Но дела пошли еше хуже. Пять матчей подряд я провел на скамейке запасных, а с одной из тренировок Куман и вовсе отправил меня домой. «Ты будто отсутствуешь, — прокричал он мне. — Ты не выкладываешься. Отправляйся-ка ты домой». Не спорю, мои мысли были заняты другим. Даже Ларе Лагербек (главный тренер сборной Швеции в то время — прим, ред.) в газетных интервью выражал беспокойство за меня, и поползли слухи, что я могу лишиться места в сборной. А это уже не шуточки.
Ведь летом предстоял чемпионат мира в Японии и Корее — событие, которого я с нетерпением ждал долгое время. А еше меня беспокоило, что в «Аяксе» у меня могут забрать мой девятый номер. Плевать было на то, что написано у меня на футболке. Но это означало бы, что они потеряли веру в меня. В «Аяксе» номерам игроков придавали значение. «Номеру десятому» положено делать одно, а «номеру одиннадцатому» — другое. И ни один из номеров не ценился так, как «девятка», принадлежавшая когда-то Ван Бастену. Носить ее считалось честью, и если ты не оправдывал ожидания, то мог ее лишиться. И теперь такая угроза нависла надо мной.
На тот момент я забил всего пять голов в чемпионате. За весь сезон их набралось всего лишь шесть. Большую часть времени я проводил на скамейке запасных, а болельщики все чаще недовольно гудели в мой адрес. Когда я разминался, чтобы выйти на замену, они принимались скандировать: «Никое, Никое, Махлас, Махлас!». И неважно было, насколько был плох мой конкурент — они явно не желали моего выхода на поле. Они хотели, чтобы остался он, а я думал: «Черт, я еще даже не вышел на поле, а все уже настроены против меня». Если у меня не получалась передача, они приходили в ярость, гудели и заводили старую пластинку: «Никое, Никое, Махлас, Махлас!». Моей хорошей игры им было недостаточно. Пришлось смириться и терпеть, тем более что уже становилось ясно, что мы одержим победу в чемпионате.
Однако я не мог в полной мере ощутить удовлетворение от этого события. Я не чувствовал себя частью коллектива — это уже ни для кого не было тайной. Слишком много было претендентов на мое место в команде, и кому-то все равно пришлось бы уйти. Выходило, что лишним вполне могу оказаться я (по крайне мере, у меня складывалось такое ощущение). По всему выходило, что я рассматриваюсь лишь в качестве третьего номера, после Махласа и Мидо. Даже доброжелательный ко мне Лео Бенхаккер выступил в голландских СМИ со словами:
— Златану часто успешно удается начинать наши атаки. Но завершать их у него не получается. Если мы решим расстаться
с ним, то, конечно, поможем ему подыскать себе приличный клуб.
Я словно подвис в воздухе. Подобные заявления продолжались. Куман произнес следующее:
— По своим качествам Златан — наш лучший нападающий. Но для того, чтобы играть в «Аяксе» под девятым номером, нужно обладать еще и другими характеристиками. Сомневаюсь, что ему удастся их приобрести.
И началась битва заголовков. «Все решится сегодня!» — было написано в одном. «Златан выходит на трансферный рынок!» — гласил другой. Поверьте, было такое чувство, что я — чрезмерно разрекламированная звезда, от которой хотят поскорее избавиться.
Я не оправдал ожиданий. Это был мой первый серьезный прокол. Но я наотрез отказывался сдаваться. Я еше покажу всем. Эта мысль крутилась у меня в голове и днем, и ночью. И я должен был это сделать, невзирая на то, продадут ли меня или нет. Следовало показать себя с лучшей стороны, несмотря на все обстоятельства. А они складывались так, что я не мог проявить себя, не имея игрового времени. Капкан какой-то, ловушка. Все выглядело как-то безнадежно, и, сидя на скамейке запасных, я едва не подпрыгивал, глядя на поле: «Они кретины, что ли?!». Все очень напоминало давнюю ситуацию в юношеской команде «Мальмё».
Весной мы вышли в финал Кубка Голландии, где должны были встретиться с «Утрехтом» на стадионе «Де Кёйп» в Роттердаме. Эта знаменитая арена два года назад принимала финальный матч чемпионата Европы. Сейчас на дворе было 12 мая 2002 года. Трибуны были окутаны дымом от файеров, а фанаты неистово ревели. Для «Утрехта» «Аякс» — злейший враг и отличный раздражитель. Их сумасшедшие фанаты были переполнены желанием не позволить нам выиграть Кубок после нашего триумфа в чемпионате. Для нас же это была возможность сделать «дубль» и продемонстрировать, что после нескольких неудачных лет мы вернулись на прежний уровень. А мне оставалось только надеяться получить хоть какое-то игровое время.
