Надо ли доказывать, что «министерская чехарда» оказалась самым разрушительным образом на работе всех звеньев государственного аппарата, и до этого демонстрировавшего крайний бюрократизм, нерасторопность, неудержимую тягу к коррупции и другие подобные качества? Еще до «министерской чехарды» Криво- шеин на одном из первых скрытных заседаний Совета министров жаловался на безделье чиновников, на то, что часто в департаменте не встретишь ни одной души в рабочее время. «Государство,— возмущался он,— находится на пороге, быть может, непоправимой катастрофы, и его служащие не имеют права предаваться ничегонеделанию». В результате было решено ограничить неприсутственные дни воскресеньями и двунадесятыми праздниками 363, но вряд ли сами министры надеялись на то, что эта мера что-нибудь изменит. ,
Климович на допросе говорил, что он за все время пребывания на посту директора департамента полиции не получил от своего министра ни одного руководящего указания. «В этом-то была вся горесть службы,— пояснял он,— что я тщетно просил Христом богом дать мне какие-нибудь общие директивы...» и не получал их 36 Щербатов, в свою очередь, отрицательно характеризовал личный состав Министерства внутренних дел, который возник
в результате неделовой системы подбора 365. «Все как катилось по наклонной плоскости, так и продолжало катиться»,— дал свою оценку ситуации в связи с «министерской чехардой» другой бывший министр внутренних дел, А. А. Хвостов 366. Так обстояло дело в отношении ведомства, которое с точки зрения царизма являлось главным, особенно в обстановке развивавшегося и углублявшегося революционного кризиса.
В провинции, разумеется, было не лучше, тем более что, как писал Муратов, «была не только министерская, но и вообще чиновничья чехарда» 367.
В связи с отставкой А. Н. Хвостова «Новое время» писало: «За истекшее полугодие с небольшим происходит уже двенадцатая смена на министерских постах вообще и третья в Министерстве внутренних дел». В течение года на 167 должностях генерал-губернаторов и вице-губернаторов состоялось 87 перемещений. «Целый звездный дождь сановников, падающих, перемещающихся и совершенно сходящих с бюрократического горизонта!» — восклицала газета. Это «зрелище внушает тревогу»: государственная служба превратилась в нечто вроде проходного двора и «утратила под собой твердую почву. Изолированная от народа бюрократия уже не может больше держать на своих плечах всю тяжесть правительственной власти» 368.
Спустя полгода та же газета с еще большей тревогой отмечала пагубность «министерской чехарды». Смена министров начиная с конца 1915 г., говорилось в статье «Болезнь власти», «превратилась в своего рода систему управления». Средний срок пребывания на посту министра юстиции — 4,5 месяца, внутренних дел — 3. «Беспрерывная смена министров — это, конечно, только внешний симптом внутренней болезни государственного организма... Все больше и больше разверзается пропасть между народом и бюрократической властью... Страна направляется по курсу без компаса и карты» 369.
То же писала и кадетская «Речь». «Можно себе представить его (чиновничества.— А. А.) отношение к своим обязанностям теперь, когда потеряно важнейшее преимущество государственной службы — устойчивость, когда каждый чувствует себя калифом на час»,— говорилось в одной из передовых 370 . Раньше при встрече спрашивали: что нового? Теперь задают вопрос: кто уходит? — писал Л. Львов в статье «Положение дел»371. «Разруха управления»,— делался вывод в еженедельном обзоре в связи с назначением Голицына, Добровольского и Кульчицкого 372.
Реакция «общественности» на «чехарду» и распутинщину довольно точно выразила следующая крылатая фраза, имевшая широкое хождение: «Прежде мы были боголепны и победоносны, а теперь хвастливы (от Хвостова.— А. А.), распутны и горемычны».
В свете изложенного возникает весьма существенный вопрос: неужели у царя так атрофировалась способность оценки обстановки, настолько была искажена ориентация, наконец, потеряны
чувство опасности и инстинкт самосохранения, что он не отдавал себе отчета в происходящем, в грозящих последствиях «министерской чехарды»?
Вопрос этот тем более уместен, что, как было показано выше, не было недостатка в предостережениях о грозящей опасности приближения революции, исходивших из самых разных источник ков, начиная от великих князей и кончая британским послов, с мнением и оценками которых нельзя было не считаться хотя бы потому, что они диктовались собственными кровными интересами. Кроме того, за спиной царя, каким бы ограниченным и слабовольным он ни был, стояло два десятка лет управления страной, неизбежно связанного с приобретением каких-то навыков государственного управления, хотя бы и минимальных, но все же достаточных, чтобы отличать критическую ситуацию от нормальной.
