только одного борща! Сколько ему придётся перетаскать, переколоть, перепилить. Аппетит сразу улетучивался.
– Ты чего не ешь, сыночек?
– Не хочется, мама.
– Ешь, сыночек, ешь. А то совсем отощаешь.
Но особенно Василию не нравились здешние вечера. Вечером он особенно ощущал, как оторван от культурной жизни.
Телевизор показывал всего одну программу. И то в чёрно-белом изображении. Экран был маленький, как чайное блюдце. И на этом блюдце, вместо людей, бегали и прыгали чаинки. И ещё телевизор хрипел, свистел, не произносил половину звуков. Получалось, что чаинки разговаривают на каком-то непонятном телевизионном языке. Вроде китайского.
Например:
«Ххойой хоччи хахыххы!»
В переводе с телевизионного языка на обычный это означало:
«Спокойной ночи, малыши!»
Вере Денисовне было без разницы, что в телевизоре говорят. На каком языке. Она почти ничего не слышала. Она следила только за изображением. Что чаинки там делают. И, к удивлению Василия, она всё хорошо понимала.
– Смотрите, смотрите! – говорила она. – Сейчас этого жулика схватят.
Василий смотрел, но ничего, кроме трёх больших чаинок и одной маленькой, не видел.
– Ушёл! Ушёл! – негодовала Вера Денисовна. – Ах, ворюга!
И опять Василий ничего не видел, кроме того, что чаинок стало на одну меньше.
А Мура Алексеевна и этого не видела. Она телевизор не смотрела, а слушала. Она ничего не видела. Даже в самых сильных очках.
Однажды Кот взял её очки, взглянул сквозь толстые стёкла. И увидел всё, как в микроскопе. Как бегают микробы по его руке. Как носят они пищу. Большие, похожие на муравьёв. Потом он догадался, что это и правда были муравьи. Оказывается, он смотрел мимо своей руки, на землю.
Но в тот момент он очень испугался и пошёл мыть руки без всякой экономии воды!
Но больше всего не нравилось Василию, что мать не отходила от него ни на секунду. Держала его за ручку, как маленького. И всё время плакала.
– Ты чего, ма?
– Ты скоро уедешь.
– Не уеду. Мне здесь нравится.
– Уедешь. Материнское сердце чувствует.
– Ну, отпусти. Дай хоть в туалет сходить.
– И я с тобой.
«Нет. Так жить нельзя, – думал Василий. – Уеду! Обязательно уеду. День-два, и всё. С меня хватит!»
Глава пятая
Мышка Машка
Но он не уехал. Случилось непредвиденное.
Как-то, после сытного обеда, Василий возлежал, вернее, восседал в кресле-качалке, на своём любимом балкончике и думал обо всём на свете. О бабушках, о старости, о том, что он сейчас молодой, а пройдёт лет десять и что? Станет таким, как бабушки сейчас. Такова жизнь.
Сегодня на обед были пирожки с печёнкой и рыбой. И ещё с творогом.
Василий не мог понять, какие пирожки ему больше нравятся. Сначала ему показалось, что с творогом. Он съел их штук десять. И тут понял, что ошибался. Всё-таки вкуснее были пирожки с печёнкой. Он съел семь таких пирожков. И опять усомнился. Нет. Всё же вкуснее пирожки с рыбой.
И теперь его живот напоминал баскетбольный мяч. Не какой-то там маленький футбольный или волейбольный. А именно баскетбольный.
Из-за этого мяча и произошла дальнейшая история. Если бы не он, этот мяч, Василий бы уехал, и книжка кончилась страниц через десять.
А так, смотрите, какая она толстая. Её ещё читать и читать.
Итак, Василий возлежал в кресле-качалке, смотрел на плавное течение реки и думал о старости, о пирожках, обо всём на свете.
Сидеть было тяжело, и он решил прилечь. Если повезёт, и вздремнуть.
Он прошёл в свою комнату, задёрнул шторы, взобрался на высокую кровать, на мягкую перину под прохладное белоснежное одеяло.
«Вот сейчас, кажется, я по-настоящему высплюсь».
Но заснуть он не смог, мешали пирожки, которые находились в его «баскетбольном мяче».
И вдруг он услышал шорох.
Василий склонил голову набок и увидел мышку.
Мышка только высунула голову из щели под плинтусом и насторожённо смотрела на него.
Но она не могла его видеть, а видела только «баскетбольный мяч». И она решила, что Василий спит. На самом деле, он не спал, а внимательно за ней подглядывал. Из-за своего «баскетбольного мяча». Если б не мяч, мышка бы заметила, что за ней подглядывают, спряталась бы обратно в норку, и всё. Дальше бы ничего не случилось. Но мяч.
