крестьяне не могут желать какому бы то ни было народу гнета, а тем более свободному народу финляндскому» [177].
Из выступлений социал-демократов наиболее сильной была речь Покровского. «Теперь вы,— делал он свой главный вывод,— снова беретесь за финляндцев. И русский народ, и его боевой авангард, рабочий класс, еще раз подает братскую руку финляндскому народу для общего дела освобождения от политического гнета. Не здесь решится финляндский вопрос, он решится народной борьбой!» [178].
В. И. Ленин посвятил законопроекту специальную статью «Поход на Финляндию». Разоблачая в ней не только царизм, но и кадетов как националистов и мнимых друзей Финляндии, а также финляндскую буржуазию, В. И. Ленин писал: «Придет время — за свободу Финляндии, за демократическую республику в России поднимется российский пролетариат» [179].
Сам по себе закон 17 июня 1910 г. не имел непосредственных практических последствий. Его значение состояло в том, что он являлся «законной» основой для принятия законопроектов, конкретно затрагивающих тот или иной пункт из указанных в перечне. Дума успела принять несколько таких законов (об «уравнении» прав русских граждан, проживающих в Финляндии, с финскими, юб уплате финляндской казной 20 млн. марок взамен отбывания финскими гражданами воинской повинности и др.). Правительство и Дума и на этот раз очень торопились. «Контрреволюция в России,— писал В. И. Ленин,— спешит воспользоваться полным затишьем у „себя домаи, чтобы возможно больше отнять из финляндских завоеваний» [180].
Однако все принятые антифинляндские законы и проекты остались на бумаге. Их осуществлению помешал новый революционный подъем, достигший кульминации в 1912—1914 гг. Разразившаяся затем мировая война создала для решения финляндского вопроса · уже принципиально иную ситуацию. Вторая «бобриковщина», таким образом, провалилась так же бесславно, как и первая. Польский вопрос. Чрезвычайно важное место в политике царизма и буржуазии занимал польский вопрос. Всегда
сложный и острый, он продолжал оставаться таким же и в третьеиюньский период. Помимо таких причин, как революционное и национально-освободительное движение, большую роль играла и связь польского вопроса с ближневосточной политикой и с украинским вопросом.
Активная ближневосточная политика царизма была возможна лишь под лозунгом славянского единства, возглавляемого Россией. Однако такой лозунг было трудно осуществить, когда на глазах у всего славянского мира царизм у себя дома травил и преследовал родственный славянский народ — поляков.
Третьеиюньский закон резко сократил польское представительство в Думу. При обсуждении правительственной декларации вторая речь Столыпина изобиловала резкими нападками в адрес поляков. С трибуны Думы и на страницах правооктябристской печати не прекращались антипольские выступления. Ненависть октябристов к полякам объясняется ненавистью московских текстильных фабрикантов к своим лодзинским конкурентам, она имела под собой, так сказать, «хлопчатобумажную основу». Правооктябристский лагерь выдвигал против польских помещиков и буржуазии два основных обвинения: стремление к автономии, как к первому шагу воссоздания польского государства, и эксплуатация и полонизация «русских», т. е. белорусских и украинских, крестьян польскими помещиками и католической церковью.
На самом деле положение было несколько иным. В период первых двух Дум польское коло действительно требовало автономии Царства Польского и внесло соответствующий законопроект в Думу. В третьеиюньский период польские помещики и буржуазия отказались от лозунга автономии и встали на путь «реальной политики», ограничив свои требования введением земства и городского самоуправления в польских губерниях, суда присяжных и польского языка в школе и выражая полную готовность тесного и лояльного сотрудничества с царизмом. Именно такую политику вело в III Думе польское коло, состоявшее в большинстве из народовцев (национал-демократиче- ская партия), которых В. И. Ленин характеризовал как польских октябристов. Устами одного из его членов было заявлено, что автономию до времени надо «повесить на вешалку» и заняться достижением возможного. Для демонстрации такой политики коло зачастую голосовало с
октябристами против кадетов, подчеркивая, что последние для него недостаточно «солидны».
