Помимо всего прочего, капиталисты добились еще одного существенного изменения в свою пользу по сравнению с законом 2 июня. Последний требовал, чтобы предприниматель начинал лечить пострадавшего рабочего с первого же дня после несчастного случая. Новый закон отодвигал
этот срок на 13 недель; в течение этого времени лечить его должны были больничные кассы. Практика фабричной медицины показывает, что этот срок, как правило, был достаточным для лечения последствий несчастных случаев.
Законопроект о страховании от болезней не имел аналога в действующем законодательстве. Суть его состояла в принудительности страхования для рабочих данного предприятия, объединяемых для этой цели в фабричные больничные кассы. В обязанности кассы входила выдача денежных пособий заболевшим членам кассы в течение определенного периода. Средства кассы составлялись из обязательных взносов рабочих и владельцев предприятий. Количество и категории страхуемых рабочих предусматривались те же, что и в законопроекте о страховании от несчастных случаев. Размер пособий для семейных рабочих устанавливался от V2 до 2/з заработка, для холостых — от V4 до V2. Срок выдачи пособий равнялся шести месяцам, при повторных заболеваниях общая продолжительность выдачи пособия в течение одного года не должна была превышать 30 недель. Работницы должны были получать пособие от 7г до 2/з своего заработка в течение четырех недель после родов. В случае смерти члена кассы семья получала на погребение сумму в размере его 20—30-кратного дневного заработка. Взносы рабочих в кассу составляли 1—2% от заработка. Владелец предприятия вносил в кассу 2/3 от суммы взносов рабочих. Туда же шли и штрафные капиталы. Минимальное число участников фабричной кассы устанавливалось в 200 человек. Предприятия с меньшим числом рабочих объединялись в одну кассу. Фактическим хозяином кассы был владелец предприятия. Средства кассы находились у него (чтобы на случай забастовки они не были использованы как стачечный фонд). Общее собрание всех членов кассы не допускалось. Оно заменялось собранием уполномоченных, не превышающим 100 человек, на котором председательствовал владелец предприятия или уполномоченное им лицо. Правление кассы должно было состоять из нечетного числа членов с перевесом числа рабочих над представителями хозяина в один голос. При этом рабочие могли выбирать в правление только членов кассы, а предприниматель мог посылать в него любого, кого хотел. Закрытого голосования законопроект не предусматривал. Таким образом, владелец предприятия
был явным хозяином положения, получая все возможности давления на правление и собрание уполномоченных, не говоря уже о том, что все выборное делопроизводство кассы представлялось на утверждение губернатора.
Все дело страхования находилось под жестким контролем правительства. Губернские присутствия получили широкие права по надзору за страхованием в пределах губернии. Совет по делам страхования представлял собой всероссийский контрольный орган, объединявший и направлявший деятельность присутствий, больничных касс и страховых товариществ. О характере этих учреждений можно судить по их составу. Помимо председателя-губер- натора членами губернских присутствий были начальник жандармского управления, прокурор окружного суда, управляющий казенной палатой, врачебный инспектор, старший фабричный инспектор, окружной горный инженер. Кроме того, в них входили по одному представителю от губернского земства и городской думы и по два представителя от предпринимателей и больничных касс. Состав Совета был еще более показателен: председатель — министр торговли и промышленности, члены по назначению — два товарища министра, два непременных члена министерства, директор горного департамента, управляющий отделом промышленности, его помощник и управляющий отделом торговли того же министерства, три представителя от Министерства внутренних дел, по одному от министерств финансов, юстиции, путей сообщений и землеустройства и земледелия. Членов по выбору должно было быть 8 человек: по одному от Петербургской городской думы и Петербургского губернского земского собрания и по три — от промышленников и застрахованных.
Таким образом, законы о страховании до предела ограничивали круг страхуемых и носили крайне реакционный характер. Они касались всего двух видов страхования, охватывали лишь часть рабочего класса, устанавливали нищенские размеры пособий, лишали страховые учреждения всякой самостоятельности, отдавая их под власть чиновников, полиции и хозяев.
