На следующий день его сообщник, лакей, отправился к купцам, которых он выпроводил накануне, и, отзываясь в самых хвалебных выражениях о своем господине, принялся рассказывать о его богатстве, о доверии, которым он пользуется, о его громадных связях и уверял, что он может обогатить любую торговую фирму, с которой имеет дела.
Настолько непривычно, чтобы лакеи хорошо отзывались о своих господах, что все прониклись глубоким уважением к поддельному барону и поспешили отнести к нему самые редкие товары. Ему оставалось только выбрать.
После некоторого размышления он заявил, что все это ему вполне подходит, так как он успел получить новые заказы, а все вещи, предназначенные для чужих стран, должны пройти через его руки.
Барышники и барышницы, всегда готовые покровительствовать мошенничеству и замести следы воровства, раскупили за бесценок эти товары; вот каковы были все эти Мадриды, Вены, Лиссабоны, Копенгагены, которыми он уснащал свою речь.
Уличенный в мошенничестве, он был приговорен к девятилетним каторжным работам и к ударам плетью; его заклеймили, предварительно продержав в течение трех дней сряду в железном ошейнике. Его лакей, присутствовавший при исполнении этого приговора, был сослан.
Все эти искусные мошенники, артистически исполняющие всевозможные уловки и хитрости, называют себя графами, маркизами, баронами и чаще всего — кавалерами. Вот почему человека, живущего без работы и не получающего никаких доходов, принято в насмешку называть кавалером ордена легкой наживы.
За этими крупными мошенниками следуют карманные воры, которые проделывают руками то, что другие — языком. Они всегда находят способ или отвлечь ваше внимание каким-нибудь предметом, или привести вас в замешательство, или заставить вас сделать движение, которое благоприятствовало бы их плану. Проходит секунда, и ловкий вор уже стащил вашу табакерку или часы; вы замечаете это, кричите, а он преспокойно стоит около вас, не выражая никаких признаков волнения: часы или табакерка уже успели перейти в другие руки, а вор громит во всеуслышание отсутствие бдительного надзора в общественных местах!
В вестибюле Оперы. С гравюры Мальбета по рисунку Моро младшего (Гос. музей изобразит. искусств).
Когда приходят с обыском к такому субъекту, то находят у него пятьдесят шесть карманных часов, тридцать табакерок, двадцать бонбоньерок — целую лавку! Его привлекают только драгоценные вещи; кражу носовых платков он предоставляет дрянным мальчишкам, которых сначала не тревожат, а впоследствии вербуют в полицейские шпионы; что же касается взрослого карманного вора, то он является главой шайки, которая действует — не прибегая к насилиям — в партерах театров и особенно у театральных подъездов.
Иногда на улице такой жулик бросается бежать сломя голову прямо вам навстречу, и, чтобы не быть сбитым с ног, вы принимаете его в свои объятия. Он страшно извиняется, вы ему так же вежливо отвечаете, а в этот краткий миг он уже успел выхватить у вас часы и бежит дальше. Вам этого и в голову не могло придти: вор был на вид вполне приличный человек.
Если у вас украли какую-нибудь ценную вещь, — вы обращаетесь в полицейский участок. Существуют различные остроумные способы возврата краденого, и иногда табакерка, совершив путешествие в двести льё, возвращается обратно в карман своего владельца. Каким образом? Каким?! Но разве я обязан вам рассказывать все дочиста?!
Иногда с вором вступают в полюбовную сделку: объявляют в газете, что такая-то вещь потеряна, и обещают нашедшему вознаграждение. Исчезнувшую драгоценную вещь приносят вам на дом, и вы добросовестно выполняете данное вами обещание.
В продаже имеется брошюра, озаглавленная: Ловкачи Парижа, или парижские анекдоты, повествующие о хитростях, к которым прибегают интриганы и некоторые хорошенькие женщины для обмана простаков и иностранцев. В этой брошюре рассказывается о некоторых приемах, которыми ежедневно пользуются праздность и дерзость для обмана неопытности. Прочтите ее. Пролить яркий свет на все эти темные плутни — значит одновременно и поставить преграды на их пути и дать добрый совет государственным людям, указав им на постыдные способы, к которым прибегают люди в тех случаях, когда им не дают возможности существовать честным трудом.
