– А то, что делает Джесамина, действительно кажется… нет, не странным, наверное. Чем-то невероятным.
Она рассмеялась:
– Словами этого не выразишь, да?
– Точно. Но… неужели я и ей нравлюсь? Ведь она…
– Это моя вина. Я говорила тебе, что Джесамина позже всех перешла на наш образ жизни. Вот я и предупредила ее, чтобы она держалась от тебя подальше.
– О.
– Да уж.
Я изо всех сил старался не задрожать.
– Карин и Энист думают, что ты замечательный, – сказала Эдит.
– Хм. Я ведь не сделал ничего впечатляющего. Пожал несколько рук.
– Они рады видеть меня счастливой. Энисту ты, вероятно, понравился бы даже с третьим глазом во лбу и на перепончатых лапах. Всё это время он волновался за меня, боялся, что я была слишком молодой, когда Карин изменила меня, и из-за этого могла утратить какое-то необходимое качество. Он чувствует такое облегчение. Каждый раз, как я прикасаюсь к тебе, Энист готов захлопать в ладоши.
– Арчи полон энтузиазма.
Эдит скривилась:
– У него свой собственный особый взгляд на жизнь.
Я посмотрел на нее, оценивая выражение лица.
– Что? – спросила она.
– Ты ведь не собираешься объяснить, что имеешь в виду, не так ли?
Она уставилась на меня, прищурившись, и между нами произошел момент молчаливого общения – почти такой же, какой я наблюдал чуть раньше между Эдит и Карин, только, к сожалению, без чтения мыслей. Эдит явно что-то недоговаривала об Арчи, я давно уже догадывался об этом по некоторым особенностям ее обращения с ним. Это наверняка не укрылось от нее, но она всё равно не собиралась ни в чем сознаваться. Во всяком случае сейчас.
– Ладно, – сказал я, словно мы обсудили всё вслух.
– Хм, – проронила она.
И раз уж я только что подумал об этом…
– А что тебе сказала Карин?
Теперь Эдит смотрела на клавиши.
– Ты заметил, да?
Я пожал плечами:
– Разумеется.
Она задумчиво уставилась на меня, прежде чем ответить:
– Карин хотела сообщить мне кое-какие новости. И не знала, захочу ли я поделиться ими с тобой.
– А ты захочешь?
– Наверное, это хорошая мысль. Мое поведение в следующие несколько дней… или недель, возможно, будет немного… странным. Слегка маниакальным. Поэтому лучше объяснить всё заранее.
– Что случилось?
– Абсолютно ничего. Просто Арчи видит, что скоро у нас будут гости. Они знают, что мы здесь, и полны любопытства.
– Гости?
– Да… такие же, как мы, но не совсем. Я имею в виду, что охотятся они по-другому. В город, вероятно, вообще не сунутся, но я не спущу с тебя глаз, пока они не уйдут.
– Ну и ну. А не следует нам… ну, есть ли способ предупредить людей?
Лицо Эдит стало серьезным и грустным:
– Карин попросит гостей не охотиться поблизости – в порядке любезности. И скорее всего, они ей не откажут. Но больше мы ничего не можем сделать, по целому ряду причин, – она вздохнула. – Они не будут охотиться здесь, но где-то всё равно будут. Вот как обстоят дела, когда ты живешь в одном мире с монстрами.
Я вздрогнул.
– Наконец-то нормальная реакция, – пробормотала она. – А то я уже начала было думать, что у тебя начисто отсутствует чувство самосохранения.
Я пропустил ее реплику мимо ушей и, отвернувшись, принялся рассеянно разглядывать эту большую белую комнату.
– Ты ожидал чего-то другого? – спросила Эдит, и голос ее вновь стал веселым.
– Да, – признался я.
– Никаких гробов, никаких груд черепов по углам… у нас даже паутины, кажется, нет… какое это, должно быть, разочарование для тебя.
Я проигнорировал ее попытку поддразнить меня:
– Не ожидал, что будет так светло и так… открыто.
На этот раз Эдит ответила серьезнее:
– Это единственное место, где нам никогда не нужно прятаться.
Моя мелодия подошла к концу, заключительные аккорды прозвучали более печально. Последняя долгая одинокая нота была такой грустной, что я почувствовал комок в горле.
Кое-как справившись с ним, я сказал:
– Спасибо.
Казалось, музыка подействовала и на Эдит. Она испытующе посмотрела на меня, а потом покачала головой и вздохнула.
– Хочешь осмотреть остальной дом? – спросила она.
– А там будет груда черепов хоть в одном углу?
– Вынуждена тебя разочаровать, извини.
– Ну ладно, но теперь я уже ни на что особенно интересное и не рассчитываю.
Взявшись за руки, мы поднялись по широкой лестнице. Свободной рукой я касался атласно-гладких перил. Коридор верхнего этажа был отделан деревянными панелями – такими же светлыми, как доски пола.