В 1912—1914 гг. в связи с введением страховых законов в жизнь и выборами представителей рабочих в Страховой совет и страховые присутствия рабочий класс, руководимый большевиками, развернул широкую борьбу против антирабочей политики правительства, вошедшую в исто
рию под названием «страховой кампании». Вместе с тем страховые законы в конечном итоге способствовали углублению противоречий между царизмом и буржуазией.
В декабре 1910 г., комментируя результаты деятельности рабочей комиссии по страховым законопроектам, «Новое время» опубликовало две статьи некоего Наумова. Первая статья, называвшаяся «Законодательная обструкция», делала следующий вывод: труды комиссии «можно резюмировать весьма кратко: гг. промышленники окончательно оправились от испуга. В 1905 г. фабриканты готовы были выполнить три четверти социалистической (!) программы. Теперь они резонно соображают: благо в данную минуту нет угрозы массовых забастовок, нельзя ли отделаться копеечной подачкой? Более того, в расчете спрятаться в случае чего опять за спину правительства, архи- либеральные во всех прочих отношениях промышленники считают себя даже оскорбленными, если так можно выразиться, до глубины кармана предложениями того же правительства понести известные жертвы ради улучшения быта рабочего класса». Отметив, что еще задолго до внесения законопроектов в Думу «промышленники выторговали себе ряд чрезвычайно существенных уступок, которые в переводе на деньги оцениваются десятками миллионов рублей», автор продолжал: «Дальнейшие обстоятельства законодательной процедуры складываются для промышленников не менее благоприятно. Дело страхования рабочих, если можно назвать так жалкие остатки задуманной системы, находится теперь в более чем надежных руках тех же гг. Глез- мера и Триполитова в Г. Совете и бар. Тизенгаузена в Думе». Законопроекты «встречают... упорную тактику противодействия со стороны обеих комиссий». В том же духе была написана и другая статья[248].
Статьи вызвали ответ Глезмера, носивший довольно жалкий характер. Многие статьи в журнале Совета съездов представителей промышленности и торговли были наполнены жалобами на «несправедливые» упреки в адрес промышленников, на несочувствие к ним «общественного мнения» и Думы. Торгово-промышленный класс, говорилось в одной из таких статей, «слабо представлен в Думе». «Не секрет проявленное Госуд. Думой безразличное и в общем неблагосклонное отношение к интересам торговли и промышленности. И вдруг по рабочему вопросу Госуд. Дума творит беспрекословную волю промышленников!»[249]
В другой статье журнал жаловался на то, что стоило только «Утру России» указать на странное запрещение обсуждать на XXXVI съезде горнопромышленников юга России вопрос о страховании рабочих, как «Новое время» обрушилось с резкой статьей на «официальный орган красных банкиров и дисконтеров» и «шкурно заинтересованный буржуазный парламент, заседающий под скромным названием Съезда представителей промышленности и торговли»[250].
Весьма чувствительный удар нанес буржуазии Витте. Дело было не в новизне фактов, которые он приводил, а в том, что бывший министр финансов был признанным авторитетом в области этих фактов. Выступая 18 апреля 1912 г. в Государственном совете с одобрением страховых законопроектов, Витте подчеркнул, что русская промышленность по сравнению с промышленностью европейских стран получает большую прибыль «под действием двух живительных влияний»: протекционизма и аграрного перенаселения. «Нигде в европейских странах промышленность не имеет столь дешевых рабочих рук, как у нас в России»,— заявил он, приведя соответствующие цифры[251].
Во второй речи, опровергая дутые цифры промышленников, согласно которым германская промышленность была якобы прибыльнее русской, Витте поставил весьма простой, но решающий вопрос: если это так, то почему иностранный капитал идет в Россию, а не наоборот? Тогда, иронизировал он, «мы завоевали бы мирным путем Германию, Францию, Англию и т. д.»[252]
Выступая третий раз с возражениями Триполитову, Крестовникову и др., Витте отверг их довод, будто иностранный капитал идет только в немногие доходные отрасли. Сославшись на кризис 1900—1901 гг., он показал, что тогда больше всего пострадали именно иностранные капиталы. Не выдерживает критики, по его мнению, и другое соображение промышленников, согласно которому русские капиталы не идут за границу только потому, что их просто нет. «Но позвольте, господа, припомнить,— резонно
