Растение у входной двери пошевелилось. «Приветствие?» – подумала она, а
абажур склонился в ее сторону.
Дэлайла робко помахала комнате и в сторону ступенек.
– Привет. Спасибо, что приняли меня, кхм, обратно, – добавила она, поморщившись.
Казалось, что они предстали перед недовольными клиентами или
сверхопекающими родителями. Вечер обещал быть непростым.
Она посмотрела на него, желая высказать это вслух, чтобы как-то выделить
этот момент среди тех, что они проводили вместе в последние недели, бродя в
тишине, отмечая друг в друге все сумасшедшее, пугающее и тайное. Но слова
застыли на губах, когда он улыбнулся, показав острые зубы, – так он улыбался
только ей. Гэвин наклонился, глядя на уголок ее рта, и медленно и мягко
коснулся того места губами. Они разомкнулись, и его язык оставил влажный
след.
– Ты очень красивая сегодня, – прошептал он, коснувшись другой стороны
ее губ.
Дэлайла таяла изнутри, ее облегчение было теплым и тяжелым. Она
кивнула, когда он склонил голову, безмолвно спрашивая, готова ли она пройти
дальше.
Но облегчение быстро испарилось, как только Гэвин отпустил ее руку и
направился на кухню. Дэлайла сильнее, чем когда-либо, осознала выражение
«ходить на цыпочках». Конечно, здесь не было видимой опасности под ногами, но каждый ее шаг требовал решимости. Скрипнула половица, едва она
наступила на нее, – звук был низким, а дерево затрещало, словно было
недовольно, и Дэлайла поспешила шагнуть на другую половицу, которая, к
счастью, оставалась безмолвной и крепкой. Следующая половица выдвинула из
дерева гвоздь, и, когда Дэлайла шагнула, острие порвало ее шерстяной носок и
задело подошву. Дэлайла подавила вскрик и молча захромала дальше за
Гэвином. Ей казалось, что весь коридор кричит на нее, испытывает, ждет, чтобы
разочароваться в ее действиях. Она была окружена сотней частей Дома, пока
находилась внутри, и хотя некоторые простили ее, остальные не скрывали
недовольства.
На кухне Гэвин положил спагетти в две тарелки, одну передал Дэлайле и
схватил корзинку с чесночным хлебом. С едой в руках они пошли в столовую.
Дэлайла поймала себя на том, что постоянно смотрит на пол, на стены, на все, что свисало с потолка.
Все, даже картины, оставалось подозрительно тихим, но в столовой, когда
они сели за стол, было невероятно холодно.
Оглядев комнату, Гэвин спросил:
– Здесь холодно?
Она пожала плечами.
– Может, немного. Все в порядке, – но ее дрожь выдавала ее ложь.
Гэвин посмотрел в потолок.
– Ты пытаешься нас выгнать? – под их тарелками задрожал стол, и по
комнате промчался порыв зимнего ветра. Дэлайла перевела это, как безусловное
«да».
Гэвин раздраженно проворчал, схватил тарелку и корзинку с хлебом и, встав, сказал:
– Ладно. Идем, – сказал он Дэлайле и повел ее в гостиную.
Здесь было гораздо теплее, и когда они устроились на полу у кофейного
столика, в камине ожил огонь.
Гэвин казался голодным, и, когда комната приняла их, он тут же набросился
на ужин. К сожалению, у Дэлайлы аппетит пропал. Огонь бодро потрескивал в
камине, несколько подушек соскользнуло на пол и оказалось за ее спиной, но
Дэлайла не стала воспринимать это как знак, что можно расслабиться.
Она искала в уме безопасную тему для разговора. Не связанную с будущим
в другом месте, хотя многие одноклассники скоро начнут получать ответы из
колледжей. Понятное дело, обсуждение отношений тоже было под запретом.
Можно было спокойно говорить о школе, но Дэлайла сейчас о ней даже думать
не хотела. Ей хотелось сбежать в место, созданное только для них двоих, прижаться к нему, пока он ужинает, погладить рукой по его ноге. Хотелось
послушать его истории из детства, о первом поцелуе, о его заветной мечте.
Гэвин разглядывал ее, пока жевал, потом проглотил еду и заметил:
– Ты слишком тихая.
– Разве?
Он наградил ее притворно раздраженным взглядом.
– Я просто… – она замолчала.
– Нервничаешь? – предположил он.
– Есть немного, – прошептала она, глядя на потолок, словно над ней висело
сердце каждой комнаты. – Боюсь сделать что-нибудь не так.
– Расскажи, как все происходило бы, если бы мы ужинали у тебя.
Она улыбнулась, гоняя пасту по тарелке, и сказала:
– Отец молчал бы и вел себя странно.