Наши предки не предоставляли каждое утро и на довольно продолжительное время своей головы в распоряжение парикмахера, праздного болтуна. Побриться и придать усам — украшению их мужественных лиц — воинственный вид — вот в чем состоял весь их туалет. Но вот уже два столетия, как мы поддались соблазну подражать женщинам в искусстве завивки волос, искусстве, которое придает нам женоподобную, не свойственную нашей природе внешность.
Где то время, когда какой-нибудь бравый малый, нуждаясь в деньгах, расставался со своими усами и отдавал их под залог заимодавцу, вместо того чтобы выдать ему вексель? Не было более надежной закладной! Заимодавец спал спокойно: долг неизменно уплачивался в назначенный срок.
Правда, мы больше не следуем нелепому обычаю прятать голову под искусственными волосами и украшать юное чело громадной копной чужих волос; лысый старческий череп больше не появляется в этом странном уборе; зато страсть к завивке охватила все сословия: рассыльные в лавках, писаря прокуроров и нотариусов, лакеи, повара, поварята — все густо припудривают голову, все устраивают себе прически либо в виде остроконечного пучка, либо в виде многоэтажных локонов, а запах духов и душистой пудры встречает вас как в первой попавшейся на перекрестке лавчонке, так и в квартире столичного щеголя, одетого по последней моде.
Какую это создает пустоту в жизни граждан! Сколько зря потраченного рабочего времени! Сколько мгновений отнимают все эти парикмахеры и парикмахерши у нашего кратковременного существования!
Когда подумаешь, что пудра, которою двести тысяч человек посыпают себе волосы, берется за счет питания бедняков; что мука, употребляемая для париков судейских и щеголей, на букли офицеров и на колоссальные прически уличных гуляк, могла бы накормить десять тысяч несчастных; что вещество, взятое из пшеничных зерен, которые лишаются тем самым своих питательных частиц, бесплодно гибнет на затылках стольких бездельников, — тогда нельзя не возроптать на моду, заставляющую волосы терять свой природный цвет.
Тысяча двести парикмахеров, объединенных в цех, получивший привилегию еще при Людовике Святом, пользуются услугами приблизительно шести тысяч мальчиков-подмастерьев. Две тысячи других парикмахеров занимаются этим же ремеслом у себя на дому, под страхом попасть в Бисетр{54}. Шесть тысяч лакеев помимо этой работы не знают никакой другой. Сюда же нужно включить и парикмахерш. Все эти люди существуют только благодаря папильоткам и щипцам. Наши парикмахеры — лакеи с гребенкой в руках и бритвой в кармане — наводнили Европу. Они кишмя кишат в России и по всей Германии. Эта шайка цырюльников, набивших себе руку, это племя лжецов, интриганов, наглецов, порочных малых, провансальцев и гасконцев по преимуществу, занесла за границу такую порчу нравов, что наделала вреда больше, чем солдатские штыки.
Наши танцоры, наши певички и повара пошли по их стопам и не замедлили подчинить нашим модам и обычаям соседние народы. Вот победители, прославившие повсюду имя Франции и тем самым отомстившие за ее политические неудачи! Наши соседи могли бы написать целый трактат о вреде, причиняемом их странам нашествием парикмахеров, и о благе, которое получилось бы от решительного и быстрого изгнания этих проходимцев.
Когда я вижу разносчиков соли, мне вспоминается, что они пользовались некогда привилегией переносить на своих плечах тела усопших королей вплоть до места их погребения в аббатстве Сен-Дени, потому что обладали искусством разрезать эти тела на части, варить их в воде и затем солить, что в крайне грубой форме заменяло утраченное искусство бальзамирования; впоследствии это искусство было восстановлено, но далеко не в прежнем совершенстве.
Таким способом были посолены и Филипп Длинный и Филипп Валуа — первые короли, обложившие пошлиной предмет первой необходимости, торговля которым до них разрешалась всем. Природа давала нам этот товар даром, — короли стали нам его продавать. В Париже осьмина соли стоит шестьдесят ливров семь су. Сколько слез, сколько крови было пролито в связи с установлением пошлины на соль! Потребовались виселицы и колеса, для того чтобы поддерживать монополию на соль. Сейчас она составляет главное богатство французских монархов, но на границах и внутри королевства она вызывает кровопролитную войну. Никто не желает усматривать преступления в нарушении этого закона; но несчастный налогоплательщик кричит о несправедливости, проклинает жизнь и приходит в полное отчаяние.