Я провел на скамейке весь первый тайм и большую часть второго, и наблюдал за тем, как «Утрехт» с пенальти выходит вперед в счете — 2:1. Гнетущее, поверьте мне, ощущение. Мы уступали на флангах, а фанаты «Утрехта» уже бесновались на трибунах. Henoдалеку от меня стоял расстроенный Куман, в костюме и с красным галстуком. Он выглядел смирившимся. «Ну, выпусти же меня на поле, — мысленно умолял я. И на 78-й минуте это свершилось. У меня было предчувствие, что что-то должно произойти. Я был заряжен на борьбу, и мне не терпелось проявить себя. Мы полностью владели инициативой и не выпускали соперников со своей половины поля, но минуты таяли, и все шло к тому, что мы проиграем. Нам никак не удавалось поразить их ворота: я сам нанес, казалось бы, неотразимый удар, но мяч попал в штангу.
Пошло уже добавленное время, и положение выглядело безнадежным. Не видать нам победы в Кубке, а фанаты «Утрехта» уже праздновали победу. По всему стадиону развевались их красные флаги. Они затянули свои песни, орали речевки и жгли файеры. До конца матча оставалось полминуты. И тут последовал прострел в штрафную, мяч миновал нескольких защитников «Утрехта» и нашел Вамберто (еще одного бразильца в нашей команде). Возможно, он был «вне игры», но судья на линии не поднял свой флажок, и Вамберто спокойно подставил ногу и забил. Это было немыслимо: мы спаслись от поражения на последних секундах. Фанаты «Утрехта» пребывали в шоке, не веря в произошедшее. Но это было еще не все.
Было назначено дополнительное время, а в его ходе по правилам той поры исход матча мог решить так называемый «золотой гол» (или «внезапная смерть», как это принято называть в хоккее), после которого игра уже не возобновлялась. Через пять минут после начала дополнительного времени последовал навес с левого фланга в штрафную, я выпрыгнул и попытался пробить по мячу, но неудачно. А спустя мгновение мяч вновь оказался у меня. Находясь в окружении соперников, я принял его на грудь и, не дав опуститься на землю, пробил левой. Удар вышел корявый, но мяч, отскочив от газона, попал в самый угол ворот. На радостях я сорвал с себя футболку, и побежал по полю, безумный от радости и тощий, как черт (на видео можно отчетливо разглядеть мои торчащие ребра). Это был суровый сезон. На меня оказывалось большое давление, а моя игра не отличалась стабильностью. Но сейчас я вернулся. Я сделал это. Я показал им всем. И весь стадион буквально вибрировал, словно обезумевший. Одни — от радости, другие — от горя. Но особенно я запомнил, как Куман подбежал ко мне и шепнул на ухо:
— Большое тебе спасибо. Большое спасибо.
Это была такая радость, что не передать словами. Я радовался вместе с товарищами по команде и чувствовал, как уходит огромное напряжение, накопившееся за все это время.
ГЛАВА9
Она видела меня типичным югге (шведский уличный сленг для югославских иммигрантов — прим, пер.) с золотыми часами и модной тачкой, из которой неслась оглушительная музыка. Я был явно не для нее. Но я об этом и не догадывался.
Сидел я как-то в своем «Мерседесе SL» у форекс-обменника около вокзала в Мальмё, полагая, что круче меня в целом мире никого нет. Мой младший брат Кеки менял там деньги. В Голландии сезон закончился. Все это происходило или до, или после Чемпионата мира в Японии, не помню точно, да это не так уж и важно. Вдруг какая-то цыпочка вылетает из такси — злая, как черт.
Я подумал: это еще кто, черт возьми?
Я ее никогда раньше не видел. Я более или менее хорошо изучил Мальмё. Я приезжал сюда при первой возможности и думал, что знаю здесь все и всех. Но эта девушка... откуда она взялась? Она была не просто привлекательна. Она держалась так, что с ней никто бы просто так не стал связываться. Интриговало то, что она была старше. Я поспрашивал у людей, мол, кто это вообще. Друг мне сказал, что ее зовут Хелена. О’кей, значит, Хелена. Хелена, значит. Я не мог выбросить ее из головы.
Со мной много чего происходило тогда. Я крутился, на месте не сидел, но по-настоящему ничего не затягивало. Как-то я со сборной поехал в Стокгольм. Откуда же еше приезжают красотки? C ума можно сойти: они повсюду. Пошли мы однажды с друзьями в кафе «Опера». Там была толпа людей. Я смотрел на это место своими глазами. Может, что-то произойдет? Драка какая-нибудь, например. Здесь ведь всегда что-то происходит.
Но в те дни там было лучше. Это ведь было еше до того, как люди начали фотографировать все вокруг мобильниками. Иногда я злюсь, когда передо мной неожиданно возникает вспышка. Но тогда я просто смотрел вокруг. И неожиданно я увидел ее. Вау, да это же та девушка, с Форекса! Я подошел к ней, и попытался начать беседу: «Привет, ты ведь тоже из Мальмё!». Она рассказала о себе, о том, что где-то там работает — я ничего не понимал. Я вообще не особо вдавался во всю эту карьерную фигню. Да и жутко высокомерен я был тогда.
