«Редко бывает,-- анализировала в разгар кризиса су- воринская газета,— чтобы какой-нибудь законопроект проходил установленный порядок законодательного рассмотрения столь благоприятно, как этот законопроект о западном земстве. В Г. Думе он получил одобрение. В особой комиссии Г. Совета, образованной для его рассмотрения, значительным большинством голосов он был принят. Наконец, Г. Совет после общих прений большинством двух третей голосов принял переход к постатейному обсуждению, что обыкновенно служит предрешением благоприятной судьбы проекта» [284].
То же писала и столыпинская «Россия». Законопроект собрал большинство в комиссии — факт, «совершенно точно отражающий настроение и соотношение сил общего собрания». «Внушительное большинство» пленарного заседания Государственного совета проголосовало за переход к постатейному чтению. Следовательно, законопроект «потерпел крушение» не потому, что оказался неприемлемым для верхней палаты сам по себе, а «в порядке таких действий и условий, которые, конечно, с государственной точки зрения не заслуживают рассмотрения» [285].
В том же духе писали «Голос Москвы», «Речь» и другие газеты. «Новое время» суммировало общее мнение следующим образом: «Столыпину устроили
ловушку» [286].
Как потом стало известно, Трепов в личной аудиенции с царем добился для членов Государственного совета права голосовать «по совести», т. е. против законопроекта. 4 марта 1911 г. Государственный совет принял поправку, отвергавшую национальные курии. В ответ Столыпин подал в отставку, и в течение нескольких дней вся «большая» пресса писала о том, что отставка принята, называя тут же имена возможных преемников. Однако неожиданно оказалось, что Столыпин остается на своем посту, причем на определенных, выдвинутых им и принятых царем условиях удаления «в отпуск» до 1 января 1912 г. Дурново и Трепова и роспуска обеих палат на три дня, с 12 по 14 марта, с тем чтобы провести законопроект о западном земстве
в его прежнем виде по 87-й статье[287]. Узнав об этом, Государственный совет И марта провалил законопроект в целом. Но Столыпин, с согласия царя, через три дня провел его в чрезвычайном порядке.
Казалось, Столыпин одержал полную победу, однако на самом деле это была пиррова победа. «Столыпин и его прихвостни,—писал по этому поводу Витте,—торжествовали, но для мало-мальски дальновидного человека было ясно, что это торжество накануне его политической гибели» [288]. То же самое писал и Шидловский. Столыпин, указывал он, совершил «акт политического самоубийства»[289]. Сам Столыпин также говорил Коковцову, что его дни, как премьера, сочтены, что до него «добираются со всех сторон» и он.«здесь не надолго»[290].
Помимо заступничества нескольких великих князей, одной из причин временного оставления Столыпина на посту было нежелание верхов создавать «конституционный» прецедент — принятие отставки на базе конфликта исполнительной власти с «представительными учреждениями». Коковцов указывает, что, когда после провала курий Столыпин подал прошение об отставке, царь заявил ему, что он не может «допустить подобный исход под влиянием частичного несогласия Совета. Во что же обратится правительство, зависящее от меня, если из-за конфликта с Советом, а завтра с Думою будут сменяться министры?» [291]. Было решено убрать Столыпина потихоньку. «По
литически Столыпин был уже конченым человеком,— говорил значительно позднее (после убийства Распутина) А. В. Кривошеин (министр землеустройства и земледелия при Столыпине) Гучкову.— Отставка его была уже решена; только искали формы и повода для его перемещения на невлиятельный пост» [292].
По одним данным, предполагался перевод Столыпина наместником на Кавказ, по другим — для него намечалось учредить пост восточносибирского наместника[293].
В конце концов выход был найден охранкой, отправившей неудавшегося Бисмарка на тот свет с помощью своего агента Богрова, который смертельно ранил Столыпина 1 сентября 1911 г. О том, что это сделала охранка, свидетельствует ряд хотя и косвенных, но достаточно убедительных данных.
Верхи, правая и либеральная печать одинаково признали, что причиной политической гибели Столыпина был крах его бонапартистской политики. Была бита, констатировал Трепов при обсуждении законопроекта о западном земстве, ставка Витте на крестьянскую Думу, но также бита ставка Столыпина и на III Думу[294].
