В машине нет никого из семьи Мирамонтес, только водитель.
─ Думаешь, они понимают нас, ─ говорю я Мо одними губами, едва подовая голос.
─ Нет, ─ говорит он, тряся головой, улыбка касается уголков его губ.
Машина дергается вперед с достаточной силой, чтобы отбросить нас назад на подушки
сиденья.
─ Прекрати веселиться, Мо. Это серьезное дерьмо. Даже если они не собираются
убивать нас, операция это опасно.
─ Все будет хорошо, ─ говорит Мози и смотрит глубоко в мои глаза. ─ Мы отдадим
мою почку и увидим, что Бриза в порядке. Затем мы сможем убраться отсюда. У меня нет
никаких намерений оставаться.
Костюм на пассажирском сидении говорит в рацию, передает координаты и вероятно
уже отдает команду избавиться от меня. Я отпускаю волнение и прижимаюсь к телу Мо.
─ Мирамонтес хотят знать, желаете ли вы встретиться с ними в больнице или сначала
предпочитаете пообедать? ─ говорит один из головорезов, скручиваясь и напрягая швы на его
одежде. На очень хорошем английском. Мо и я ошеломленные, смотрим друг на друга.
─ Шутите? В больницу, ─ говорит Мози, его недовольство отражается в его голосе. ─
Не думаю, что нам нужно терять еще больше времени.
Мы подъезжаем к больнице, которая уже кишит прессой. Я знала, что это была важная
новость в Мексике, но видимо, она актуальна и в Техасе. Троя охранников вылезают из
машины, используя свои тела, как щиты. Мы проходим два шага и нас встречает еще больше
сотрудников службы безопасности. Мирамонтес не жалеют денег. Они не хотят желтой
прессы. Или же они действительно переживают за свою похищенную дочь. Никакие репортеры
не допускаются в больницу, пока мы не добираемся до ее этажа, где у ее палаты проходит
контролируемое интервью. Здесь профессиональное освещение и стационарная камера,
прикрепленная к тележке на рельсах. Какого хрена они делают? Снимают документальное
кино?
Ее отец хорошо выглядит, моложе, чем я ожидала. Немного седины на висках, умные,
темные глаза и безупречный костюм с красным галстуком. Миссис Мирамонтес я уже видела
по телевизору, но на близком расстоянии она еще красивее. Ее волосы с прожилками
карамельного цвета уложены в пучок, на ней скромная юбка, а ее манеры искусны и
изысканны. Мози стоит, как вкопанный, уже ненавидя их. Мне удалось сделать подобие
дружелюбного лица ─ слабый намек для них о том, что мы приехали. Он первый прерывает
интервью и представляет себя на испанском с крепким рукопожатием. Сначала он жмет руку
Мо, а затем и мою. Я чувствую, как с моей стороны плечо Мо твердеет.
Нет никакой возможности понять, эти двое, на самом деле, являются теми, кто забрал
ее, или же они даже не знали о похищение. Они могут быть просто счастливой парой,
получившей ее. Предложили высокую цену, оказались в нужном месте и в нужное время ─ и
так далее, и тому подобное. В этом столько всего неизвестного. Однако это не меняет факт
того, что Мози ненавидит их обоих и получит удовольствие, заставив их чувствовать себя
некомфортно.
Мистер Мирамонтес подзывает кинооператора после нашего краткого знакомства. Я
отпускаю руку Мо и крадусь в сторону коридора, пытаясь спрятать себя от всеобщего
внимания.
─ Лана, ─ говорит Мози, оглядываясь вокруг, чтобы увидеть меня. ─ Пожалуйста, я не
могу сделать это без тебя.
Он искренен и я чувствую себя идиоткой. Настолько сильно, что даже принимаю
нелепые объятия миссис Мирамонтес, которая прижимает меня к своей огромной груди. Она
не намного старше меня. Мне хочется пригнуться и спрятаться, но вместо этого, я вынуждена
подарить ослепительную улыбку, вероятно для следующей обложки журнала «Hola». Что за
гребанное шоу ужасов. Мы развлекаемся с заклятыми врагами и притворяемся, что
наслаждаемся этим.
Затем Мози отходит от меня, чтобы переодеться в хирургический костюм.
Воссоединение, которого он ждал половину своей жизни в нескольких секундах от него. Я
думаю о своем брате и о том, как много он для меня значит. Как, то что мы были вместе ─
даже когда было дерьмово ─ облегчало нашу жизнь. Мози все эти годы было отказано в этом.
Даже хуже, он винил себя в том, что забрал ее молоко и выжил. Словно у него в шестилетнем
возрасте был какой-то выбор.
