— Просто подумал, что тебе стоит знать. Он хороший парень.
— Как это мило с твоей стороны. И как мило с его, — ответила я саркастично.
— Мне не хотелось, чтобы ты выяснила, что я знал и не рассказал тебе.
— Ладненько. — Я поняла. Мэтт пытался не оставлять незавершенных дел.
Сотрудник аэропорта в микрофон объявил об окончании посадки.
— Пора. — Он распахнул руки для объятий, и я бросилась к нему с такой силой, словно пыталась запрыгнуть в него самого, чтобы он мог забрать меня с собой, спрятав в укромном уголке своего сердца. Он долго меня сжимал, не ослабляя хватки. — Увидимся, Грейс.
Мы отпустили друг друга и разошлись.
— Увидимся позже, Мэтт.
Он улыбнулся и ушел. Перед тем, как пройти на самолет, он развернулся, вытащил что-то из кармана и поднял это в воздух.
— Я стащил это, просто, чтобы ты была в курсе!
Это была кассета с записью моей игры на виолончели. Мэтт рассмеялся и ушел.
Любовь всей моей жизни улетела.
19
.
Что с нами стало?
ГРЕЙС
На следующий день после отлета Мэтта я прослушивалась в гранж-группу на место виолончелиста в маленькой кафешке в Ист-Виллидж. Их музыка была похожа на то, что играла Nirvana: навязчивый ритм и громкие припевы с кричащими партиями. Я представляла, что мы попадем в шоу «Отключенный»13 на «VH1»14, и что у меня закрутится ошеломительная карьера рок-виолончелистки, которую будут приглашать в наикрутейшие группы Нью-Йорка. Казалось, я наконец следовала за своей мечтой.
Я занималась, достойно играла, много репетировала и в конце недели откладывала деньги. За три ночи я заработала сто двадцать долларов. Перспективы были многообещающими, и мне хотелось поделиться новостями с Мэттом.
Через полторы недели после отлета Мэтт позвонил мне в первый раз. Я репетировала в комнате, когда Дарья постучалась в дверь и закричала: «Грейс! Мэтт ждет тебя на телефоне в комнате отдыха».
Я сбежала вниз по лестнице, в чем была: в футболке Мэтта и в поношенном белье. Мне было все равно, я была слишком взбудоражена.
— Привет! — выпалила я, задыхаясь.
— Твою мать, этот звонок мне обойдется в семьдесят баксов.
Из-за его приветствия мое возбуждение поумерилось.
— Ох, мне жаль.
— Ничего. О боже, мне столько нужно тебе рассказать.
— Так рассказывай.
— В сентябре «Нэшнл Джиогрэфик» открывают свой телеканал! Будет масса новых вакансий, и я уже впечатлил Элизабет.
— Кто такая Элизабет?
— Главный фотограф на проекте. Она невероятно классная и лично выбрала меня в интернатуру после того, как увидела мое портфолио. Я даже не знал об этом.
Мне хотелось спросить о возрасте этой Элизабет, и привлекательная ли она.
— Я так рада за тебя, Мэтт.
— Скоро буду! — завопил он кому-то на заднем плане. — Эй, Грейс, чтобы добраться до этого телефона, мне пришлось три часа ехать на автобусе. Здесь ни черта нет, так что я не знаю, когда смогу позвонить тебе снова.
— Ладно, не беспокойся.
— Мне пора. Скоро отъезжает следующий автобус, и они держат его ради меня. Эй, я скучаю по тебе. — Последние слова прозвучали как бы «между прочим», из-за чего у меня скрутило внутренности.
— И я по тебе скучаю. Счастливо.
— Прощай. — Он повесил трубку.
Это не прощание. Не прощание. Никогда не говори: «Прощай».
Уставившись на свои голые ноги, я задумалась о том, что он не спросил, как у меня дела. У меня даже не было возможности сказать ему о выступлениях.
Рядом стояла Тати, она прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди.
— Где твои штаны?
— Это был Мэтт.
— Я догадалась. Ты сегодня оденешься? Я пришла забрать тебя на обед. Можешь все рассказать мне позже.
— Ага.
— Идем, — она кивнула на дверь.
— Ладно, — ответила я. — Сэндвичи?
— Все лучше, чем рамэн.
Мы с Тати вот уже месяц встречались по средам, чтобы пообедать. Где-то в начале июля она у меня спрашивала, говорила ли я с Мэттом, и я ответила отрицательно.
— То есть он не звонил?
— Я могла пропустить звонок. Не знаю, он же черт знает где. Такое сложно просчитать. Уверена, с ним все в порядке.
Тем же днем, добравшись до общежития, я заметила, что одна из наставниц приклеила к моей двери конверт, к которому была прикреплена записка с надписью: «Так держать, Мэтт!». Я рассказала ей о его стажировке, потому что она сама училась фотографии в школе искусств «Тиш», вдобавок ко всему я перебрасывалась с ней парой слов, чтобы узнать, не звонил ли Мэтт.