– Как и Столовая, – слегка кивнув, сказал Гэвин.
Дэлайла рассмеялась.
– А мама болтала бы без остановки о соседях и магазинах, книжном клубе
и стеганом одеяле, которое делает для новорожденного соседского малыша.
Гэвин взглянул на громко потрескивающее пламя и гору подушек за ее
спиной.
– А ведь отличий почти нет, – сказал он, умоляюще глядя на нее. – Думаю, стремящиеся защитить родители везде одинаковые, понимаешь?
Ей хотелось, чтобы он был прав.
***
Гэвин встал, выпрямившись во весь свой высокий рост, а Дэлайла осталась
сидеть на полу. Он вытянул руки над головой, и рубашка поднялась вверх, немного приоткрывая тело: кожу, мышцы и немного волос.
Она никогда не видела мужчину без рубашки, особенно к кому безумно
хотела прикоснуться. И несмотря на то, что сейчас было не лучшее время
запускать руки ему под рубашку, Дэлайла практически чувствовала тепло его
кожи.
– Эй, Дэлайла, мое лицо выше, – со смехом сказал он. Дэлайла не спешила
отводить взгляд, пока он не опустил руки и не помахал ладонью перед своим
животом. – Хочешь пройтись?
От такого предложения Дэлайла была готова петь. Невыносимое давление
от внимания Дома начинало превращаться в неприятные мурашки и тяжестью
сдавливало виски. А во время прогулки можно будет говорить приглушенными
голосами, останавливаться на углу каждого квартала и касаться, смеяться и
целоваться. К сожалению, ей нужно было в туалет, и она не была уверена, что
дотерпит до парка.
– Могу я воспользоваться ванной? – спросила она, когда Гэвин почти
покинул комнату, унося в руках тарелки.
Он замер, взглянув в сторону холла, где находилась ближайшая ванная на
первом этаже, а потом посмотрел на нее через плечо.
– Ага, но, может, тебе лучше воспользоваться моей, что наверху?
Такого способа убить собственную уверенность она не ожидала.
Ступеньки под ее ногами ощущались странно, словно были сделаны из
тончайших досок, плавающих на воде. Они были ледяными и скрипели под
ногами. Дэлайла так и ждала, что провалится в трещину по колено, а щепки и
острые деревяшки вцепятся в ногу. Она остановилась на вершине лестницы, пытаясь найти выключатель, после чего вспомнила, что в доме ни одного нет.
Скривившись, она окликнула Гэвина:
– Эй, Гэйв! Как включить свет?
Она услышала, как он топчется на кухне, и его голос стал раздраженным, когда он завопил:
– Коридор!
Свет нехотя включился рядом с ней, гудя и оставаясь тусклым.
– Спасибо, – пробормотала она. Тревога медленно переходила в
раздражение. Она была здесь, так ведь? Старалась изо всех сил. Так почему Дом
продолжал сопротивляться?
Закрыв за собой дверь ванной, она выдохнула, вспомнив, что Гэвин сказал
об этой комнате. Теперь стало понятно, что он имел в виду: комната ощущалась
обычной ванной. Не было ощущения, что если она притихнет, то услышит
биение сердца. Не было и ощущения присутствия невидимых глаз, следящих за
каждым ее движением. Было невероятно, насколько приятно можно чувствовать
себя в обычной комнате.
Направившись мыть руки, она замерла, заметив в зеркале что-то позади
себя.
Дэлайла обернулась. На подоконнике стоял маленький фарфоровый фавн с
золотыми точечками на бежевой шкурке, с такой же трещиной на левом
копытце, как у статуэтки ее мамы. Чувство призрачных пальцев, давящих на ее
лоб и виски, вернулось.
Она моргнула, и статуэтка исчезла, моргнула еще раз, и та вернулась.
Сознание зацепилось за очевидное объяснение: Гэвину понравилась
статуэтка и он забрал ее, когда был у нее дома, желая, чтобы здесь была
частичка ее дома.
Но даже без особых раздумий Дэлайла знала, что это не так. Мама хранила
свою коллекцию в столовой… А Гэвин никогда там не был.
Это уже не было похоже на поведение чрезмерно опекающего родителя.
Это было чем-то более зловещим. Дэлайла и не заметила бы пропажу статуэтки, так к чему это? Но ей показалось возможным, что Дом принес ее сюда, чтобы
она увидела.
Словно он говорил: «Я могу добраться до тебя повсюду. Даже в этой
безопасной комнате».
«Даже посреди ночи, – вторил ее страх. – Когда ты думаешь, что ты одна».
«Нет», – молча возразила она. Может, Дом и смог ее забрать, но Гэвин
точно увидел бы ее где-нибудь, может, на пианино или на кухне, и понял бы, что
