Машина храбро взобралась задом по холму, мимо дороги на Пик Джека и добралась до последнего, самого крутого подъема, но тут мотор ни с того ни с сего захрипел, засопел и заглох. Сразу стало очень тихо. Гэй правил вниз по холму, а потому проехал пятьдесят ярдов вниз, и его занесло на дорогу к Пику Джека.
– Ну, чего там? – спросил Мак.
– Карбюратор, видно, – сказал Гэй. Двигатель засвистел, заскрипел, и струя пара, прорвавшись через переливную трубу, зашипела, как аллигатор.
Карбюратор «форда» модели «Т» устроен несложно, зато для работы ему нужны все его детали. Есть в нем запорная игла, и у нее должен быть заостренный кончик, и надо, чтоб он плотно сидел в гнезде – иначе «форд» никуда не поедет.
Гэй взял иглу в руки и увидел, что кончик отломан.
– Ну как это вышло, а? – спросил он.
– Прямо сказки, – сказал Мак. – А починить можно?
– На фига? – сказал Гэй. – Новую надо.
– А почем они?
– Вроде доллар штука, если новые, а старую за четверть монеты достать можно.
– А есть у тебя монета? – спросил Мак.
– Ага, только я и без нее управлюсь.
– Ладно, тогда живо давай. Порядок? Мы тебя тут подождем.
– Ясно, куда вы без наконечника денетесь, – сказал Гэй. Он вышел на дорогу. Три машины не заметили его поднятого пальца, четвертая остановилась. Ребята видели, как он влез в машину и как она двинулась вниз по холму. Снова они его увидели только через сто восемьдесят суток.
О, бездна возможностей! Надо ж тому случиться, чтоб машина, подобравшая Гэя, сломалась на полпути! И не будь Гэй механиком – не починил бы он машину. А не почини он ее – неужели бы владелец стал приглашать его в бар Джимми Брачиа? И зачем, зачем именно в тот день было рожденье Джимми! Из всех возможностей на свете – а ведь их миллионы! – Гэю подвертывались только те, что прямиком вели его в салинасскую тюрьму. Франт Ивиа и Крошка Коллети помирились и помогали Джимми справлять день рожденья. Появление блондинки. Музыкальный диспут возле музыкального автомата. Приемы джиу-джитсу, которые новый друг Гэя показывал Франту, но неудачно, и остался со сломанной рукой. Расстройство желудка у полицейского… Все-все вещи разные, не связанные – а вели к одному. Просто не Судьба была Гэю охотиться на лягушек, и Судьба не пожалела хлопот, людей и разных бед, только б его задержать. Когда наконец разбили стекло в обувной лавке Хольмана и стали мерить обувь в витрине, один Гэй не услышал сирены. Один Гэй не побежал на пожар, и потому полиция нашла его в витрине у Хольмана в черном лакированном ботинке на левой ноге и в коричневой тапочке на правой.
А ребята развели возле машины костер, когда стемнело и с океана повеяло холодом. В соснах у них над головами шуршал ветер. Ребята лежали на хвое и глядели сквозь ветви на грустное небо. Потолковали о том, что, видно, наконечник достать не так-то просто, но скоро стали говорить о другом.
– Зря мы его одного отпустили, – сказал потом Мак.
Около десяти часов Эдди поднялся.
– Повыше – строительная площадка, – сказал он, – пойду погляжу, может, у них есть «форд-Т».
Монтерей – город с давней и блестящей литературной традицией. Он гордится тем, что здесь жил Роберт Льюис Стивенсон. Остров Сокровищ, натурально, повторяет топографию и береговую линию мыса Лобос. Недавно здесь снова побывал кое-кто из литераторов, но куда девался прежний аромат, прежняя прелесть истинной изящной словесности? А однажды город глубоко возмутило то, что жители сочли поруганием памяти писателя. Это связано со смертью Джоша Биллингса, великого юмориста.
Там, где теперь почта, был раньше глубокий ров, наполненный водой, а через него мосток. На одном берегу стояла уютная саманная постройка, а на другом жил доктор, ведавший всеми болезнями, рожденьями и смертями в городе. Занимался он и животными и, окончив курс во Франции, баловался нет-нет новым тогда делом – бальзамированием трупов. Иные ретрограды находили этот обычай сентиментальным, другие накладным, а третьи кощунственным, ибо ни в одной из священных книг не предусмотрено бальзамирование. Но семьи получше и побогаче склонялись к обычаю, и он входил уже в моду.
Однажды утром почтенный мистер Кориага спускался от своего дома на холме к улице Альварадо. Он пересекал мосток, когда внимание его привлек маленький мальчик и вылезающая из рва собака. Мальчик держал в руках печень, а собака волочила несколько ярдов кишок, и на конце их болтался желудок. Мистер Кориага остановился и вежливо обратился к мальчику со словами:
– Доброе утро.
Мальчики в те времена были учтивы.
– Доброе утро, сэр.
– Куда ты тащишь эту печень?
