Склонившись однажды над матушкой, лежавшей на постели во власти хмельной дрёмы, девушка ощущала сердцем тревожный холодок сомнения: а нужно ли это всё? Правильно ли, если все от этого решения не особенно-то счастливы?.. Тоскливым эхом неизбежность гулко отдавалась в груди: назад уже не повернуть. Приказ о переводе матушки в столицу подписан, приготовления к свадьбе шли полным ходом... А кроме того, Рамут не могла подвести Вука. Она не могла предать мечту о ярком мире с голубым небом и бесконечными полями бело-жёлтых цветов. Долг целительницы звал её в битву за душу Вука; будущий супруг сказал, что всё уже предрешено, всё давно проиграно, но Рамут не помышляла о том, чтобы сдаться заранее, даже не попытавшись. В эти странные, по-осеннему бесприютные, тягуче-тревожные дни она понимала ясно, как никогда ранее: вот для чего она была рождена. Изменить неизбежное, победить непобедимое.
– О чём задумалась, детка?
Матушка, пробудившись, глядела на неё из-под тяжело набрякших, усталых век. Душа Рамут отозвалась нежным, острым беспокойством: под силу ли матушке то, что на неё возлагали? Она казалась утомлённой, выдохшейся, придавленной незримой тяжестью... Какой-то постаревшей даже. Снесёт ли она новое бремя? В порыве сострадания Рамут коснулась ладонями матушкиных щёк, ласково склоняясь над нею.
– Я должна это сделать. Должна его спасти, – прошептала она, выплёскивая тёплый, влажно-солёный ком своих чувств. – В нём есть какая-то боль, матушка. И я должна попытаться эту боль исцелить. Вук... он не совсем такой, каким кажется на первый взгляд. В нём – живая, страдающая душа. Он не верит в то, что я могу ему помочь, но я считаю иначе. Он не зря потянулся ко мне! Не зря наши с ним пути пересеклись! И я должна сделать всё... Всё, что в моих силах. Всё возможное... И невозможное тоже.
– Ты всё делаешь верно, милая. – Усталая полуулыбка тронула суровые губы матушки, а жёсткие пальцы в ответ на ласку Рамут коснулись её щеки. – Хоть я и пытаюсь оградить тебя от военной стези, но в душе ты – боец, как и я. Не думай о том, победишь ты или проиграешь. Просто делай то, что велит тебе сердце. Иногда вера творит чудеса.
Две тёплые слезинки упали из глаз улыбающейся Рамут на матушкины щёки.
– Матушка... Я знаю, ты делаешь всё ради меня... Я тебя никогда не покину, никогда не забуду. Ты – моя, а я – твоя, помнишь? – Губы шевелились вблизи губ, дыхание смешивалось, ласкающие пальцы встречались и вздрагивали, сталкиваясь. – Так будет всегда, вечно! Никто не сможет затмить в моём сердце тебя!
В жарком сердечном порыве, охватившем душу яркой вспышкой, Рамут покрывала лицо матушки исступлёнными поцелуями, а та, приподнявшись на локте, отвечала ей тем же. Дыхание Северги горьковато отдавало хмельным, но для Рамут это не имело значения. Она и сама будто опьянела от чувств.
– Я люблю тебя, – шептала матушка, пригибая голову Рамут к себе и вжимаясь жёсткими губами в её щёки, лоб, брови. – Я уже не боюсь говорить это, ты отучила меня бояться, укротила зверя, и он теперь – твой ручной щеночек... Я люблю тебя, детка. Только ты, ты одна, моя единственная... Люблю тебя...
Рамут, купаясь в этих быстрых, щекотно дышащих «люблю», плакала и смеялась, получала поцелуи и сама целовала в ответ. А в дверях спальни, прислонившись к косяку, стояла Темань.
– Кхм... Простите, я, наверно, не вовремя, – проговорила она. – Я лягу в гостевой спальне.
Неестественно прямая, точно аршин проглотила, матушкина супруга развернулась и ушла. Северга зарылась лицом в волосы Рамут, рыкнула.
– Как меня бесит это её кривлянье и показушная ревность! Дура... Иного слова не могу подобрать. Учёная, образованная, но – дура.
Рамут вздохнула, уткнулась в её лоб своим.
– Матушка... Просто скажи хоть раз и ей, что любишь.
Дом стоял на земле, пока госпожа Леглит давала себе небольшой отдых – сидела в библиотеке с книгой и чашкой душистого отвара тэи. При появлении Рамут она собралась было учтиво встать, но та, присев в другое кресло, с улыбкой махнула рукой: сиди, мол. На весь дом раздался громовой рёв Северги:
– Темань! Какая, к драмаукам, гостевая спальня?! Ты моя жена, и твоё место – в моей постели!
Та что-то отвечала ей невнятно и плаксиво-нервно, но вскоре воцарилась тишина. Женщина-зодчий, озадаченно пошевелив бровями и отставив в сторону пустую чашку, закрыла книгу.
