Ох, по-моему, я становлюсь такой же дотошной, как Эстли.
- Да внизу, прямо за лестницей - нашей, служебной. Там такой коридорчик, на
кухню ведёт. Вот там и слышала, - сообщила горничная.
Закончив работать над моей причёской, она отправилась на допрос к моему
"жениху". До обеда оставалось ещё прилично времени, и я решила взглянуть на то
место, где девушка слышала привидение.
Остановившись возле узкой винтовой лестницы, я терпеливо подождала, пока две
служанки пройдут мимо, оглядываясь и перешёптываясь. Конечно, ведь обычно
гости вроде меня в служебные помещения не заглядывают. Наконец, они скрылись
за дверью кухни, и я принялась осматривать помещение. Лестница как лестница,
старая, с неровными ступенями и обшарпанными перилами, ведёт на второй этаж.
Я прошла чуть дальше по коридору, продолжая оглядываться. Ничего особенного
по-прежнему не видно. Я замерла и прислушалась. Тоже ничего, только за
кухонной дверью тихо шушукаются, но в этом-то ничего потустороннего точно нет.
Я задумалась. Чтобы было удобнее стоять, облокотилась рукой о стену. И,
уставившись в пол, принялась думать. Что же могла услышать здесь горничная?
Может быть, кто-то просто, как и сейчас, болтал на кухне? Но нет, девушка не
показалась мне настолько впечатлительной, чтобы принять за стоны привидения
обычную болтовню. Что же тогда?
Словно отвечая на мой вопрос, узкий участок стены с тихим скрипом отъехал в
сторону. Вот это да! Видимо, прислонившись к стене, я невольно привела в
действие какой-то механизм.
Я постояла, вглядываясь в тёмный коридор. Практически ничего не было видно:
просто тянутся с двух сторон гладкие стены. Стараясь двигаться беззвучно, я
осторожно шагнула внутрь. Если и здесь ничего не вижу, развернусь и пойду за
Эстли, пусть он разбирается.
Немного подождала, надеясь привыкнуть к темноте и после этого разглядеть чуть
больше. Коридор уходил под уклон, больше ничего понять не удалось. Сделав ещё
пару шагов, я поняла, что таким темпами ни в чём не разберусь, и решила, что пора
возвращаться. И в этот момент услышала слабое поскрипывание за спиной. А ещё
через мгновение коридор погрузился в непроницаемую темноту.
Я с трудом удержалась от того, чтобы громко выругаться. Похоже, пока я
оглядывалась, сработал механизм, закрывающий проход. А я даже не прихватила с
собой свечи.
Метнулась назад к ставшей сплошной стене. Стала лихорадочно ощупывать
камни. Никакого эффекта. Если нужный участок стены и можно было различить, то
не на ощупь. От волнения сердце подскочило к горлу. Кричать? Немного боязно.
Мало ли кто скрывается там, в конце коридора? А главное, стена здесь плотная, и с
наружной стороны уже совсем ничего не слышно. Так что и меня том тоже скорее
всего не услышат.
Тишина коридора, столь же непроницаемая, сколь и темнота, давала надежду на
то, что я здесь одна. Даже если преступник и пользовался этим проходом, что
представлялось весьма вероятным, это ведь не означает, что он находится здесь
постоянно. Подбодренная этим выводом, я всё же рискнула постучать по стене и
даже несколько раз позвать на помощь. Бесполезно. Как я и предполагала, с той
стороны никто не отозвался. Ладно, раз так, придётся выбираться собственными
силами. В конце концов, куда-то этот коридор выводит. Вероятнее всего,
преступник пользовался им, чтобы проникнуть в особняк. Значит, продолжив идти,
я рано или поздно выберусь из дома. Вот и хорошо. Заодно узнаю, куда ведёт этот
ход. Придётся немного понервничать, зато в итоге поймать преступника станет
делом техники.
Итак. Главное - соблюдать осторожность. Двигаться тихо, крохотными шажками,
всё время держась рукой за стену. Я никуда не спешу. Да нет, спешу, конечно.
Спешу побыстрее отсюда выбраться. Но надо сдерживаться. Вдруг преступник всё-
таки надумает воспользоваться коридором именно сейчас? К тому же темнота
настолько полная, что зрение никак к ней не привыкнет.
И я стала потихоньку продвигаться. Ни на секунду не отрывала руку от стены.
Постепенно осмелев, пошла быстрее. Коридор стал более резко спускаться вниз.
Потом был поворот налево и - ещё через двадцать шагов - снова налево. Я поняла,
что такой спуск фактически заменяет лестницу. Что, кстати сказать, в моей
ситуации было весьма удачно. Если бы пришлось идти по ступенькам, мои шансы
упасть возросли бы в несколько раз.