В статье «В чем кризис?» Меньшиков писал: «Было бы неправдой утверждать, что П. А. Столыпин непопулярен. Напротив, он пользуется общим уважением, но в этом уважении чувствуются как бы ноты некоторого разочарования». «Мы все ждем появления больших людей, очень больших, великих. Если данная знаменитость получила величие в аванс и вовремя не погасила его,— общество этого не прощает». «Годы идут, но большого дела что-то не видно». Столыпин «имел счастье дождаться заметного успокоения», но «увы, маятник остановился лишь на одну секунду, и, кажется, мы снова... начинаем катиться влево».
Нет положительной идеи для борьбы с революцией — таков вывод Меньшикова. А «даже гениальные люди — каковы Наполеон и Бисмарк — были бессильны вне всякой идеи». «Кризис не в том,— писал Меньшиков в заключение,— что Гос. Совет разошелся с П. А. Столыпиным, а в том, что последний не в состоянии стать хозяином поло- жения...» [295]. Это был приговор Столыпину.
Такую же оценку положения давала и кадетская «Речь». «От возможного крушения,— писала она,— наш премьер ускользал до сих пор, передвигаясь вправо и подхватывая тот лозунг, которым пробовали воспользоваться против него». Но «эта игра... не могла продолжаться бесконечно». «Вправо поворачивать дальше некуда... Для этой политики услуги П. А. Столыпина больше не нужны... И справа и слева слишком хорошо понимают, что на одной отрицательной программе ,,успокоения“ нельзя же оставаться навек. А ни на что другое присяжные „успо- коители“ не показали себя способными. Мало того, слишком ясно становится теперь, что и самый момент ,,успо- коения“... они не сумели использовать, принявши средство за цель». Эту же мысль «Речь» разъясняла цитатой из одной влиятельной немецкой газеты, которая писала: «Он (Столыпин.— А. А.) сделал все для подавления минувшей революции, но очень мало для предотвращения революции будущей» [296].
«Парламентский» кризис. «Парламентский» кризис был вызван трехдневным роспуском палат, которого Столыпин потребовал для проведения законопроекта о западном земстве в порядке 87-й статьи Основных законов. Искусственный перерыв занятий Думы п Государственного совета после четырехлетнего существования третьеиюньской Думы означал полный провал думского бонапартизма Столыпина. «Конституция» предстала перед страной как чистейшая фикция: с «народным представительством» царизм мог так же мало церемониться, как мало церемонился он с каким-нибудь губернским земством.
Выразив свою радость по поводу оставления Столыпина у власти, октябристский официоз далее писал: «Другое дело — обстоятельства, сопровождающие возвращение П. А. Столыпина». «Упрочение данного прецедента на практике может привести к очень опасным последствиям, и, логически рассуждая, таким путем можно и совсем свести на нет значение законодательных учреждений» [297].
Дума ответила на роспуск четырьмя запросами (октябристов, прогрессистов, кадетов и социал-демократов). Гучков в знак протеста сложил с себя председательские полно- мочия.
Государственный совет также сделал запрос. Отвечая на него, Столыпин заявил: «Из-за несогласий между палатами не могут страдать интересы страны. Законодательные учреждения обсуждают и голосуют, а действует и несет ответственность правительство». В том же духе он выступил и в Думе. Октябристская газета справедливо указывала: «Отсюда недалеко до низведения роли законодательных палат к чисто формальному санкционированию правительственных законопроектов без права критики и тем более без права их отклонения». А «отсюда уже один шаг до полного упразднения законодательных учреждений»[298].
Правые и националисты возражали против запросов. Позиция их была очень проста. Граф А. А. Бобринский охотно признал, что «издание высочайшего указа 14 марта 1911 г. о введении земских учреждений в шести западных губерниях не соответствует точному смыслу ст. 87 Осн. Зак.». Но это не имеет ровно никакого значения: «Несоответствие это... не должно бы служить основанием для запроса, ибо самый акт, по поводу которого запрос предъявлен, есть волеизъявление верховной самодержавной власти, являющейся источником закона»[299]. Иначе говоря, царь имеет право в любой момент нарушать и отменять любые законы, в том числе и Основные, потому что он самодержец — «источник закона».
То же самое заявил от имени националистов А. А. Мотовилов. «Мы считаем, — говорил он, — что державный хозяин земли русской имеет всегда не только право, но и святую, искони дарованную ему возможность временно приостанавливать действия того учреждения, которому жизнь он сам дал, а поэтому мы не находим никакой неправильности в действиях председателя Совета Министров...» [300].