– Кхм... Мне это показалось, или многоуважаемая хозяйка дома грубовато обращается со своей супругой? – молвила она.
– Не обращай внимания, госпожа Леглит, – улыбнулась Рамут. – Такая уж у них любовь.
Они прибыли в столицу на шестую ночь путешествия. Моросил осенний дождь, и госпожа Леглит, стоя на крыльце, куталась в плащ с поднятым наголовьем. Из-под низко надвинутых полей шляпы она всматривалась в излучающие прохладно-молочный свет улицы. Перед Рамут раскинулся огромный город, озарённый ночным сиянием, и сердце холодило дыхание неизвестности. Как примет её столица? Уж наверняка не с распростёртыми объятиями. Придётся завоёвывать доверие этой своенравной, пресыщенной красавицы, изобиловавшей величественными зданиями, исполинскими статуями и множеством великолепных, разбитых с изысканной правильностью общественных садов. Вот где раздолье для приятных прогулок! Город пересекала петлёй холодно блестящая излучина реки; по огороженной набережной прохаживались жители – Рамут видела свысока крошечные фигурки.
– Ну, вот мы и почти на месте, – пробормотала себе под нос госпожа Леглит задумчиво.
– Ингильтвена – твой родной город? – полюбопытствовала Рамут.
– Нет, я родилась далеко от столицы, в маленьком городке, похожем на Дьярден, – ответила женщина-зодчий. – А учиться приехала сюда. Выучилась, осталась работать. Возможности для раскрытия себя тут большие – гораздо шире, чем в окраинных городишках. Но и крутиться надо: Ингильтвена не принимает ленивцев и небокоптителей, любящих поваляться в постели полдня. Тут или работаешь на пределе своих сил, или окажешься на дне жизни. Впрочем, как и везде, наверно... Просто столица – более жестокая, не прощает ошибок и расхлябанности. Процветают в ней те, у кого есть ум и деловая хватка. Но, думаю, ты не из неудачниц. Тебе понравится здесь.
– Не знаю, – поёжилась Рамут, тоже запахнув плащ поплотнее. – Я выросла в деревне, а в городе мне неуютно. Но, как и тебя, учёба и работа увели меня далеко от родной усадьбы. А в столицу я перебираюсь из-за свадьбы – к будущему мужу.
– Поздравляю с этим счастливым событием, – проронила Леглит с кратким поклоном-кивком. – А я из-за своей работы вряд ли когда-нибудь обзаведусь семьёй... Дело отнимает все силы и время.
– А если влюбишься? – улыбнулась Рамут.
Леглит стрельнула взглядом из-под вскинувшихся ресниц. В глубине её зрачков зажглась беспокойная искорка, словно Рамут задела в её душе какую-то потаённую струнку. Погасив её нарочито сосредоточенным прищуром, женщина-зодчий хмыкнула:
– Если это и случится, то, скорее всего, как-нибудь... нелепо. И ничем хорошим не кончится. – И оборвала себя: – Ну, полно, ни к чему думать об этом. Мы уже приближаемся к новому «месту жительства» вашего дома.
Матушке с Теманью предстояло поселиться на тихой окраине, чем-то похожей на Дьярден. Ничто здесь не напоминало о том, что это спокойное захолустье – тоже часть столицы. Особняки стояли далеко друг от друга, окружённые небольшими садами, а на свободном участке зиял навстречу небу новый фундамент, выполненный по точным меркам. Дом завис над ним, и госпожа Леглит соскочила с крыльца. Рабочие перекрыли трубы и отсоединили передвижное водоснабжение, быстро покрыли фундамент скрепляющим раствором, и женщина-зодчий ловко и точно посадила дом. Рамут почувствовала лишь краткую дрожь пола под ногами да услышала лёгкое звяканье чашки о блюдце: дом встал на своё место.
– Милочка, пусть твоя матушка с супругой поднимутся с постели, им нужно присутствовать при завершающей части работ. И подписать акт сдачи-приёмки, – обратилась Леглит к Рамут.
Темань, как все нервные натуры, проснулась мгновенно, едва ощутив толчок при опускании дома на каменное основание. Когда Рамут поднялась наверх, она уже выходила из спальни, затягивая пояс халата. Севергу пришлось тормошить и расталкивать.
– Уже всё? Приехали? – хрустнув шейными позвонками, спросила она спросонок.
– Да, сейчас ведутся завершающие работы, – сообщила Рамут. – Тебе с тётей Теманью надо подписать бумагу.
Матушка оделась и вышла. Леглит показала ей едва заметный шов – место соединения дома с фундаментом; также они осмотрели подвал, после чего матушка поставила подпись в знак того, что нареканий к качеству выполнения работ у неё нет. Дом успешно подключился к сети одушевлённых домов Ингильтвены, и его можно было считать полностью «прижившимся» на новом месте. Темань, ёжась во дворе на осеннем ветру, смотрела в тёмное небо с воронкой. Оно отражалось в её глазах тревожной бездной.