Я открыла конверт и обнаружила журнальную статью с фотографией. На развороте был Мэтт, снимавший женщину, фотографировавшую свое отражение в зеркале. Заголовок звучал так: «Красота по другую сторону объектива».
Тяжело глотая, я подавляла рвотный позыв, пока читала о молодой и прекрасной Элизабет Хант, заработавшей себе имя в «Нэшнл Джиогрэфик». В конце я прочитала три предложения, изменившие курс моей жизни навсегда.
Хант подмечала, что ее сотрудничество с многообещающим молодым талантом Маттиасом Шором, недавно выпустившимся из Нью-Йоркской школы искусств «Тиш», будет крайне плодотворным. Их следующий договор уже включал в себя шестимесячную экспедицию на побережье Австралии, где они собирались изучать Большой Барьерный риф и переменившееся охотничье поведение больших белых акул. «Мы с Мэттом невероятно рады такой возможности и с нетерпением ждем, когда наше партнерство перейдет на следующий уровень», — говорила Хант.
Мы были так молоды, а жизнь уже не скупилась на крутые повороты. Но должна ли я была безропотно принимать только что прочтенное, не поборовшись за свое счастье?
Да ни за что.
В то же мгновение я позвонила Алете.
— Здравствуйте, Алета, это Грейс.
— Так рада тебя слышать, дорогая. Как ты? Все хорошо?
— Нормально, — ответила я излишне эмоционально. — Я хотела узнать, слышно ли что-то от Мэтта?
— О да, милая, я говорила с ним только вчера.
Я была опустошена. Почему он не позвонил мне? Я практически спала у телефона в комнате отдыха.
— Говорили? Что он сказал?
— Ох, мы все так гордимся Мэттом. Он заработал себе имя за такой короткий срок.
— Ага, я наслышана, — ответила я немного холодно.
— Ничто не может затормозить карьерный рост Мэтта, и его отец так гордится им. А ты знаешь, что это значит для Мэтта.
— О, замечательно. — Мой голос на секунду сорвался. — Он упоминал обо мне?
— Он сказал, что если кто-то спросит, то у него все хорошо.
Кто-то?
— Ну… Если вы услышите что-то от него в ближайшие пару дней, попросите его позвонить мне?
— Да, конечно, Грейс. Он звонит каждую неделю, так что я ему передам.
Ого, так вот, значит, как?
Я завершила разговор с Алетой и убежала в свою комнату, едва способная переварить всю полученную информацию. Элизабет Хант… Австралия на полгода… Еженедельные звонки маме…
Прошло еще три дня без единого звонка от Мэтта. Слишком измотанная постоянными рыданиями и слишком расстроенная, чтобы есть, я заставила себя выбраться из кровати. Доковыляв до комнаты отдыха, я позвонила Тати.
— Да?
— Это Грейс.
— Привет, ты как?
— Ты можешь прийти?
— Скоро буду. — Она услышала боль в моем голосе.
Спустя пятнадцать минут она объявилась у меня в комнате подобно грому. Я дала ей статью о Мэтте и Элизабет. Она прочитала ее про себя, после чего покачала головой и предложила мне сигарету.
— Я в порядке, Тати.
— Не реагируй слишком бурно, Грейс, — сказала она.
— Я и не реагирую. — Затем я перестала плакать. — Просто скажи Дэну, что я с вами. Я поеду в тур.
Тати улыбнулась мне.
— Хорошо. Ты не пожалеешь.
Акт третий:
СЕЙЧАС, ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
20
.
Ты помнишь…
ГРЕЙС
Нам принадлежит настоящее. Текущая секунда, здесь и сейчас, это самое мгновение — оно наше. Это единственный безвозмездный подарок вселенной. Прошлое больше нам не принадлежит, будущее — лишь ничем не подкрепленная фантазия. Но настоящее в наших руках. Единственный способ реализовать фантазию — это принять настоящее.
Я долгое время была замкнутой и не позволяла себе рисовать будущее, потому что увязла в прошлом. Хотя это было невозможно, я пыталась воссоздать то, что было у нас с Мэттом. Мне не хотелось ничего другого; он заполнял все мое воображение.
Но Орвин однажды сказал мне, что время — это валюта жизни. А я потеряла слишком много времени. Именно мысль о его потере заставила меня понять, что пора двигаться дальше, что у меня уже никогда не будет того же, что было с Мэттом. Нужно было оплакать наши отношения и жить дальше.
Во всяком случае, так я говорила самой себе.
Пару месяцев назад я бродила в густом тумане сожалений. Я продолжала жить, но ничего не чувствовала. Смотрела в зеркало на новые морщины и удивлялась, откуда они взялись. Я потеряла очень много времени. Дни проходили, не отличаясь один от другого, сама же я была скорее гостем, чем хозяином своей жизни. И даже не искала способы разрушить проклятый круг однообразия, чтобы обрести хоть какой-то смысл существования.