Все это создавало возможность так называемого русско- польского «примирения», которое облегалось еще и тем обстоятельством, что внешнеполитическая линия не только октябристов, но и кадетов и прогрессистов почти совпадала с внешнеполитическим курсом царизма. Примерно с 1908 г. Милюков стал уделять огромное внимание внешнеполитическим вопросам, в частности славянской проблеме. В марте 1909 г., в связи с боснийским кризисом, он в специальном докладе подчеркнул, что «в области внешней политики наше отношение должно быть иное, чем во внутренней: менее партийное» [181]. В дальнейшем он не раз солидаризировался с политикой Министерства иностранных дел. В славянском вопросе Милюков требовал, с одной стороны, отказаться от всяких мешающих трезвой политике пошлых сентиментов, вроде исконной любви к «братьям- славянам», и использовать постоянный страх славян перед германской опасностью, а с другой — обосновывал необходимость нового подхода к славянской проблеме, замены грубых методов традиционного панславизма более гибкой политикой «равенства» и культурно-экономического сближения всех славянских народов.
Попытка русско-польского «примирения» была предпринята на базе «неославизма».
Изобретателем этого термина был чешский буржуазно- яационалйстичежий деятель, депутат австрийского рейхсрата, лидер партии младочехов (партии крупной чешской буржуазии) Крамарж [182]. Уже само слово «неославизм» говорит о том, что он противопоставлялся старому русскому панславизму и что Крамарж ориентировался не на Австрию, а на царскую Россию. Главная цель Крамаржа сводилась к тому, чтобы объединить в единый блок против австрийского меньшинства всех славянских депутатов рейхсрата, составлявших большинство. Славянские национальные группы в рейхсрате постоянно враждовали между собой, и именно на разжигании и использовании этой вражды базировалась национальная политика «лоскутной империи». Средство достижения своей цели Крамарж видел в русско-польском «примирении», которого нельзя было достигнуть, не учитывая интересов царизма и партий думского большинства.
Приехав в Пе’ррбург в мае 1908 г., Крамарж повел переговоры относительно возможности русско-чюльского «примирения». Обращался он главным образом к Столыпину, правооктябристским кругам и коло, совершенно правильно полагая, что решение дела зависит от них, а не от кадетов. Наиболее тесный контакт Крамарж поддерживал с «Клубом общественных деятелей» — организацией правооктябристского толка, возглавлявшейся членом Государственного совета Красовским. В результате переговоров в Праге с 30 июня но 5 июля. 1908 г. был проведен славянский съезд, названный «предварительным». Русско-польский вопрос прямо не фигурировал на повестке дня, но в действительности он был основным. В закрытом заседании была предпринята попытка договориться. Поляки потребовали предоставления им возможности «свободного национального развития». Русская делегация, в которой преобладали правые элементы, в ответ заявила о необходимости признания поляками «русской государственности и единого русского народа», т. е. всякого отказа от идеи польской автономии в принципе.
Соглашение не состоялось. Правые и октябристы дали Пражскому съезду самую отрицательную оценку. Крамар- жа называли политическим гешефтмахером и лавочником (Крамарж — по-чешски «лавочник»). Польский вопрос был объявлен исключительно внутренней компетенцией России, поляки обвинялись в австрофильстве и предательстве русских и славянских интересов.
В мае 1909 г. в Петербурге происходили совещания исполнительного комитета Пражского съезда, который снова обсуждал вопрос о русско-польском сближении. В начале 1910 г. он вновь собрался в Петербурге, с тем чтобы договориться о созыве второго славянского съезда. Его решено было провести в июне этого года в Софии. Но созыв этого второго и последнего съезда и руководство им взяло на себя, совершенно оттеснив «неославистов», «Петербургское славянское благотворительное общество», реакционная славянофильская организация, которую можно считать филиалом или секцией Совета объединенного дворянства. В польском вопросе общество занимало самые крайние русификаторские позиции. Поляки и кадеты отказались участвовать в съезде, прислав лишь наблюдателей. Русская делегация состояла в основном из националистов, но возглавлял ее Гучков. Правооктябристская пресса Софийским съездом была очень довольна. Особенный восторг встретило «историческое» решение съезда о признании общеславянским языком русского языка и решение об издании общеславянской энциклопедии, «конечно, на русском языке». «Теперь,— писал один из главных деятелей общества,— задача сводится к тому, чтобы в средних школах в славянских странах обучали русскому языку достаточно хорошо» [183]. Съездом в Софии, писал в свою очередь орган октябристов, «кладется почин великого дела» [184].