Какие-то проблески понимания время от времени появлялись. Это видно уже из цитированных нами писем царя, в которых он, например, необходимость отставки Протопопова и непригодность на пост военного министра Беляева обусловливал прежде всего отсутствием у них деловых качеств. 16 августа 1916 г. царь писал: «От всех этих перемен голова идет кругом, по-моему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и в администрацию» 373. Противоречие между принципом «джентльменства», по которому подбирались министры, и принципом компетентности, по которому следовало подбирать их во всякое время, а тем более во время войны, было настолько явным, что тревожило даже императрицу и «Друга», целиком озабоченных подыскиванием «джентльменов». В связи с этим царь предпринял даже несколько шагов, направленных на то, чтобы соединить оба принципа.
О первой такой попытке мы узнаем из воспоминаний С. Е. Кры- жановского. В 20-х числах декабря 1916 г. около 12 часов ночи автору воспоминаний позвонил инженер Балинский с просьбой принять по срочному делу. Смысл дела состоял в следующем. Он, Балинский, имеет поручение от статс-дамы Е. А. Нарышкиной, которая, в свою очередь, исполняет поручение царицы, пославшей ей телеграмму из ставки (и, следовательно, согласовавшей свою акцию с царем) с требованием организовать встречу Крыжа- новского с Распутиным, с тем чтобы последний сообщил ей свои впечатления о нем. В зависимости от него в ставке будут иметь суждение о перемене состава правительства (т. е. о назначении Крыжановского председателем Совета министров). Когда, если верить Крыжановскому, он ответил отказом, ему было заявлено, что этот отказ в ставке предвидели, и поэтому он, Балинский, предлагает провести встречу у него в доме, причем Распутин только пройдет через комнату, где он будеть сидеть. Крыжановский отказался и от этого варианта, и с этим посланец уехал.
Через несколько дней к Крыжановскому несколько раз заез-
жал Питирим, но не заставал, и тогда он сам решил поехать к митрополиту. «Митрополит сказал, что государь поручил ему переговорить со мной доверительно о следующем. Его величество озабочен приисканием подходящего лица на должность председателя Совета министров, которую он находит необходимым по обстоятельствам военного времени соединить непременно с должностью министра внутренних дел. Он имеет в виду несколько кандидатов, но, прежде чем решить, к кому обратиться, желает заранее знать отношение их к некоторым вопросам, чтобы избежать затем неприятных разговоров, так сильно, по словам митрополита, надоевших его величеству. Этими вопросами являются, продолжал владыка, отношение к Протопопову — раз и к „известному лицу" — два, т. е. к Распутину? — спросил я.— Да, и к Григорию Ефимовичу».
Далее состоялся следующий диалог. Крыжановский ответил, что Протопопова он считает «человеком совершенно ничтожным... не способным быть не только министром, но и делопроизводителем в любом министерстве. Он не более как пустое место». Сам по себе он «совершенно безвреден», но отношение к нему со стороны бывших думских друзей «делает пребывание его в среде правительства совершенно нежелательным».
В ответ на это митрополит «пояснил», что царь «сам сознает непригодность Протопопова как министра, но не считает возможным теперь же его уволить», так как это увольнение будет воспринято как капитуляция перед Родзянко и К°. Поэтому царь хочет отставку Протопопова с поста министра внутренних дел «несколько отсрочить» и сделать его министром иностранных дел. Крыжановский возразил, что такое решение совершенно невозможно, поскольку даст новую пищу о сепаратном мире: Протопопов — болтун, его болтовня причинит величайшие осложнения. Поэтому он предпочел бы, если станет премьером, оставить Протопопова на некоторое время в теперешней его должности, но с правом самому избрать ему товарищей министра, которые и будут управлять министерством до его отставки. Что же касается Распутина, то это частное дело царской четы, но и здесь он, Крыжановский, настаивает на том, чтобы «старец» никуда не лез и не похвалялся, а на первых порах должен уехать из Петрограда. Но главное, что он требует,— это разрешить ему обезвредить круг проходимцев, эксплуатирующих Распутина, и, кроме того, согласие царя на некоторые меры.
