Только когда он почувствовал руку на шее сзади, нежную руку, нежное
прикосновение, совершенно доброе и без скрытого мотива он зажмурился и
отвернулся.
- Это было там?
Сорен опустил руку. Кингсли стало не хватать ее, в ту же секунду, как она
исчезла.
- Oui. Прямо там. Она так неудачно приземлилась... - он остановился и сглотнул.
Ему нужно моргнуть снова, чтобы стереть стоявший перед глазами образ тела своей
сестры. – Ее лицо…
- Je sais, - прошептал Сорен. – Я знаю.
Конечно, он знал. Мари-Лаура приходилась сестрой Кингсли, но, когда она
умерла, она была женой Сорена. Мари-Лауре исполнилось только двадцать, она была
балериной из Парижа.
- Мы убили ее, mon père.
- Я давно освободил тебя от любого чувства вины, Кингсли. Ты сам должен
научиться освобождать себя.
- У нее не осталось лица, когда ее нашли. - Он повернулся к Сорену. - Мир
воображает, что я красивый, ты красивый, твоя Элеонор прекрасна, но мы ничто по
сравнению с тем, какой была Мари-Лаура. Я, ее брат, не мог порой отвести от нее глаз.
Все тускнело рядом с ее лицом. И когда она умерла, когда мы убили ее…
124
Принц. Тиффани Райз.
У нее не было лица. Совсем. Вследствие падения ее череп был размозжен и лицо
напрочь отсутствовало. Ее опознали лишь по обручальному кольцу.
- Она побежала. Она упала. Ты не толкал ее. И не я.
Сорен говорил слова тихим голосом, подходя ближе. Как же Кингсли хотелось
сделать шаг назад и прижаться к Сорену. Однажды, когда они были подростками, стоя
в лесу и вглядываясь в ночное небо, Сорен обернул руку вокруг груди Кингсли. Жест
был простым, бездумным, даже не ласковым, только собственническим. И он спас
душу Кингсли. Чтобы почувствовать это снова с Сореном, Кингсли бы утроил свои
капиталы и отдал бы все до последнего пенни.
- Она любила тебя, - сказал Кингсли. – И она доверяла мне.
И она увидела их. Вместе.
- Пойдем, - сказал Сорен. – Нам нужно возвращаться.
- Ты иди. – Улыбнулся ему Кингсли. - Я хочу остаться еще на минуту.
Сорен поднял руку и слегка сжал длинные волосы Кинга, прежде чем опустить
их и уйти.
- Конечно.
Стоя в одиночестве, на вершине холма, Кингсли смотрел то на скалы, где умерла
его сестра, то на эрмитаж. Им следовало быть там внутри, ему и Сорену. Если бы они
были в эрмитаже, она бы никогда не увидела их. Все, чего Кингсли когда-либо желал
от Сорена, чтобы тот хотел его так же сильно, как той ночью в лесу. Сорен никогда
больше так не терял контроль с ним. Ох, Сорен причинял ему боль, жестоко
обращался с ним, ломал его. Но он сохранял спокойствие, контролируя, приручал свой
голод, направлял и сдерживал его. Кингсли жаждал страха, который он чувствовал в
ту первую ночь. Поэтому он подстрекал Сорена, бросая вызов его власти. Наконец,
Сорен поддался и потащил Кингсли в лес. Ревность привела Кингсли к вспышке
ярости. Сорен женился на его сестре, и Мари-Лаура внезапно, казалось, полюбила его
больше, чем своего собственного брата. И как женатый мужчина, Сорен спал в
постели Мари-Лауры, в то время как Кингсли в очередной раз спал один. Ему нужно
было подтверждение, что Сорен по-прежнему вожделел его, как никого другого. И он
добился этого. Только уже в этот раз звезды были не единственными свидетелями.
Кингсли осторожно спустился вниз по извилистой дорожке, которая вела к скиту.
Но прежде чем пойти к домику, он повернулся и пошел к скале.
В последний раз, когда ему довелось смотреть на нее, она была окрашена в
красный цвет кровью сестры. Тысячи ветров и тысячи дождей смыли ее кровь,
позволив камням снова стать серыми и зелеными. Кингсли положил ладонь на
холодный камень. Мари-Лаура… Как хорошо было просто произнести ее имя, чтобы
допустить, даже если только для себя, что она жива. Она должна быть живой. Он
125
Принц. Тиффани Райз.
давно простил Бога за смерть своих родителей. И смерти его дедушки и бабушки были
едва ли осколком по сравнению с пулевым ранением в сердце, которым стала
родительская смерть. Но смерть Мари-Лауры разрушила его. Она взорвалась у него
внутри, как бомба. Все рухнуло, и осталась только оболочка. Он упивался смертью
после этого. Пока не пришел Сорен и не вернул его снова к жизни.