А затем впереди забрезжил свет. Сперва я обрадовалась, понадеявшись, что
долгожданный выход близок. Но вскоре стало ясно: свет не дневной. Скорее где-то
впереди горит факел. Поэтому я очень долго стояла, прижавшись к стене, готовясь
к тому, чтобы осторожно выглянуть из-за очередного поворота. Людей не увидела:
в коридоре по-прежнему было пусто. Но факел далеко впереди действительно
горел. А спуск между тем прекратился. Вместо того, чтобы выбраться наружу, я
попала на подземный этаж. Странно: не могу вспомнить, чтобы сюда вела хоть
одна лестница.
По мере того, как я приближалась к пламени факела, осматриваться становилось
всё легче. Постепенно я различила по правую руку пару зарешёченных дверей. Всё-
таки не зря особняк напомнил мне замок. Видимо, когда-то здесь держали
заключённых.
Я шла всё дальше. И уже была готова ускорить шаг, как вдруг услышала мужской
голос.
- Кто здесь?
Вздрогнув, я остановилась. Сердце снова подскочило к горлу. Теперь я услышала
шорох и негромкое звяканье, будто кто-то тряхнул решётку. И тут же раздался
возглас:
- Пожалуйста, не уходите! Помогите! Умоляю вас, помогите!
Я замерла в нерешительности. Голос звучал хрипло, устало и одновременно
отчаянно. Я позволила себе пару осторожных шагов и наконец увидела взывавшего
к помощи. В одной из камер, вцепившись обеими руками в решётку, стоял
мужчина. Высокий и очень худой, что подчёркивала откровенно висевшая на нём
одежда. Молодой, но с сединой в волосах. Осунувшееся лицо, тёмные круги под
глазами.
- Кто вы? - спросила я, на всякий случай продолжая держаться от камеры
подальше.
- Меня зовут Норрей Грондеж.
От удивления я бы, наверное, села, если бы только было на что.
- Но вы же умерли! - воскликнула я, и сразу же сообразила, что сморозила что-то
не то.
- Как видите, не совсем, - невесело усмехнулся узник.
- И давно вы здесь оказались?
Если судить по внешнему виду, то давненько. Хотя одежда кажется вполне новой,
пусть она ему и велика. Язык не повернётся назвать эти брюки и рубашку
обносками. К тому же, немного успокоившись, я стала замечать сквозь прутья
решётки различные предметы, как правило не размещаемые в тюремных камерах.
К примеру, свет факела позволил мне разглядеть стул, несколько книг, гусиное перо
с чернильницей и даже деревянный сундук приличных размеров. Похоже, кто-то
постарался сделать заключение Норрея максимально комфортным.
- Пять лет назад, - послышался ответ.
Значит, с того самого момента, когда он якобы погиб, спасаясь от преследования.
- Кто же так с вами обошёлся?
Я всё никак не могла понять, что же произошло пять лет назад.
Снова горькая усмешка.
- Мой отец.
- Барон Грондеж? - изумилась я. Довольно странный поступок по отношению к
собственному сыну.
- Он самый. Вы были с ним знакомы?
- Не совсем, - уклончиво ответила я, не желая вдаваться в детали. - Я только
недавно впервые приехала в этот дом. Вы знаете, что ваш отец скончался?
- Знаю, - с грустью кивнул Норрей. - Наверное, в это трудно поверить, но мне
действительно жаль. Он был хорошим человеком, хотя и не без странностей.
Последнее слово было произнесено с особой горечью. Молодой человек давал
понять, что странности отца стоили ему чрезвычайно дорого.
- Может быть, вы расскажете мне, что случилось? - предложила я.
- Конечно, - согласился он. - Мне так мало приходилось с кем бы то ни было
разговаривать за последние годы. Странно даже, что я не разучился говорить...
Простите, не могу предложить вам сесть. - Он смущённо развёл руками.
- Ничего страшного, я вполне в состоянии постоять, - заверила я и для удобства
прислонилась спиной к стене. Подходить ближе к камере я на всякий случай по-
прежнему не торопилась.
- Насколько я понимаю, вы не в первый раз услышали моё имя, - заметил Норрей.
- Стало быть ,что-то слышали о моей истории?
- Да, - осторожно подтвердила я, - однако, признаться, мне было очень сложно
определить, где в этих рассказах правда, а где вымысел.
- О, готов отдать руку на отсечение, что вымысла там значительно больше! -
рассмеялся он. - Вы знаете, что меня обвинили в поклонении Орэнду?
- Да, я об этом слышала.
- Это самое нелепое обвинение, какое только возможно придумать. - Лицо юноши
