Алан Силлитоу - Ключ от двери

— Наверно, вам без нее не очень-то весело, — сочув­ственно сказал офицер.

Мне все равно.

— А зачем ты дверь запираешь? — спросил Аль-Капоне.

— От насекомых.

— Душно здесь? — Брайн молчал, пока Аль-Капоне осматривал помещение с таким видом, будто шел в бордель, а попал вместо этого в свинарник. — Как у вас, все хоро­шо? — спросил офицер.

— Да, сэр.

— Телефон работает?

— Да, сэр.

— Довольствие из кухни получаете?

— Да, сэр. Все хорошо.

— Что они дают вам?

Брайн перечислил: полбанки сгущенки, немного сахару, чай, булку и банку сардин.

— Хватает?

— Вполне, сэр.

Офицер повернулся, чтобы уйти.

— Если что-нибудь понадобится, звоните мне на кон­трольную вышку. Я там буду всю ночь.

Брайн смотрел им вслед. В первый раз дежурный офи­цер надумал выбраться дальше бара в офицерской сто­ловке. «Может, их все-таки беспокоит, что меня тут застре­лят». Усталость снова овладела им, и глаза у него щипало, как от креозота. «Плевать я хотел, если даже все партиза­ны на свете ползут сейчас к этой рубке, чтоб спалить ее к чертям, или если все самолеты над Малайей надорвут глотки, посылая сигналы бедствия, — все, я выдохся». Он закрутил до отказа регулятор громкости приемника, растя­нулся на столе и погрузился в сон до утра.

Он читал все газеты в надежде узнать, как протекает эта «война». Так называемое «чрезвычайное положение» дало возможность ввести военно-полевой суд, и Брайн с некоторым замешательством обнаружил, что все эти пере­мены касаются и его. А поскольку другие в лагере тоже чувствовали некоторое замешательство, к ним даже при­ехал из Сингапура офицер отдела пропаганды, чтобы про­честь лекцию о политическом положении. Это был худой, высохший человечек средних лет в безукоризненно чистой синей рубашке и бежевых брюках — в них он выглядел не­официально и оделся так с расчетом, что это понравится слушателям, которым надоела защитная форма. С этой лек­цией, называвшейся «Успехи англичан в Малайе», он уже выступал во всех лагерях на побережье, и потому ко вре­мени, когда лектор добрался до Кота-Либиса, он уже силь­но понаторел в этом и выработал определенное положение челюсти и выражение стальных глаз, с тем чтобы под су­ровой убежденностью как-то скрыть собственное неверие в то, что говорит. И, даже если то, что он говорил, не ка­залось ему самому убедительным, он был достаточно уме­лым оратором, способным убеждать наименее требователь­ных слушателей. Столовая была битком набита людьми, которые собрались послушать, как он будет излагать официальную точку зрения на малайское восстание: после краткого вступительного слова начальника штаба лектор первые двадцать минут рассказывал о том, как англичане заполучили Малайю, как они избавили ее от эпидемий и установили здесь совершеннейшую систему связи и сооб­щения, заставили отступить дикое морс джунглей и дали стране каучук. Затем он перешел к текущим событиям.

— Война была, если можно это так назвать, объявлена 15 июня, — начал он. — В Ипо состоялось срочное совещание ста перакских управляющих каучуковыми плантациями, и там было решено просить сэра Эдуарда Гейта (верхов­ного комиссара, как вам известно) объявить здесь чрезвы­чайное положение ввиду участившихся нарушений закона. Плантаторы объясняли это слабостью гражданских вла­стей и пропагандой политических агитаторов-коммунистов, повинных также в подстрекательстве к убийствам, которые имели место и в остальной части полуострова. Примерно в это же время на руднике около Ипо застрелили упра­вляющего, когда он выплачивал жалованье рабочим, и было украдено две тысячи четыреста долларов. («И десять тысяч человек умерло в тот месяц от голода», — сказал кто-то рядом с Брайном.) «Стрейтс тайме» сообщала так­же о том, что около Ипо убиты три английских плантатора. Их захватили коммунисты-китайцы, вооруженные автома­тами, привязали к стульям и буквально изрешетили пу­лями. Семьям европейцев было приказано немедленно вы­ехать, однако сделали это лишь очень немногие. Был издан закон, предусматривающий смертную казнь за тайное хранение огнестрельного оружия («Совсем как закон 1939 года. когда немцам в Англии запретили иметь оружие», — подумал Брайн) — закон, который хотя и был необходим с юридической точки зрения, но вряд ли мог задержать на­ступление, волной надвигавшееся из джунглей. В такой стране, как эта, несколько тысяч человек, если они реши­тельны и находчивы, могут продержаться очень долго, нано­ся противнику большие потери. К ним постоянно подходят подкрепления из Южного Китая, по тайным путям в джунглях через Индокитай и Сиам. Британские подданные в Малайе живут в настоящий момент в тяжелых и опасных условиях. Бунгало — как вам всем, наверно, известно — превращены в маленькие крепости, в передовые посты на краю джунглей, охраняемые днем и ночью, огражденные колючей проволокой и мешками с песком. Плантаторы ра­ботают, вооруженные винтовками и автоматами, они вместе со своими семьями проявляют в этих тяжких условиях под­линно английскую стойкость, которая всегда оказывалась неожиданностью для врагов. Коммунисты надеялись, что в Пенанге и Сингапуре толпы людей в панике бросятся к судам, но просчитались. Однако мы не должны недооце­нивать коммунистической угрозы в Малайе. Эти люди об­ладают весьма действенной, хорошо организованной и дис­циплинированной армией, которая движется в боевом по­рядке, руководимая опытными офицерами из удобных и хорошо замаскированных штабов. Их план — задушить каучуковую промышленность Малайи, парализовать ее эко­номику и разрушить цивилизацию, создававшуюся здесь англичанами на протяжении полутораста лет. В ответ на эту угрозу принимаются эффективные меры.

