнот из стопки возле двери. – Думаю, я нарисую тебя здесь возле
Пианино, – сказал он скорее себе, чем ей. – В этой комнате лучше всего падает
свет.
Дэлайла с трудом заставляла себя не отвлекаться на него с блокнотом, на
его пальцы с темным куском угля. Он сел рядом с ней и открыл пустую
страницу.
– Посмотри на меня, – попросил он тихим голосом с легкой хрипотцой, словно уже провел пальцами по ее обнаженной спине.
Взглянув ему в лицо, Дэлайла почувствовала, как ее сердце сжалось в
груди.
– Ты такая красивая, – произнес он, разглядывая ее рот, потом опустил
взгляд и начал рисовать с изгиба ее нижней губы.
Ее «Спасибо» прозвучало сдавленно и едва слышно.
– Интересно, как мне удалось заполучить такую красивую девушку, –
пробормотал он, изучая ее взглядом и рисуя овал ее лица.
В комнате стало холодно, но Гэвин этого словно не замечал, и Дэлайла
списала это на свое воображение.
«Хватит, – сказала она себе. – Ты ведешь себя по-детски».
– Знаю, что у тебя был друг, когда нам было по одиннадцать. До того как
меня отправили отсюда учиться. Но сколько вообще людей было в твоей жизни?
– спросила она, глядя в окно.
Деревья, казалось, заглядывали в комнату, склонившись к окну. Лиловый
инжир и красные вишни закрывали доступ лучам солнца.
Гэвин пожал плечами, почесав щеку перепачканным углем пальцем. На
коже остался след, и Дэлайла протянула руку вытереть его, пока он отвечал:
– Наверное, еще двое.
– Разве это не странно? – она и сама понимала, как это странно. Она
вообще не видела здесь ничего нормального. На миг Дэлайла захотела, чтобы ее
восторг вернулся. Ей захотелось снова полюбить этот дом.
Но Гэвин вслух не ответил. Он только кивнул, погрузившись в рисование и
сосредоточившись на ее подбородке.
– И тебе никогда не было одиноко?
В этот раз она была уверена, что это не ее воображение, и в комнате точно
похолодало. Даже Гэвин взглянул на потолок и на стены, тихо сказав:
– Иногда, да, из-за отсутствия людей, но мне всегда хватало общества Дома.
В комнате стало теплее. Но она все равно не смогла себя остановить от
следующего вопроса:
– А что случится, когда ты уйдешь?
Гэвин замер, забыв убрать крошки печенья из уголка рта.
– Уйду?
Дэлайла настороженно кивнула, почувствовав, будто стены начали давить
на нее. Но она уже разогналась, и остановить ее никто не мог. Она ощущала
себя отчасти злой, отчасти безрассудной. Может, мама в чем-то была права.
– О чем ты? – спросил он, глаза его округлились, словно предупреждая ее.
– Это ведь последний учебный год, – ответила она. Дэлайла взглянула на
окно и сглотнула, набираясь смелости продолжить. Все внутри сжалось. Может, ей специально хотелось проверить, не кажется ли ей все это. И хотя было не по
себе, она не смолчала: – Что будет в следующем году? Где ты будешь жить, когда будешь учиться в колледже, или когда женишься?
Комната остыла так быстро, что ее дыхание превратилось в облачко пара.
Гэвин нахмурился, подняв голову к потолку и прищурившись, когда люстра
над ними начала раскачиваться. По всему дому раздался резкий треск, а стены
кухни начали подрагивать. Весь дом зашатался так неистово, что Дэлайла
зажала уши, чтобы не слышать шум.
– Что происходит? – прокричала она, озираясь.
– Я… не знаю! – Гэвин встал со стула, и тот опрокинулся. – Хватит! –
крикнул он. – Она не хотела сказать ничего плохого!
Дэлайла отошла от стола и попятилась.
– Гэвин! Что происходит?
Его глаза стали огромными и темными, а зрачки почти затмили собой
радужку.
– Думаю, тебе лучше уйти, – он перекрикивал шум. – Дом расстроен. Нам с
ним нужно поговорить.
Ковер под ногами поехал, и она споткнулась, схватившись за край пианино.
Оно стряхнуло ее руку, но Дэлайла умудрилась сохранить равновесие. Потолок
начал опускаться, и просить дважды ее было не нужно. Она инстинктивно
рванула к двери.
