Пробежав несколько миль по долине, река разбивается о высокий утес, с него свисают лозняк и папоротники. Под утесом омут, глубокий, зеленый, а по другую сторону омута – чудесный пляж, где приятно посидеть и пообедать.
Мак и ребята счастливо добрались до пляжа. Отличное место. Уж где-где, а здесь лягушки найдутся. И вот где можно отдохнуть, насладиться жизнью. Им везло. Вдобавок к рыжему петуху они разжились мешком морковки, который свалился с грузовика, и десятком луковиц, которые оттуда не свалились. У Мака в кармане лежала пачка кофе. В машине стоял пятигаллонный бидон с отвинченной крышкой. В сборной бутыли Эдди было еще порядочно смеси. Захватили, конечно, и такие вещи, как перец и соль. Надо быть круглым идиотом, чтоб путешествовать без соли, перца и кофе.
Без усилий, споров и раздумий сдвинули четыре гладких камня. Петух, еще утром окликавший зарю, лежал разъятый в пятигаллонном бидоне вместе с очищенными луковицами, а между камнями потрескивал маленький костер из сухих ивовых прутьев, совсем маленький костер. Одни дураки разводят большие костры. На варку петуха требовалась уйма времени, ибо у него у самого уйма времени ушла на то, чтоб достичь таких размеров и жилистости. Зато, как только в бидоне забулькало, петух сразу чудесно запах.
Мак вселил в ребят бодрость духа.
– Лягушек лучше брать ночью, – сказал он, – так что давайте вздремнем, пока стемнеет.
Все уселись в тени, один за другим растянулись и уснули.
Мак был прав. Днем лягушки редко показываются; они прячутся под папоротниками и осторожно выглядывают из расщелин. Их полагается ловить ночью, с фонарями. Люди спали, зная, что им предстоит трудная ночь. Не спал один Хейзл. Он следил за огнем под петушиным бульоном.
Возле утеса не бывает золотого заката. Когда спустилось солнце, часа в два по берегу зашелестели тени. Зашуршали смоковницы. Водяные змеи скользнули к берегу, осторожно окунулись и поплыли, держа головки над водой, как перископы, и оставляя крошечный пенистый след. Заплескалась крупная форель. Комары и москиты, прятавшиеся от солнца, повылезли из тайников и зажужжали над водой. Все жуки, все мухи, шершни, бабочки, осы и стрекозы вернулись восвояси. И когда тень добралась до пляжа, когда засвистел первый перепел, Мак с ребятами проснулись. Запах бульона надрывал сердце. Хейзл сорвал с прибрежного лавра свежий лист и положил в суп. Там же варилась морковка. Кофе в отдельной банке кипел на отдельном камне, чуть подальше от огня, чтоб не убежал. Мак проснулся, встал, потянулся, побрел к берегу, умылся, черпая воду ладонями, харкнул, плюнул, высморкался, прополоскал рот, пукнул, затянул ремень, поскреб ногу, причесался пятерней, отпил из бутылки, рыгнул и сел у костра.
– Ух ты, как пахнет, – сказал он.
Все мужчины, проснувшись, ведут себя примерно одинаково. Ребята почти точно воспроизвели действия Мака. И скоро все сидели у костра и нахваливали Хейзла. Хейзл вонзил перочинный нож в мышцу петуха.
– Не сказать, чтоб мягкий, – сознался Хейзл. – Чтоб мягкий стал, его недели две варить надо. Как думаешь, Мак, сколько ему?
– Мне сорок восемь, а я не такой крепкий, – сказал Мак.
– А интересно, до сколько может протянуть петух, – сказал Эдди. – Если не заболеет и не переедут его?
– Ишь чего выдумал, – сказал Джон.
Приятно посидели. Бутыль ходила по кругу и согревала.
Джон сказал:
– Эдди, ты не обижайся. Просто знаешь чего? Ну, если б держать в баре три запасных бутыли, а? И в одну бы сливать все виски, в другую все вино, а в третью – пиво, а?..
Всем стало неловко.
– Да нет, ты не думай, – спохватился Джон. – Мне и так нравится. – И Джон еще долго говорил, он сам понял, что ляпнул ужасную глупость, и никак не мог остановиться. – Даже интересно, тут не знаешь, что с тобой будет. Вот виски, например, – заспешил он, – пьешь и знаешь, что с тобой будет. Любишь драться – подерешься, глаза на мокром месте – слезу пустишь. А тут, – Джон не жалел добрых слов, – тут, может, ты на дерево полезешь, а может, поплывешь до Санта-Круса. Так интересней, – бормотнул он.
– Да, вот именно поплывешь, – вовремя вмешался Мак, чтоб перебить наконец Джона. – А что теперь с тем малым, Маккинли Мораном? Ну, с водолазом, помните?
– Помню я его, – сказал Хьюги, – мы с ним дружили. Как раз у него работы мало было, и он здорово запил. Это жуть – пить и нырять, и, конечно, неприятности. Ну, продал он скафандр, продал шлем и насос и подался куда-то. Не знаю даже куда. Он как нырял тогда за итальяшкой, который за якорь «Двенадцати братьев» зацепился, так все. Это ведь Маккинли тогда нырял. Барабанные перепонки у него лопнули. Ну, и все. А итальяшке – хоть бы хны.