Она в сознании? ─ спрашиваю я ни с того ни с его. Я знаю, Мози узнает ее, он провел
так, много лет ища ее лицо. И нет никакой возможности, что она узнает его, но она однозначно
увидит в нем свое отражение.
─ Она спала, но сейчас они разбудят ее, ─ говорит миссис Мирамонтес со слезами на
глазах.
─ Я буду здесь, Мо. Прямо за дверью, ─ я сжимаю его руку и в ответ он сжимает мою,
достаточно сильно, потирая кость об кость. Он боится. Я никогда не видела в нем что-то
меньшее, чем уверенность.
Через что то, вы можете пройти рука об руку со своим партнером, но есть вещи, к
которым вы не можете прикоснуться, неважно, как сильно вам хочется этого. Я близко знакома
с этим чувством беспомощности благодаря работе в социальной сфере. Разочарование,
которое я чувствовала, когда не могла вмешаться и исправить что-то ради подростков,
попавших в неприятности. Но намного больнее, когда вы не можете облегчить страдания
человека, которого любите.
Я сажусь на диван, который рядом с комнатой ожидания. Достаю телефон, чтобы
написать Лексу и позвонить моим родителям. Бриза жива и она прекрасно может увидеть
сходство, но это не изменит того, кто она. Бриза другой человек и она уже не тот ребенок, которого забрали в тот день.
Глава 32
Мози
Я вежливо сказал им обоим оставаться снаружи палаты, что я хочу пойти туда один.
Они протестовали и пытались помешать мне, но я крепко стоял на своем. Я не позволю этим
ворам нарушить наше воссоединение. Я хочу увидеть Бризу без их присутствия. Я хочу
избавить ее от напряжения. Я хочу избавить ее от всего уродства, которое окружает наши
отношения.
Они, в конце концов, согласились, когда я поклялся, что не сдвинусь с места. Мистер
Мирамонтес, Альберто, зови меня Бето, сказал мне резко не говорить с ней о том, как нас
разделили или каким образом она нас покинула. Я уже знал, что они и есть та проклятая
парочка. Кровь Бризы текла по моим венам, кровь нашей матери, а также кровь нашего отца.
Ярость медленно закипала под моей кожей. Единственное, что спасало его от моей
перекипевшей ярости, это понимание того, как все сложилось бы у Бризы, если бы ее не
отняли у нас. Мне ненавистно признавать, что ей было лучше без нас. Ей было лучше с ними.
Это частная больничная палата. В ней больше цветочных композиций, чем в цветочном
магазине и достаточно воздушных шаров и открыток, чтобы заполнит все пространство. Я
стягиваю вниз хирургическую маску и медленно двигаюсь к ней.
Ее глаза открыты и она застенчиво улыбается мне. Она бледная и слишком худенькая, и
я чувствую свирепое желание защитить ее.
─ Мойзес, ─ говорит она губами. Но звук едва ли громче шепота.
Я сажусь на стул рядом с ней и беру ее хрупкую руку в свою. Я наклоняюсь вперед до
тех пор, пока мой лоб не прикасается к тыльной стороне ее ладони.
─ Бриза, ─ говорю я. Но это похоже на сдавленное рыдание. Ее брови приподнимаются
от удивления, но затем ее лицо озаряется улыбкой. Конечно. Она не знает это имя. ─ Ана
Мария, ─ говорю я. ─ Мы звали тебя Бризой. ─ Мне хочется плакать и выплеснуть все это. Но
я не позволю себе сломаться перед ней. Она заслуживает моего контроля. Речь идет о ее
выживании, а не о моем горе из-за ее потери в первый раз.
─ Зови меня, как тебе нравится. Спасибо, что пришел, - говорит она, ее лицо снова
светится. Улыбнувшись еще раз, она расцветает не смотря на ее болезнь. Она берет мою руку
и держит в своей руке.
Я помню запах ее кожи. Помню, как я держал ее крохотное тельце в своих руках, когда
оно тряслось от голода, часами держал ее, пока она не становилась красной и не покрывалась
пятнами от сильного плача. Помню, как целовал ее темя, шепча, что мама уже идет, что скоро
нас обоих накормят. Помню, как меня накрывало облегчение, когда она изматывала себя и
засыпала, а ее крохотная головка утыкалась в изгиб моей руки. Помню, как защищал ее от
дурного нрава, защищал даже от нашей матери, когда это было необходимо.
Больше всего остального, я помню, насколько было ужасно больно, когда они забрали
ее, как мои руки когда то болевшие от того что я долго держал ее, болели от того, что ее не
было. Как невыносимо нести эту боль в сердце шестилетнему ребенку. Как мне пришлось
пить ее молоко, когда ее заставили оказаться в руках другой матери. Вероятно рыдая из за того
молока, которое я потреблял. Молока моей матери, токсичное и с чувством вины, но в тот