После лекции посыпались, всякие неприятные вопросы, например: «Поскольку это похоже на народное восстание, не лучше ли англичанам убраться отсюда, пока не пролито слишком много крови?» Или: «Действительно ли будет так плохо для британской экономики, если мы потеряем Малайю?» Лектор отвечал спокойно и разумно, хотя под конец в задних рядах раздался какой-то шум: сидевшие там хотели показать лектору, что он их не убедил. Повар-шотландец, сидевший рядом с Брайном, сказал, что их депутат в парламенте коммунист, так что правильно ли утверждать, будто все коммунисты — это зло? «И наш тоже, — сказал один лондонец, — его фамилия Пиратин, мой отец голосовал за него». В заключение лектор сказал несколько слов о разнице между теми коммунистами, ко­торые избираются на государственные посты, как в Анг­лии, и теми, кто желает насильно захватить страну во­преки воле большинства, как в Малайе.

Винтовки были заперты в казарме, их составили в пи­рамиду и прикрутили продетой сквозь скобы проволокой. Ключ от замка лежал в кармане у капрала, который очень любил поспать, и Брайн заметил:

— Интересно, быстро ли мы приготовимся к бою, если в одну мирную темную ночь на лагерь вдруг нападут.

— Он спит так крепко, — ответил Керкби, — что можно стибрить ключ и загнать винтовки бандитам. Вот гульнули бы тогда.

— Если бы ты сделал так, самое лучшее для тебя было бы удрать через границу в Бангкок, — сказал Бейкер.

— Да ведь это ж воровство! — крикнул кто-то Керкби. И ему оставалось только повторить свое жизненное кредо:

— Если что-нибудь плохо лежит, припрячь. Не мо­жешь припрятать — продай. Не можешь продать — сожги.

Брайн принял душ и переоделся, собираясь на свида­ние к Мими в «Бостонские огни», и теперь, освеженный, принарядившийся, он шагал к воротам лагеря. Уже заго­релись первые звезды, но раскидистые вершины пальм еще чернели на фоне густой синевы. Позади шумел лагерь, и, когда Брайн остановился, чтобы закурить сигарету, из во­рот вылетел грузовик и помчался к аэродрому. У ворот стояли на посту малайские полицейские и прогуливались несколько рикш, предлагавших подвезти до городка. И вдруг странные звуки взметнулись в воздухе, словно какой-то сумасшедший решил исполнить музыку собствен­ного сочинения на сиренах. Звуки эти возникли где-то на дороге, это была странная и какая-то нездешняя музыка, нарушившая вечернюю тишину малайского заката. Кон­чики пальцев у Брайна похолодели, по ним словно пробе­жал электрический ток, а ноющий звук все нарастал, пор­хая меж деревьев, окаймлявших шоссе. Другие прохожие тоже останавливались, как бы ожидая приближения этого чудища, шагавшего к ним на двух сотнях ног под визг и вой оркестра.

— Это гуркхи! — крикнул кто-то.

Группа китайцев и малайцев стояла у ворот, глядя на них: солдаты старательно отбивали шаг под музыку, мрач­ные звуки которой сплетались в какую-то загробную мело­дию. Они остановились между казармами и столовой, и музыканты все играли, а солдаты маршировали на месте. Наконец визгливое «Стой», точно выключатель, прекра­тило автоматическое движение рук и ног, и обстановка в лагере, казалось, сразу переменилась: атмосферу насторо­женного веселья сменила атмосфера войны.