Мы проходили мимо дверей, и Эдит поясняла, показывая на них:
– Комната Рояла и Элинор… кабинет Карин… комната Арчи…
Она продолжила бы, но в конце коридора я остановился как вкопанный, изумленно уставившись снизу вверх на украшение, висящее на стене. Эдит засмеялась, увидев выражение моего лица.
– Ирония, понимаю, – сказала она.
– Должно быть, он очень старый, – предположил я. Мне хотелось потрогать его, чтобы узнать, так ли шелковиста темная поверхность, как кажется, но я понимал, что он очень ценный.
Эдит пожала плечами:
– Примерно начала тридцатых годов семнадцатого века.
Я отвернулся от креста и уставился на нее:
– Почему он здесь?
– Ностальгия. Он принадлежал отцу Карин.
– Ее отец коллекционировал антиквариат?
– Нет. Он сам вырезал этот крест и повесил его над кафедрой приходской церкви, в которой проповедовал.
Я снова повернулся к кресту и принялся рассматривать его, считая в уме. Получалось больше трехсот семидесяти лет. Пока я пытался осмыслить саму возможность такой древности, установилась напряженная тишина.
– Ты в порядке? – спросила Эдит.
– Сколько лет Карин? – тихо поинтересовался я, все еще уставившись на крест.
– Она только что отметила свой триста шестьдесят второй день рождения, – сказала Эдит. И, пока я старался уместить в голове все услышанное, продолжила, пристально наблюдая за моим лицом: – Карин родилась в Лондоне в сороковых годах семнадцатого века, так она считает. В то время подобные даты регистрировались не слишком точно, особенно в отношении простолюдинов. Но это было как раз перед правлением Кромвеля.
Это имя вытянуло на поверхность моей памяти несколько разрозненных фактов из курса мировой истории, который я проходил в прошлом году. Следовало тогда быть повнимательнее.
– Она была единственной дочерью англиканского пастора. Ее мать умерла при родах. А отец был… жестким человеком. Нетерпимым. Он твердо верил в реальность злых сил. И возглавлял охоту на ведьм, оборотней… и вампиров.
Это слово странным образом сместило понятия, рассказ Эдит сразу перестал смахивать на урок истории.
– Они сожгли множество невинных людей… ведь тех, кого он разыскивал, поймать было, разумеется, гораздо труднее. Карин делала все, что в ее силах, чтобы защитить жертв фанатизма ее отца, и, будучи сторонницей научных методов, пыталась убедить его пренебрегать суевериями и верить только подлинным доказательствам. Но пастор строго-настрого запретил ей вмешиваться. Он очень любил ее, а тех, кто защищал монстров, часто принимали за них…
– Ее отец был настойчив… одержим. Несмотря на все трудности, он обнаружил доказательства присутствия истинных чудовищ. Карин умоляла его быть осторожнее, и он прислушивался к ней – в какой-то степени. Вместо того, чтобы слепо гнаться за ними, долго выжидал и наблюдал. Ему удалось выследить группу настоящих вампиров, которые жили в городской канализации и выходили только по ночам, чтобы поохотиться. В те дни, когда монстры не были просто персонажами мифов и легенд, такой образ жизни вели многие из них.
Эдит мрачно усмехнулась:
– Люди священника, конечно же, вооружились вилами и факелами и стали ждать там, где он видел чудовищ, выходящих на улицу. Было два таких отверстия. Пастор и еще несколько мужчин залили в одно из них несколько бочек горящей смолы, а остальные поджидали возле второго, когда начнут появляться монстры.
Поняв, что снова затаил дыхание, я заставил себя выдохнуть.
– Ничего не произошло. Они долго ждали, а потом разошлись, разочарованные. Священник был зол – значит, имелись другие выходы и вампиры, вероятно, в страхе сбежали. Разумеется, люди с их кустарными копьями и топорами не представляли опасности для вампиров, но отец Карин этого не знал и думал только о том, как разыскать чудовищ снова – теперь, когда они настороже.
Эдит понизила голос:
– Но это оказалось совсем нетрудно. Должно быть, он досадил им. Вампиры не могут позволить себе действовать открыто, иначе они просто уничтожили бы всю толпу. Вместо этого один из них последовал за пастором к нему домой…
– Карин помнит эту ночь очень ясно – насколько это возможно для человеческой памяти. Такие события просто застревают в голове. Ее отец вернулся поздно – или, скорее, очень рано, под утро. Карин ждала, беспокоилась. Он был в ярости и не умолкая разглагольствовал о своем промахе. Карин пыталась успокоить его, но он не обращал на нее внимания. А потом посреди их маленькой комнаты появился мужчина. По словам Карин, он был одет как нищий попрошайка, однако лицо его было прекрасно и он говорил на латыни. Благодаря профессии отца и собственному любопытству Карин была необычайно хорошо образованна для женщины тех дней и понимала речь незнакомца. Он сказал ее отцу, что тот глупец и заплатит за вред, который причинил. Священник бросился к дочери, чтобы защитить ее…