– Хочу позвать ребят ловить вместе макрель.
Мистер Кориага улыбнулся и направился дальше, и тут ум его заработал. Это не бычья печень, нет, слишком маленькая. И не телячья печень, слишком красная. И не овечья. Тут мистер Кориага насторожился. На углу он повстречал мистера Райена.
– В Монтерее ночью умер кто-то? – спросил он.
– Нет, не слыхал, – отвечал мистер Райен.
– Убили кого-нибудь?
– Нет.
Дальше они пошли вместе, и мистер Кориага рассказал о мальчике с собакой.
В «Саманном баре» несколько граждан сошлись для утренней беседы. Мистер Кориага поведал им свою историю, и не успел он кончить, как в дверь вошел констебль. Уж он-то знал, умер ли кто в Монтерее.
– В Монтерее сегодня никто не умирал, – сказал он. – Но в отеле «Дель Монте» умер Джош Биллингс.
Все в баре смолкли. Одна мысль поразила всех. Джош Биллингс – великий человек, великий писатель. Он оказал честь Монтерею, тут опочив, а с ним обошлись недостойно. Без долгих споров избрали комитет, куда вошли все присутствующие. Суровые мужи зашагали ко рву, пересекли мосток и принялись колотить в дверь доктора, окончившего курс во Франции.
Накануне он работал допоздна. На стук он вылез из постели и, растрепанный, со взъерошенной бородой, в халате, подошел к двери. Мистер Кориага обратился к нему сурово:
– Бальзамировали вы Джоша Биллингса?
– Да, а что?
– Что вы сделали с внутренностями?
– Как «что»? Выбросил в ров, как всегда.
Его заставили поскорей одеться и повели к берегу. Будь мальчик чуть порасторопнее – и они бы опоздали! Он как раз садился в лодку, когда прибыл комитет. Кишки валялись в песке, где бросила их собака.
Французскому доктору велели все собрать. Его заставили тщательно промыть кишки, очистить от песка. И пришлось доктору купить на свои деньги свинцовый ящик, который вложили в гроб Джоша Биллингса. Не такой город Монтерей, чтобы допускать надругательство над служителем литературы.
Мак с ребятами мирно спали на сосновой хвое. К рассвету вернулся Эдди. Он долго шел, пока не набрел на «форд» марки «Т». А когда увидел его, не сразу решил, хорошо ли это будет, если взять оттуда иглу. Ведь, может, она и не подойдет. И он захватил весь карбюратор. Никто не проснулся, когда воротился Эдди. Он лег рядом с Маком и заснул под сосной. Что хорошо в «форде» марки «Т» – детали не только легко подобрать, но и нельзя опознать.
Со склона Кармел-Вэлли вид чудесный – извилистая бухта, белые волны, желтый песок, дюны, дюны по всему взморью, и к самому подножию холма нежно жмется город.
Мак поднялся на рассвете и облегчился, глядя вниз, на залив. Он видел, как пришло несколько сейнеров. Танкер набирал нефть. Из-за кустов за Маком подглядывали кролики. Потом встало солнце и вытряхнуло из воздуха ночной холод, как вытряхивают ковры. От тепла первых лучей Мак поежился.
Ребята поели хлеба, пока Эдди устанавливал новый карбюратор. А когда он кончил, они не стали прибегать к помощи заводной ручки. Просто выжали сцепление и толкали машину, пока не завелся мотор. И вот Эдди повел «форд» по подъему, через вершину холма, а потом вниз, мимо Гэтон-Филд. Кармел-Вэлли вся была серо-зеленая от артишоков, а реку буйно опушали ивы. Эдди свернул налево, в долину. Им сразу улыбнулось счастье. Пропыленный рыжий петух забрел слишком далеко от родной фермы, вздумал перейти дорогу, и Эдди без труда на него наехал. Хейзл на заднем сиденье общипывал петуха, и перья разлетались из-под руки невиданно явственными уликами убийства, потому что с Джеймсберга веял бриз, и кое-какие перья оседали на мысе Лобос, а иные долетали до моря.
Кармел – пленительная речка. Она не очень-то длинная, но у нее есть все, что и у других рек. Она взбегает на горы, бросается в долины, бежит над отмелями, разливает озера у плотин, сочится в запруды, шуршит круглой галькой, лениво плывет под смоковницами, затекает в заводи, где живет форель, и заглядывает на отмели, где живет речной рак. Зимой она делается быстрым злобным потоком, а летом ее переходят вброд дети и прямо в воде стоят рыбаки. С отмелей на нее глазеют лягушки, и высокие папоротники колышутся на берегах. Олени и лисы ходят к ней пить украдкой во тьме вечеров и по утрам, а иногда жадно припадает к воде пума. Фермы богатой долины жмутся к реке, чтоб было чем поливать сады и огороды. Перепела пересвистываются на берегах, а в сумерках воркуют дикие голуби. Тихо ступают вдоль воды еноты, подстерегая лягушек. Так что Кармел ничем не хуже других рек.