Из-за дрожащих рук ручка не поворачивалась, и она ее безуспешно дергала, пока ладонь Гэвина не легла на ее, помогая повернуть.
У него легко получилось открыть дверь, и Дэлайла выбежала на улицу
подальше от содрогающегося дома.
***
Она не останавливалась, пока не прибежала домой, и к тому времени
солнце уже село, а пустые улицы уже, мерцая, освещали фонари. Она
прижалась к стволу огромного дерева и оглянулась. Дорога была пустой, но
такой не казалась. Улица была зловещей, и складывалось впечатление, что
недовольный Дом преследовал ее.
Дэлайла закрыла глаза и попыталась унять дрожь в руках. Легкие горели с
каждым глотком ледяного воздуха. Сердце колотилось, а дыхание с хрипом
вырывалось из груди.
Гэвин не пошел за ней. Она начала расхаживать взад-вперед по тротуару, поглядывая в сторону его дома. Где он? Почему не пошел за ней? Он испугался?
Беспокоился? Он видел, как двигались стены, словно кто-то набирал в грудь
воздух, собираясь яростно закричать?
Дэлайла спросила себя, стоит ли вернуться, но ноги словно приросли к
асфальту. Она не хотела идти обратно, но и бросить его там не могла.
Пальто она оставила в доме Гэвина, но, к счастью, мобильный остался с
ней. Услышав, как пришло сообщение от Гэвина, достала телефон. Пальцы
замерзли и онемели, поэтому она дважды чуть не уронила его, торопясь
прочитать сообщение.
«Я в порядке, но он меня не выпускает. Обещаю, что увидимся завтра.
Дом просто расстроен, я должен его успокоить. Прости».
Дэлайла не знала, что делать. Она бросила его защищаться в одиночку?
Должна ли она кого-нибудь позвать? Рассказать кому-нибудь? Родителям? Или
полиции? Словно прочитав ее мысли, он прислал еще одно сообщение:
«Не беспокойся обо мне, Дэлайла. Дом меня любит. Я в безопасности».
Глава пятнадцатая
Он
Гэвин размышлял, сколько времени понадобится Дэлайле, чтобы его
отыскать.
Он знал, что она сейчас растеряна или встревожена, а, может, и немного
зла, ведь его не было на привычном месте их встречи возле школы. По правде
говоря, он чувствовал себя в какой-то степени преступником, пробираясь в
двери школы, когда небо еще было темным, а этажи еще были пустыми, зато
было достаточно рано, чтобы незамеченным пробраться в комнату для
репетиций без окон.
Здания для занятий музыкой были рядом временных вагончиков,
приподнятых над землей с помощью уродливых блоков цемента и
присоединенных к покосившемуся генератору энергии. Местные власти
собирались здесь построить постоянные здания для занятий искусством –
вернее, так они говорили – но Гэвину нравился звук шагов, когда он шел вверх
по пандусу к двери, и нравилось, как его окутывает тишина, когда он закрывал
за собой алюминиевую дверь.
За три с половиной года эти репетиционные залы стали оригинальным
убежищем: оснащенные звукоизоляцией и отделенные от школы газоном, где
проводились уроки физкультуры, они стали местом, куда Гэвин уходил, когда
Дом выводил его из себя по той или иной причине, когда он расставался с
девушкой, когда его бросали, или же когда он не мог выносить людей и их
надоедливость и хотел просто побыть в одиночестве. И даже сейчас, когда он
начал подозревать, что один все равно никогда не остается, здесь было
достаточно тихо, чтобы поверить в одиночество.
Не то чтобы он избегал Дэлайлу, – скорее просто не знал, что сказать. Он не
мог понять, что вчера случилось. Ему самому все еще было не по себе, и он
помнил испуганное выражение ее лица; она была настолько перепугана, что
даже не могла повернуть ручку двери. Гэвин хотел извиниться и все объяснить.
Вот только он не знал, что именно сказать.
Было лишь вопросом времени, когда Дэлайла поймет, что он не пришел на
урок, и когда решит сбежать и отыскать его. Это было бы неплохо: Гэвин был
бы только рад побыть с ней подольше наедине, но он все еще не приблизился к
ответу, как не знал ответ и вчера вечером.
Разве Дом хоть раз реагировал так раньше? Гэвин попытался вспомнить, но
ничего подобного в памяти не всплыло. Соседи всегда держались подальше от
Дома, попрошайки проходили мимо. Продавцы, что ходили по домам, могли