- Ma soeur, - прошептал он.
- Ты должен знать, Кингсли, она ушла не по-настоящему.
Глава 18
Юг
Нора шикнула на Уесли в десятый раз за одну поездку на автомобиле.
- Что? Почему ты шикаешь на меня?
- Я думаю о серьезных вещах. Ты знаешь, как это для меня трудно.
Закрыв глаза, она снова прислонилась головой к подголовнику пассажирского
сидения, визуализируя скачки, поток лошадей, летящие бока и Ни За Что
Отшлепанного, лидирующего и отказывающегося сдаться.
А потом, всего лишь через час, эта тысяча фунтов мышц в движении, лежал
неподвижно, мертвый на полу своего стойла, без видимых повреждений. Она смотрела
на лошадь, подходила к нему, видела его своими глазами, прежде, чем приземлиться
на колени на землю рядом с Талелом, и обнять мужчину за плечи. Они не
разговаривали. У нее не было слов, что помогли бы ему. Она могла выразить свое
сочувствие только прикосновением. Не было бы там Уесли, она оказала бы помощь
Taлелу иным образом.
Taлел… она все еще не могла поверить, что этот призрак из ее прошлого
объявился в мире Уесли. Нора прокручивала цепь событий в своем мозгу. Уесли ушел
с отцом и оставил ее одну возле конюшен. Краем глаза она увидела знакомые
очертания. Ее глаза расширились, ее сердце забилось чаще. Tалел? Здесь?
Забыв все свои данные Уесли обещания придерживаться правил приличия и
хорошего поведения, она крикнула: «Taлел!» и помчалась к нему. Он развернулся на
звук ее голоса. Потомок ближневосточной королевской семьи, или нет, мужчина все
еще по-прежнему очевидно поклонялся перед ней. Они обнялись со смехом и
поцелуями. Очутившись в его объятиях, Нора почувствовала, как к ней вернулось
спокойствие, спокойствие, которого она не ощущала, с тех пор, как покинула
безопасность Нью-Йорка.
126
Принц. Тиффани Райз.
- Как там поживает мой автомобиль? - спросил он, и Нора рассмеялась ему в
лицо.
- Мой автомобиль. Ты подарил мне Aston Martin. Он мой.
- И я твой, - сказал он, целуя ее руку.
- Ничего подобного. Эта машина доставила мне столько же неприятностей, как и
ты.
- Таков был мой план, Госпожа. Я надеялся, ты попадешь в такие неприятности,
что только я смог бы выручить тебя из них.
Он прошептал слова ей на ухо, и она игриво замурлыкала.
Taлел… она нарушила множество правил с этим мужчиной. Три года назад
Кингсли узнал, что экстравагантный шейх, приехавший в Нью-Йорк якобы по
дипломатическим вопросам, ненавязчиво интересуется, где и как он смог бы
насладиться времяпрепровождением с одной из городских легендарных Домин.
Кингсли не видел ничего, кроме печати доллара на Taлеле. Однако Нора видела
больше. Жизнь в строгой мусульманской стране сделала его голодным до пороков
западного мира. Однако еще больше он нуждался в обычных ласке и одобрении. В его
мире, его желания были табу. Его отец изгнал бы его, дойди до него сведения, что у
Taлела в характере была черта сексуального подчинения, шириной как пустыня,
которая окружала его страну. У Кингсли было одно жесткое правило о Доминантах и
сабмиссивах в его штате - никакого секса с клиентами. Кингсли с гордостью мог
сказать, что он не сутенер. Стоит лишь Норе переспать с Taлелом, как он перестанет
быть платежеспособным клиентом.
Она переспала с ним. И Кингсли пришел в ярость. Не то чтобы Норе было не все
равно. Она просто сбежала в Иорданию с Taлелом на неделю и скрывалась в
роскошнейшем местном отеле. День за днем, ночь за ночью, она стала для Талела
оазисом, давая ему то, чего он жаждал в своем пустынном доме, но никогда не мог
найти. На протяжении одной прекрасной недели с ним, она упивалась своей
доминирующей стороной, избивая Taлела, связывая его, ставя его на колени снова и
снова. Он целовал ее сапоги, повиновался каждому приказу, жил и умирал между ее
бедер. Он выпрашивал у нее все, каждое прикосновение, каждый поцелуй, и только
если он достаточно хорошо умолял, она уступала ему. В конце недели он умолял ее об
еще одной милости.
“Останься со мной… останься навсегда”.
И во второй раз в своей жизни, она смотрела в глаза мужчине, которого обожала,
