газеты. С портретом Хрущёва и космонавтами. На потолке – электрическая лампочка. Одна, без абажура. Пол – из грубо покрашенных досок. В углу очень высокая металлическая кровать, с пышными, одна на другой, подушками. Рядом с кроватью – тумбочка. На тумбочке настольная лампочка, но уже с абажуром. В другом углу – книжный шкаф. Книги, журналы, коробочки с лекарствами. На окне – пустая птичья клетка. Ватник на вешалке, под ватником вымытые до блеска резиновые сапоги. Вот, пожалуй, и всё убранство.
«Да, – подумал Василий. – Это тебе не Санта-Барбара. Ну, да ладно. Надо хоть душ с дороги принять».
Он достал из дорожной сумки полотенце, мыло. Спустился вниз по скрипучей лестнице:
– Где тут у вас душ?
– Какой душ, сынок?
– Ну, ванная. Душ…
– Мы, сыночек, на улице моемся. Под рукомойником. Лето же сейчас. А зимой – в баньку ходим. По льду. На ту сторону реки. Ох, и славная там банька.
Это всё говорила цветастая Вера Денисовна. В то время как его мать быстро-быстро накрывала на стол. Стол был вровень с ней самой. И ей приходилось приподниматься на цыпочки, чтобы поставить на него блюда и тарелки.
– А рукомойник где? – спросил Василий.
– Под ветлой, за домом.
– Там горячая вода есть?
– Конечно, есть. За день нагрелась.
Василий пошёл искать ветлу. Сосну он узнал сразу. Он видел сосны на обёртках конфет «Мишка». А вот ветла? Какая она из себя?
Но наконец нашёл и её. По прибитому к ней рукомойнику.
Под рукомойником была лужа мыльной воды. На луже лежали скользкие доски.
Василий ступил на сухой конец, стал мыться изогнувшись, дотягиваясь до рукомойника одной рукой. В другой у него были мыло и полотенце.
Он набирал пригоршню воды и плескал на себя издалека. Всё шло хорошо, пока не выскользнуло мыло.
Василий нагнулся, чтобы поднять… Но не удержал равновесия, оступился.
И полетел в мыльную лужу.
«Вот я и помылся», – подумал он, поднимаясь из лужи. – «Ну, ничего. Придёт зима, сходим в баньку. Не так уж и долго ждать осталось».
Глава четвёртая
Уеду!
Василий никак не мог привыкнуть к новой, незнакомой для него жизни. Без любимого видика, без компьютерных игр, без огромного телевизора, без кондиционера, без молочного коктейля, без любимой группы «Мяу-Кроль».
Даже воды в доме не было.
Приходилось идти за ней на колонку. Колонка – это такая штуковина, вроде большого носика от чайника. Носик торчит из земли. На него вешают ведро и нажимают на рычаг. Рычаг – как «стоп-кран» в метро. Нажимаешь на него – тут же струя ударяет в ведро.
Нести ведро тяжело. А по дороге попадаются ямы. И ещё попадаются камни и ухабы. От каждого толчка, от каждого качка вода выплёскивается. Холодная, просто ледяная вода. И на ноги! И на ноги!
И таких вёдер в день надо принести штук десять. Чтобы наполнить железную бочку на первом этаже.
Коту совсем не нравилось ходить за водой. Он старался меньше пить, реже умываться. Но вода рано или поздно кончалась. Старушки были очень чистоплотными. Всё время стирали что-то и мыли. Василий не мог на это спокойно смотреть.
– Опять посуду моете?
– Она же грязная, сыночек.
– Какая грязная? Только вчера мыли!
Но старушки мыли и мыли посуду, не жалея его воды.
Газа в доме тоже не было. Поэтому не было и газовой плиты. И электрической плиты не было. Хотя само электричество в доме было. Когда-то была и плита. Но на неё упал кусок потолка, после чего она перестала зажигаться. И её использовали как тумбочку. Ставили на неё кастрюли и сковородки.
А готовили всё в печи. Облицованной старинными плитками. С красивым выпуклым рисунком. Печь эта почему-то называлась голландской. Хотя голландцев в Верхне-Реченске никогда не было. Даже проездом.
Для этой голландской печки нужно было наше, а не голландское топливо – дрова.
Дров в лесу было много. Они там росли в виде деревьев. Но эти «дрова» надо было сначала спилить, потом распилить. Потом из леса привезти, расколоть. Только тогда они становились настоящими дровами.
Бабушки, до его приезда, занимались заготовкой дров сами. Летом привозили дрова на тележке. А зимой – на санках. Запрягались вдвоём и везли.
Василий не мог этого позволить. Он, такой здоровый, молодой, сильный. И старушки. Такие старенькие, слабенькие, хиленькие.
От топора и пилы у него быстро выскочили мозоли. Мозоли лопались. И долго-долго не заживали. Ни умыться, ни вилку-ложку взять. Не говоря о топоре и пиле.
Василий всегда любил поесть. Но когда представлял, сколько дров уходит на приготовление