Мак снова отдал должное сборной бутыли.
– У него во время «сухого закона» во денег было! – сказал Мак. – В день по двадцать пять монет с правительства огребал за то, что искал на дне спиртное, и с Луи по три доллара за ящик за то, что ничего не находил. Ну, для верности он по ящику в день поднимал, ради правительства, чтоб не так уж очень расстраивалось. Луи-то ничего. Ловчил, чтоб других водолазов никого на это дело не брали. Маккинли кучу денег загреб.
– Ага, – сказал Хьюги. – Только он как разные прочие: денег загребет – и сразу давай жениться. Три раза женился, пока все не спустил. Я уж в нем разобрался. Как купит лису – гляди, не сегодня завтра женится!
– Интересно, а что это с Гэем? – спросил Эдди. О нем впервые вспомнили.
– А ну его, – сказал Мак. – Женатым веры нет. И ненавидит свою старуху, а все равно к ней приползет. Вроде совсем на нее озвереет, а все равно приползет. Им веры нет. Вот Гэй, ну? – сказал Мак. – Уж она его колотит. Так нет, Гэй три дня поживет без нее, переживает, себя же виноватым считает – и опять к ней на задних лапках.
Ели долго и со смаком, раздирали петуха, держали на весу капающие жиром куски, пока не остынут, и обгладывали с костей жилистое мясо. Разрезали морковь сухими ивовыми прутьями, а потом передавали бидон по кругу и пили бульон. А вечер подбирался к ним мягко, как музыка из отдаления. Перепела звали друг дружку к воде, в заводи плескала форель, мотыльки вились и дрожали над берегом, и дневной свет уже путался с тьмой. Передали по кругу кофе, согрелись, наелись и стихли. Наконец Мак сказал:
– Ох, черт, ненавижу, когда врут.
– Да кто врал-то? – спросил Эдди.
– Я же не против, если кто немного загнет для дела или для разговору. А кто врет сам себе – вот того ненавижу.
– Да кто, кто врал? – спросил Эдди.
– Я, – сказал Мак. – А может, и вы. Мы все, – сказал он серьезно. – Мы все, паскуды. Придумали вечер Доку устроить. Приперли сюда и загораем. А вернемся – сдерем с Дока денежки. Нас пятеро – значит, мы впятеро против него вылакаем. Эх, ребята, не для Дока мы стараемся. Для себя мы, ребята, стараемся. А Док такой мужик! Я второго такого сроду не встречал. И неохота мне за его счет наживаться. Знаете, я как-то хотел наколоть его на доллар. Такое нес! Нес, нес и вдруг вижу – допер Док, что я все это с ходу сочинил. Ну, я тут и говорю: «Док, хреновина все это!» А он лезет в карман и монету вытаскивает. «Мак, – говорит, – если кто врет ради доллара, значит, доллар ему позарез нужен», – и дал. Я ему назавтра отдал. Не разменял даже. До утра продержал – и отдал.
Хейзл сказал:
– Док жутко любит гостей. И мы хотим устроить ему вечер. Так какого тебе рожна?
– Сам не знаю, – сказал Мак. – Сделать бы что-то для него для самого, а чтоб самим не попользоваться.
– Может, подарок? – предложил Хьюги. – Давайте купим виски, поднесем Доку, и пусть делает с ним чего хочет.
– Вот это дело, – сказал Мак. – Порядок. Подарим виски и слиняем.
– Сам знаешь, что дальше будет, – сказал Эдди. – Анри и вся шушера с Кармел-Хилл почуют виски, и вместо нас пятерых набежит человек двадцать. Док мне сам говорил, что весь Консервный Ряд до мыса Сур запах чует, когда он жарит бифштекс, ну, и кому какая прибыль. Уж ему выгодней, чтоб мы вместе с ним гуляли.
Мак взвесил этот довод.
– Может, и правда, – сказал он наконец. – А может, кроме виски еще что-нибудь подарить, запонки, например, именные?
– Да ну еще, – сказал Хейзл, – на фига Доку дерьмо такое.
Настала ночь. На небе белели звезды. Хейзл поправил огонь, и по берегу расплылось светлое пятно. За холмом злобно лаяла лисица. И, как всегда ночью, с холмов спустился запах шалфея.
Вода, выходя из глуби, булькала у камней.
Мак обдумывал последний довод, когда раздался звук шагов. Все обернулись. Из темноты выступил высокий человек, за спиной у него висело ружье; рядом скромно, бесшумно ступал пойнтер.
– Вы что тут делаете? – спросил он.
– Ничего, – ответил Мак.
– Тут же написано. Не охотиться, не жечь костров, не удить, не ночевать. Собирайте манатки, гасите костер и мотайте.
Мак смиренно поднялся.
– Я не знал, капитан, – сказал он, – честно, мы никакой надписи не видали, капитан.
